Тракт

Разверзлись хляби небесные, и рухнул обветшалый небосвод прямо на головы несчастным жителям долины Понтара затяжными ливнями. От сих казусов природных, дороги превратились в кашу, и даже проторенные ранее тракты походили на размокшую и разбухшую чечевицу, холодную и противную, как пятак гнилой свиньи.
Те несчастные, коим посчастливилось позастревать с телегами на дороге, скрывались под тентами, у костров и в затяжном запое: неделя дождей ломала даже самых стойких и удачливых купцов, их служек и слуг и наёмников тех самых купцов, которые ещё не передрались меж собой и не перерезали купеческую братию лишь потому, что скрыться на раскисших дорогах было невозможно.
Вероятно именно из-за этого всадник, легко проезжавший мимо колонны вставших обозов, вызывал что-то среднее между ненавистью и презрением. Ведь мало кто догадывался, что эта угловатая фигура в черном плаще - ведьмак.
- Чу! Куды прешь, хренова твоя морда! Глазья-то где твои, мать твою! - бородач в обляпанном салом и грязью кушаке, потрясал кулачищами, утонув босыми ногами в грязи по щиколотку. - Трахал я её в зад про...
Всадник, который лишь случайно не наехал на крепко пьяного человека, ничего не ответил.
Бородач, осмелев настолько, что сложил вслед незнакомцу неприличный жест, икнул... а затем согнулся во рвотном позыве, украшая колени собственной блевотой.
Резкий позыв опрокинул пьяницу на колени, заставив несчастного упереться руками в грязь.
Кашель и дрожь сотрясали спину, а лоб покрыл холодный пот.
- Проклял. - шепот побелевших губ никто не слышал. - Проклял, выродок...
Несчастный кмет до конца жизни так и не смог позабыть желтые глаза всадника.

Деревня Стважиллы

Жители встретили его неохотно: щурились, глядели искоса, лишних вопросов не задавали и на поставленные отвечали с огромной неохотой. Такой холодный прием ждал каждого ведьмака после событий в Блавикене, но выбирать лучшее не приходилось: беда в лесах, беда с погодой заставляли подумать простой народ, вопреки мнениям ксендза,  о проклятии.
Белоголовый, которому не предложили присесть, чару вина и даже отогреться у очага, в который раз взглянул на старосту.
Промокший плащ, водой стекавший на пол, неприятно тяготил усталую спину, но кроме ведьмака это мало кого интересовало.
- Не менее ста монет, - повторил Геральт, пытаясь смотреть чуть выше головы человека - люди почему-то не любили встречаться с ним взглядом.
- Сто монет. - процедил староста, недовольно тряхнув кудрями. - Сто монет за пару бестий, мэтр ведьмак? Не дорого ли?
- Не дорого, - отрезал белоголовый, - если считаете, что кто-то справиться со сколопендроморфами лучше - милости прошу. Потом не жалуйтесь, что недовольные жители подпалили крышу или крыльцо.
Староста, скиснув миной, недовольно отстучал легкую дробь пальцами по столешнице.
- Твари сожрали старого бондаря и его козу. Затем пару детишек и с тройку-пяток овец. Быть может, следует поискать кого-нибудь, кто сделает работу за восемьдесят монет, мэтр?
- Сто.
- Я подумаю.
Прежде, чем за белоголовым закрылась дверь, голос старосты нагнал его:
- И поищу.

Сволочной характер людей оставался притчей во языцех.
Не нашелся еще не один смиренный муж, что оплачивал ведьмачий труд во время и без колебаний. Каждый, даже самый честный, стремился урвать своё и обмануть бесово отродье. Хотя бы во славу богов, божков и идолов.
Геральт, пусть и попутешествовав немало, постоянно удивлялся, как даже самые честные на вид люди, оказываются черны внутри.
Блавикен тому прямое подтверждение.
Не был исключением и местный голова, чей люд терзали чудища всех мастей, лес представлял собой угрозу, а ему жалко лишних пару десятков монет. Скупой платит дважды, а дураки - трижды. Завтра Геральт попросит сто двадцать монет - или пусть ищет другого ведьмака.
Или идиота.
Корчма, хотя была и корчмой единственной, была добротной и большой. А из-за того, что затяжные дожди запрудили весь тракт, то постояльцы, не выезжавшие отсюда больше недели, уже порядком подчистили местные запасы.
За последними, ясное дело, нужно было ехать через леса, да кто согласится?
Ведьмак ловко вбежал на крыльцо, скрываясь от бесконечного ливня под стрехой.
При этом едва не столкнулся с одним из подвыпивших кметов, который, обдав белоголового перегаром, на удивление пожелал ему доброго... траханья.
- И тебе того же, добрый человек.
К сожалению, ведьмак не успел оказаться в теплом и сухом помещении.
Хотя бы потому, что совокупление, которое так добро предложил пьяница, началось изнасилования мозга.
- Эй! Ты! Стой на месте!

Неожиданности находят нас сами собой.
Хотя бы потому, что они неожиданны.
Когда корчмарь подсел к Бонарту, то, показалось, что дезертир едва не выпрыгнул в окошко вместе со столом, скамьей и даже заказанной едой.
А всё потому, что корчмарь действовал решительно и нагло.
- Значит так: дело чёрное и дрянное, это мы знаем, а сидеть без жратвы и выпивки - дело пропащее. Поэтому предлагаем сто монет за решение проблемы. Ты как? Берёшься
Видя неожиданное смущение и недопонимание, корчмарь даже тряхнул мошной, звоном монет снимая сомнения.
- Эй, парень, не тушуй давай. Знаю я ваше племя, побольше попросите, да после Блавикена - доверия к вам, ведьмакам, нет. Поэтому только сотня. Ты против?
Кто же мог подумать, что корчмарь неожиданно примет дезертира за ведьмака?

Остановивший ведьмака был кряжист и косил левым глазом.
А ещё при этом странном господине в цветах Аэдирна были двое воинов.
И оружие.
Оружие смущало больше всего.
- С кем имею  честь?..
- Ни хера ты не имеешь, выродок, - человек сплюнул прямо под ноги белоголовому, - обознались ребята! Пшел с дороги, падаль!
Крепкое плечо врезалось Геральту в грудь.
Нарочито.
- Повежливее.
- А то что?
Напряжение грозило вылиться в скандал.
Нужны ли были ведьмаку скандалы после резни в Блавикене?

Говорят, что непогода людей раздражает.
Дождь, зарядивший давным-давно, жемчужным бисером падал на плечи, нарочито пытаясь забраться за шиворот и в сапоги, видимо, достал всех и вся. Только дождь, мерзавца и подлеца, должно и можно было винить в том, что стряслось в Стважиллах осенью тысяча двести сорок третьего года.
Люди были и остались людьми. Ни Блавикен, ни дождь, ни поселившееся в ближайшем лесу зло их не исправили и не изменили. Не испортил человеческое общество и ведьмак. Только лишь оскорбил своим присутствием, заставляя скрипеть зубами от затаенной злобы и хвататься за меч, чуть выродок даст лишку в словах, жестах и паскудных ухмылочках.
У каждой тайны есть свой предел. Был предел и у злобы, затаившейся и пригревшейся до поры до времени.
Геральт не удивился. Белый Волк вообще устал удивляться, задавать глупые вопросы и зачем-то верить в лучшее.
Старший напал умело, надеясь на количество и фактор неожиданности. Офицер был прав и уверен в своей правоте, не мудрствуя лукаво, понимал, что пять - больше, чем один.
Просчитался человек лишь в одном - против ведьмака бессильная любая правда.
Бритва ведьмака блеснула, разрубая стылую гладь дождя.
Запевшая сталь прервалась криком боли - меч белоголового, помимо блокирующего удара, вспорол бедро офицера, заставив взвыть бедолагу от боли.
Солдаты опешили... и это было их ошибкой.
Ведьмак не ждал, предпочитая ожиданию действие.
Меч врезался в чужую сталь, круша и ломая любую защиту. Жадная до крови бритва раз от разу вгрызалась в свежую теплую плоть, оставляя после себя ужасные порезы и раны.
Пируэт, поворот и удар - несчастный заслонился мечом, умело отпрянув назад. Опорная нога поехала по грязи, заставив бедолагу оступиться. Последнее, что видел в своей жизни несчастный - молния, сверкнувшая перед глаза. В следующее мгновение у него не было ни глаз, ни головы.
Ведьмак перекатился, уходя от чужой атаки и вырываясь из окружения противников. Сталь пела. Сталь требовала крови.
Второй умер, почти достав выродка в выпаде - ведьмак был быстрее: каша из мозга и остатков черепной коробки хлынула наземь.
Оставшиеся солдаты, матерясь и крича не хуже пьяных краснолюдов, просили о помощи.
Из таверны никто не вышел. Никто не вышел и из домов.
Был лишь ведьмак, а от него помощи было ждать сложно.
- Бросьте оружие.
Один не бросил: ведьмачий клинок прошел у него под сердцем, сокрушая ребра и крепкий, казалось, нагрудник.
- Сдаюсь! Сдаюсь! - оставшийся, молодой, едва с пробивавшимися усами, упал на колени, отбрасывая меч и закрывая лицо руками.
Стыдно плакать. Особенно, когда портки мокрые далеко не от слёз.
Меч сверкнул вновь, а оглушенный солдат рухнул лицом в грязь, пуская кровавые пузыри из расквашенного носа.
- Выблядок! Отродье демона! Гори ты, сука, в пламени! - офицер, беспомощно ползая луже, бесполезно зажимал рану.
Алая теплая кровь весело сочилась меж плотно сомкнутых пальцев.
Ведьмак ему не ответил.
Геральт видел взгляд корчмаря, всё-таки выглянувшего из трактира. Видел перепуганных постояльцев и напуганных жителей деревни. Видел и чувствовал всё то, что творилось в их душах. И всё понял. Совершенно всё.
Меч, не звякнув об обитый сталью наконечник, вернулся в ножны.
Белоголовый, подняв скинутый в одном из финтов плащ, медленно отправился к Плотве, размышляя, где же ему всё-таки отыскать ночлег.

- Сотня твоя. Только убей суку. В лесу засела. Мужики говорят, как сороконожка, только большая. - корчмарь махал руками. - Глаза во! Жопа им под стать! Я-то сам не видел, а вот...
На улице послышался шум и ругань. Ругань сменилась криками боли.
- Что, курва, там творится? Что происходит?
- Убивают!
- Кого там, ети их в душу, режут? - трактирщик побледнел, испуганно поглядывая на сидевшего перед ним человека. - Ведьмак... разберись, а? Мне проблемы не нужны...
"А то корчму сожгут..."
Всё закончилось очень быстро - белоголовый демон двигался быстрее, чем люди. Закончив убивать, ублюдок насладился беспомощностью слабых, добив мальчишку чугунным кулаком.
- Пресвятая Мелитэле, защити нас! - корчмарь чуть слышно молился, сжимая в крепких руках здоровенную головку чеснока. - Защити и сохрани дом мой, гостей моих, очаг мой...
Молитва, о чудо, подействовала! Подействовала впервые за много лет.
Белоголовый демон и нелюдь... ушел.
Трактирщик судорожно сглотнул.
- Эй, ведьмак... а если и эту херню от дома отвадишь - на мгновение в трактире повисла тяжелая, как дождевая капля, пауза. - Сверху дам ещё сто монет.

Расистские мотивы никогда не оправдывали людей, не даровали им чести и не отмечали их в доблести. Каждый расист рано или поздно из обыкновенного человека становился мразью и сволочью, предубежденным садистом и маньяком, который желал в этой жизни лишь одного - пустить кровь тому, кто на него не похож, кто был выше или ниже, чище или грязнее, отличался цветом кожи, разрезом глаз и формой ушей.
Плотва понуро шлепала по грязи, фыркала и всячески выражала свое недовольство по отношению к тому, что произошло на постоялом дворе. Животина была умной и соображала, что убивать тех, кто на тебя похож - дело неблагодарное. Таких будут бояться, таких будут избегать. Разве мало было ведьмаку Блавикена? Тогда зачем он наступает на те же самые грабли каждый раз?
Молчавший ведьмак соглашался безмолвно, плотнее надвигая на голову промокший тяжелый капюшон.
Зло было злом. То, что он сделал, было неправильным с любой точки зрения. Но то, что случилось бы, если бы не вмешался ведьмак, могло быть злом ещё большим. Солдаты, в поиске своем обезумевшие, могли вырезать половину трактира, изнасиловать краль, запытать корчмаря. И всё ради одного единственного человека, которого они искали, ошибочно опознав его в Геральте.
- Эй, сударь, постой!  Дело есть, поговорить надо!
Ведьмак остановился, поворотил кобылу, повернувшись к догонявшему его лицом.
Сквозь серую пелену дождя, застившую взор, белоголовый рассмотрел человека молодого, не тронутого еще ни временем, ни делом. Однако та упругая сутулость, та уверенность, с которой всадник держался в седле, говорила о том, что ему частенько приходилось бывать верхом. А уж меч у седла говорил скорее о наемнике, чем о доблестном воине королевской армии.
Хотя, бывали и исключения.
Знал бы ведьмак, как сильно он ошибался.
Но в этот момент Геральта ничего не испугало. У незнакомца в руках и на коленях не было ни метательных ножей, ни самострела, ни нильфгаардских оринов, которые стали так безумно популярны в последнее время. А значит, беспокоиться рано. Пока ещё рано.
- Слушаю.

Человек человеку... кто?
Этот человек был странным, необычным, не похожим на других людей. Отличалась осанка, отличался тембр голоса, полный хрипотцы и истинного металла, отличали его слова. Пожалуй, именно слова заставили белоголового присмотреться к человеку получше, стараясь распознать причину, по которой он остановил ведьмака.
Что могло быть хорошего в убийстве людей? Что может быть прекрасного в смерти?
Ничего.
Смерть ужасна в натуре своей. Своим безжалостным ликом она заглядывает прямо в душу и словно бы спрашивает: а ты еще не готов?
Не готов. Ведьмак ещё не был готов - слишком рано.
Не для того был Блавикен. Не для того был расколдован Нивелин.
Поэтому в убийстве не было ничего хорошего, ничего прекрасного и ничего доброго.
Не бывает смерти во благо - бывает убийство во имя мира. Странного грязного мира.
- Склизкая сороконожка? - кривая ухмылка вспорола ведьмачьи губы. - Это сколопендоморф - ядовитая и опасная хреновина. Я видел, что её жвала могут сделать с рыцарскими доспехами и щитами. Зато накладки из его шкуры очень высоко ценится в Мехте, а тамошние наемничьи бригады готовы заплатить за них немалую цену - редкая и удобная вещь, несмотря на то, что воняет чуть лучше, чем нужник.
В этих словах, полных такого нескрываемого яда и грубой издёвки, было отношение ведьмака к человеку.
Не стоит пытаться делать то, для чего ты не создан.
Не стоит браться за ту работу, для которой ты не предназначен.
Из ведьмака не выйдет певца, художника и ремесленника, а человеку никогда не достанет скорости, сноровки и знаний о чудовищах, не хватил сил и опыта, чтобы сразить опасную тварь. Им даже не стоит пытаться позабыть о своём месте в этом мире.
- А еще благодарствую тебе за то, что эту солдатню ты порубал. Так-то эти сволочи за мной по пятам шли, а ты разом все дела-то и уладил. Любой теперь скажет, что убил их не дезертир, про которого через месяцок забудут, а страшный ведьмак, выродок, существо мерзкое и недостойное жизни. Хорошо звучит, а?
"Великолепно, черт побери..."
Ведьмак, ни слова не говоря, поворотил кобылу назад, оставляя человека за спиной.
Порубить местных цепных псов, которых пустили по следу беглой мрази - что может служить лучшей рекомендацией для ведьмака, устроившего резню в Блавикене?
Пускай человек решает, что ему вздумается.
Пускай лезет сломя голову прямо в пасть к сколопендоморфу.
Это не его дело.
Это не его заказ.
Пока что.

Злобный клекот смеха в спину - ему не привыкать. Одинокий всадник, отринутый миром и отринувший мир, медленно удалялся под чавканье копыт собственной кобылы, так ни разу и не обернувшись. Да и зачем? Для кого?
Ради человека, который своим черным нутром был гаже, чем та тварь, которая терроризировала местный люд? Ради тех перерубленных солдат, посланных в погоню, но своей гордыней вынудивших ведьмака с ними сразиться?
Или ради Блавикена, ради Ренфри, лежащей в лужи собственной крови на базарной площади проклятого города.
- Геральт... мне холодно...
Он снова видел эти глаза, эти побледневшие губы. Видел распахнутый, словно алая рана, плащ.
Видел и не мог забыть.
Она была виновата? Невинна?
Зло есть зло. Во всех его обличьях.
Медальон подозрительно дернулся. Еще раз.
Ведьмак остановил Плотву, внимательно глядя на почву.
Ничего. Совершенно ничего.
Мудрая лошадь всхрапнула и пошла боком, словно пропуская что-то мимо себя.
Спустя мгновение дрожь медальона прекратилась.
А спустя пару секунд... крик. Сдавленный. Едва слышимый.
Геральт всё понял. Понял, что может не успеть. Понял, что уже опаздывает.
Плотва получила шпор и помчалась быстрее ветра.
Зло есть зло.
И если ему предстоит выбирать, то ведьмак не станет делать выбор вовсе.
За пару десятков шагов до цели, ведьмак спешился, поспешно извлекая меч.
Сколопендоморф явно почувствовал нежданного гостя, но отпускать добычу не хотел.
Единственное, что пришло на помощь - трещотка-приманка, которую беловолосый раскрутил над головой.
Ирген, злобно зашипев, пару раз сжал свои смертоносные кольца, норовя сломать человеку пару костей. Или сломав.
А затем выпустил дезертира, стремительно рванувшись на ведьмака.
Всё могло быть так просто.
Не было.
Неожиданно тварь причудливо привстала, а затем резко ушла под землю, работая лапами и жвалами.
Геральт выругался и скакнул в сторону. Крутанул трещотку и снова отпрыгнул.
Земля заходила ходуном, кое-где пролегла траншея, словно прошлась артель бешеных кротов, и всё стихло.
- Не двигайся!
Это было, пожалуй, адресовано Плотве. Не человеку.
Трещотка, отброшенная в сторону, пролетела шагов десять, с треском ударившись наземь.
Рука крепче сжала рукоять меча, и...
Земля вновь заходила ходуном, и на месте, где лежала трещотка, образовалась воронка: сколопендоморф выстрелил в воздух на добрый человеческий рост, перемалывая приманку челюстями и открывая незащищенное пузо.
Ведьмак, стрелой подскочивший к чудищу, успел ударить лишь два раза и едва успел увернуться - острые челюсти вспороли накладку на плече, но не добрались до цели.
Ещё удар - почти перерубленный пополам ирген пытался жить.
Напрасная попытка - стремительный удар серебряного меча пригвоздил чудовище к земле.
Всё кончилось - Геральт плюнул сквозь зубы, посматривая на здоровенную тушу. Затем рывком выдернул меч из поверженного чудовища и обернулся к спасенному человеку, который не заслуживал спасения.
- Ты спрашивал о сколопендоморфе, человек? - его даже сложно было назвать человеком. - Знакомься!

Всё закончилось.
Поверженный сколопендоморф ещё несколько раз инстинктивно дернулся, шурша и вспарывая землю острыми лапами, и замер. Теперь уж навсегда. Геральт из Ривии, оглянулся лишь единожды, вздохнул и убрал клинок в ножны. Ведьмака не интересовал ни ирген, ни человек, из-за которого в маленькой, позабытой богами деревеньке, пришлось учинить резню. Это был ещё один гнусный день среди людей. Среди тех самых людей, которые были горазды выдумывать страховидл всех видов, размеров и возможностей, являясь на деле самым страшным чудовишем.
Парило. Пот, крупными бисеринами покрывший лоб белоголового, медленно пополз вниз. Цепкий взгляд желтых глаз безжалостно впился в глаза блеклые и тусклые. В мертвые глаза. Но Геральт не испугался. Он привык не бояться ни мертвых, ни живых.
И ему было совершенно плевать, что у этого ублюдка внутри.
- Я спас не тебя. Я спас глупого купца, везущего поклажу и добрую добычу домой к жене, у которой пятеро по лавкам. Я спас девчонку, которая спешит к своему парню через лес на свидание. Я спас пастушка, выгнавшего коз на луг. Нет, не потому что я херов рыцарь. Не потому что я строю из себя святого. Нет, мразь, я сделал это, потому что они это заслуживают. Они - да. Но не ты.
Всего один удар. Взмах мечом. Передавленный сколопендоморфом человек не сможет сопротивляться. Он умрет раньше, чем поймет это. Он умрет, забрызгав землю кровью близ трупа иргена. Вороны выклюют его глаза, а волки и одичавшие псы растащат кости по всей округе.
Всего один удар разделял ведьмака от того, чтобы быть человеком.
Геральт этот удар не нанес.
Ведьмак развернулся, свистом подзывая кобылу. Труп молодого сколопендоморфа, к тому же после линьки, его интересовал мало. Совершенно мало. За хитиновые пластины такого не выручить денег, а секрет, содержащийся в жалах чудовища, Геральт не сможет сохранить должным образом, чтобы продать алхимикам. А значит впереди его ждет дорога, раскисшая от дождей, крови и человеческих слез.
А человек... человек всего лишь остался человеком. Тем жадным до крови, глупым и ничтожным человеком.
Но мог ли он называться человеком?