Почти полтора года прошла с тех пор, как распалась наемничья шайка, орудовавшая у подножия Махакамских гор. За это время Гаррай успел подрасти вверх еще на несколько сантиметров, а вширь – куда более значительно. Работа в кузнице давала о себе знать, с каждым днем делая парня все более сильным, выносливым и похожим на своего учителя, не раз по пьяни добрым словом поминавшего рыжую смуглянку, подарившую чудесного помощника. Дела в кузнице пошли в гору, и работа практически никогда не заканчивалась. Обычно юноша приходил домой усталый настолько, что его хватало лишь наскоро поужинать и упасть в кровать. Но этот вечер был достаточно необычным. Это Гаррай понял почти сразу, как только вошел в снимаемый им дом. Несколько мокрых отпечатков на полу сразу выдавали, что здесь кто-то побывал. А едва различимый хрип, раздающийся с кухни – что этот кто-то еще не ушел. Парень даже не стал оглядываться в поисках какого-нибудь оружия, уверенный в собственных кулаках. Смело он направился на кухню и замер на пороге, пораженно глядя на рыжую девчонку, нахально сидящую на лавке с глиняной кружкой в руках. Горевшая на столе свеча позволяла разглядеть ее лицо.
- Привет, Гаррай. Ты же не против? – голос Ласки был глухой, низкий, безжизненный, на смуглой коже отчетливо проступали красные пятна, в которых растворялись и без того тусклые веснушки. А глаза слишком сильно блестели, будто она была пьяна. Или ее лихорадило.
- Как ты здесь оказалась?
- Блаж рассказал, где ты живешь. Решила вот в гости зайти, - Ласка засмеялась, но тут же перешла на хриплый кашель, склоняясь над столом и зажимая ладонью рот. Блаж был абсолютно немым и рассказать вряд ли что-то мог. Впрочем, это никогда не мешало полукровке общаться с ним. Успокоившись, зерриканка вновь подняла взгляд на паренька. – Как ты? Уже обжился? – комната после этого вопроса погрузилась в гнетущую тишину. Лицо Гаррая покраснело, его ноздри раздувались, а взглядом, казалось, можно было распалить небольшой костер. На секунду девушке показалось, что сейчас в нее чем-нибудь кинут. И даже попадут – в подобном состоянии Соне очень не хотелось уклоняться от снарядов.
- Ты заваливаешься ко мне спустя полтора года после того, как бросила меня… выглядишь как будто вот-вот отправишься на тот свет… и действительно хочешь узнать, как я? – буквально за два шага преодолев расстояние от двери к столу, юный кузнец легко сдернул зерриканку с лавки. И на долю секунды прижал к себе. – Черт побери, девочка. Ты вот ничуть не изменилась. Даже мозгов не прибавилось.
- Ты как со старшими разговариваешь? – вновь засмеялась-закашляла Ласка, утыкаясь в старого знакомого, который теперь казался куда старше ее.
Гаррай уступил старой знакомой свою кровать. Уснула девушка непривычно быстро, а кашель, похожий на лай, то и дело звучал на протяжении всей ночи.

Спустя несколько дней Ласке так и не стало лучше не смотря на все отвары, которые она делала из запасенных летом трав. От предложения вызвать лекаря девушка упрямо отмахивалась, заявляя, что ей просто нужно время. Лишь когда жар окончательно свалил ее с ног, не давая ясно мыслить, Гаррай все-таки позвал живущую поблизости целительницу. Сопротивляться этому Ласка уже не могла. Мир сновидений, подпитанных жаром, наконец-то добрался до нее и теперь не намерен был отпускать.
А снился ей…

Песок. Целое море песка, не имеющее ни конца, ни края, лишенное направления, разделенное лишь на землю и небо. Отражающийся от него свет бьет по глазам, превращая в почти слепого. Но это совершенно не важно, ведь зрение не сможет помочь в пустыне. В отличии от запаха. Едва ощутимый аромат гнили и сырости доносится откуда-то сбоку, заставляя повернуть голову. Еще пало травами. И хочется идти туда, только почему-то не сразу получается: путаются ноги, будто связанные невидимыми веревками. С трудом удается стоять ровно, не заваливаясь на бок. После первого неловкого шага приходится наклониться вперед сильнее в попытке удержать равновесие, коснуться горячего песка почему-то слишком длинной рукой. Кожу обдает жар, заставляя отпрянуть, подпрыгнуть вверх, зарычать недовольно и зло. И этот рык не похож на звук, который мог бы издать человек. Так рычат… хищники. Волки?
Ласка вертит головой, замечает, как какая-то тень мелькает сзади, расплывчатая и неясная. Дергается назад в попытке ухватить врага, поймать, но от того и след простыл. А, нет, вот он вновь, уже с другого бока. И снова она разворачивается, еще быстрее чем раньше, теперь уже опираясь о песок и руками, несмотря на то, что тот все еще напоминает огонь. Вертится на месте, пока зубы не смыкаются на чем-то мягком и пушистом. В рот лезет шерсть, заставляя отпрянуть, откашиваясь и недовольно скалясь от осознания, что попавшийся враг – всего лишь хвост. Стоп, с каких пор у нее есть хвост? Подумать над этим не дает поток ветра, вновь доносящий набор странных, чужеродных для пустыни запахов и прохладного воздуха. Ласка замирает на долю секунды, а потом бежит туда. Сначала неловко, неуклюже, подобно новорожденному детенышу антилопы, который еще не разобрался, как именно работают его слишком длинные и тонкие ноги. Но это знание постепенно приходит, словно оно существовало когда-то раньше и просто забылось.
Отследить время здесь практически невозможно – солнце не движется, песок не движется даже когда ощущаются прикосновения ветра. Может прошло несколько минут, может – целый час. Но впереди появляется рай для всех жителей пустыни – оазис. Вокруг небольшого озерца растут странные деревья с шершавой красной корой, а на берегу прямо из песка вверх тянутся тонкие травы, которые кажутся отдаленно знакомыми. Вместо того, чтобы остановиться у почти черной воды, Ласка влетает в нее, раскидывая вокруг себя сотни блестящих на солнце брызг.

В это время Гаррай кладет на лоб мечущейся во сне девушки тряпку, смоченную в холодной воде.

Отредактировано Ласка (2019-02-21 01:58:10)

Этот мальчик до боли знаком, даже не хочется верить глазам. От него пахнет шерстью, пылью и огнем, а еще, совсем немного, кровью, но это не тот запах, что может испугать или вывести из себя. Скорее, подобное сплетение ароматов внушает ощущение какого-то странного уюта, захватывающего в свои силки похлеще, чем темнота, живущая на дне глубины. Ведь самые опасные ловушки - это те, в которые человек хочет погрузиться сам. А Ласка хочет, очень хочет вдыхать этот аромат целую вечность. Двигаться в воде намного проще, чем на суше - не надо держать равновесие, не надо думать о том, как поставить лапу, то есть, конечно, ногу. Мокрая потемневшая шерсть липнет к телу, а в уши, кажется, попала вода, так что голос паренька, сидящего на берегу, звучит как-то отдаленно и глухо, словно через плотную ткань. Она скорее угадывает по губам, чем слышит Томаса.
- Сам ты глупый, - по детски обиженно заявляет Ласка, не разжимая пасти. Слова просто звучат в воздухе, слегка потрескивая, как могли бы потрескивать поленья в костре. - Я не хочу больно делать, - это уже больше напоминает скулеж. Еще меньше она хочет сама почувствовать боль. А в подушечки лап уже впиваются тысячи тонких холодных игл, постепенно скользя вверх. Выбирая между собой и другим, Сона выбирает себя. Она дергается в воде, едва вновь не уходя вниз, к холоду, темноте и чему-то живому, мечтающему сожрать мелкую волчицу. Не позволяет себе, вместо этого сжимает зубы на руке Томаса, позволяя вытащить себя. Клыки, призванные разрывать добычу, аккуратно вонзаются в чужую кожу. И кажется, будто ни один силач в мире не сможет их разжать. Но стоит Ласке вновь ощутить под ногами твердую землю, она отпускает Томаса. Смотрит на него виновато и жалобно. Обнюхивает руку, что помогла ей. А затем начинает вылизывать слишком длинным и чуть шершавым языком глубокие вмятины, что оставили волчьи зубы.

Гаррай наблюдал за тем, как девушка спала, приоткрыв рот и хрипло вдыхая воздух. В какой-то момент кончик языка прошелся по потрескавшимся губам, слизывая капельки пролившегося лекарства. Помня настояние травницы, он слегка приподнял девушку, кладя ее голову себе на колени, и влил в нее оставленный отвар. Теперь предусмотрительно не поднося руку слишком близко к ее белым зубкам.

В какой-то момент Ласка опустила голову, подсовывая ее под чужую руку, слегка подталкивая ее лбом, будто требуя, чтобы ее потрепали между слишком длинными широко расставленными ушами.
- Здесь живут саламандры. У них теплые бока и белая чешуя, благодаря которым они почти незаметны на фоне светлого песка. Один мужчина называл меня саламандрой и говорил, что в моих глазах поселился уголь, - она заливается хриплым смехом, крайне отдаленно напоминающим собачий лай. Вскидывает голову, практически касаясь макушкой выпирающих лопаток, которые не может сгладить густая шерсть, обнажает длинную шею. Затем выпрямляется, чуть отходит от Томаса в сторону, смотря на него озорно и игриво. - Пойдем охотиться на саламандр?
Паренек не может отказаться от столь заманчивого предложения. Ведь это сон Ласки. Они отходят от оазиса буквально на несколько шагов, и этого достаточно для того, чтобы увидеть первую небольшую ящерицу, греющуюся на подобии источника света, что заменяет в этом мире солнце. Сона припадает грудью к земле, поднимая хвост вверх. Рычит и наслаждается ощущением того, как воздух подрагивает в ее глотке, обогревая ее. Резкий прыжок заканчивается неудачей - ящерица оказывается совершенно в другом месте. Еще одна попытка, а затем еще - и каждый раз рык становится все более злым, недовольным, заставляет ее небольшое даже в этом облике тело дрожать. Но вот волчица оборачивается в сторону Томаса.
- Если ты такой умный, покажи мне, как нужно охотиться, - смотрит хитро, щурясь. Шерсть на загривке топорщится, а дыхание сбито от усталости.

Отредактировано Ласка (2019-02-22 10:56:20)

Ласка села на песок. Она любила саламандр. Когда-то давно ей нравилось сидеть среди этих ящериц в пустыне, подставляя лицо легкому ветерку и поцелуям солнца, которые оставались на смуглой коже рыжеватыми пятнами, напоминающими искры костра. Иногда существа с чешуей, отливающей в дневном свете солнцем, принимали зерриканку за камень. Они заползали ей на плечи и колени, прикрывая глаза. И даже, если действовать аккуратно, позволяли погладить себя. А потом Ласка обхватывала их тонкими пальцами и бережно опускала в клетку, чтобы продать в городе. Но сейчас у ее руки были не настолько ловкими, а в крови бурлил азарт, противящийся спокойствию – ей не хотелось спать. Ей хотелось носиться, прыгать, рычать, наслаждаться этим сильным и ловким телом. Хотелось жить.
- Мне не нужна добыча. Мне нужна саламандра.
Томас обратился легко и непринужденно. Это было как-то неправильно. Ей казалось, будто должно быть по-другому: с ломающимися костями и рвущейся кожей. А он встал, отряхнулся от песка, что покрывал его шерсть, как будто всегда был таким. Не было неловких и дурашливых желаний. Один быстрый прыжок и чужие хрупкие кости хрустят на клыках, заставляя вздрогнуть. А стоило ему обернуться… Ласка заскулила, как какой-нибудь щенок. Ее ноздри резал запах крови, стекающей на быстро темнеющий песок. Она отшатнулась, когда рука полетела вперед, едва не упала на спину. Но вместо чужой конечности, тяжело падающей на землю, разбрасывая ту в сторону, вновь оказалась ящерка. Живая и ловкая, она подмигнула своим маленьким глазом-бусинкой, а после метнулась в сторону, скрываясь среди рассыпанного песка, на котором больше не было темных проплешин и красных капель.
- Куда? – вскочив на лапы, Ласка бросилась к нему. Не дожидаясь ответа, отскочила в сторону, метнулась вновь за собственным хвостом, обнюхала чужие следы от лап. Вновь побежала за Томасом, который скрывался где-то впереди, на границе между песком и… снегом? Редкий ветер больше не ласкал, не гладил, не трепал рыжеватую шерсть. Теперь он кидал в лицо колючие снежинки, которых с каждым шагом становилось все больше.
Гаррай поспешно отвернулся, смущенный предстоящей наготой девушки. Он был совершенно уверен, будто Ласке бы очень не понравился тот факт, что посторонние люди, особенно мужчина, видел ее без одежды. Правда, в окне можно было наблюдать за отражением. Среди светлой ткани смуглое тело Ласки вырисовывалось небольшим темным пятном. Мазь поблескивала на коже в свете свечей. Девушка недовольно вздрогнула с первыми чужими прикосновениями, поморщилась, зашлась очередным приступом кашля.
При каждом выдохе из пасти вылетало облачко пара, словно она была не волчицей, а каким-нибудь драконом. Или саламандрой. Только вот в таком холоде они не водятся. Ласка продолжала бежать, и белая пыль летела от нее во все стороны. Она проваливалась в снег по грудь, дрожала, вновь прыгала, вырываясь из этого обжигающего холода на несколько секунд.
Запахи смазались, изображение смазалось, и оставались лишь приглушенные бурей звуки. Чужой вой разрезал воздух, и девушка бросилась в ту сторону, не обращая внимания на мелькающие впереди тени, которые двигались все быстрее и ближе. Бесшумно из снега выскользнуло копье, острие которого уткнулось в грудь. Второй острый укол в шею. Третий – в горло.

Девушка зашлась кашлем. Извернулась в кровати, заваливаясь на бок и сжимаясь – подтянула острые колени к груди, округлила спину, опустила голову. Она дрожала, буквально захлебываясь в этом страшном лае, заставляющем травницу на секунду отшатнуться от неожиданности.
- Недобрый знак, - морщины на ее лице стали заметны более отчетливо, появилось несколько новых между нахмуренными бровями. Она взглянула на успевшего обернуться растерянного Гаррая, не зная, что еще можно сказать.

Ласка зарычала, извернулась, буквально снимая себя с копий. Шерсть в местах, куда они угодили, слиплась от текущей крови. Ее оскал напоминал на усмешку – совсем как когда-то в другом мире усмешка походила на оскал. Метнулась в сторону, отскочила от нового копья, высовывающегося из снега, перепрыгнула опасное место. Еще раз. Своеобразный танец среди снегов в попытке избежать боли, которая неминуемо следовала за каждым прикосновением оружия. То проскальзывало мимо, задевало бока, кололо лапы, заставляя ее тут же отходить в сторону. Но больше девушка не позволяла заостренным наконечникам вонзаться в собственное тело. Теперь она знала, что здесь опасно, и была готова, буквально предугадывая каждое новое движение невидимого врага.
Если бежать, то только вперед.

Отредактировано Ласка (2019-02-23 14:44:25)

Частокол высок, не перемахнуть через него, не протиснуться между прутьев, что стоят почти вплотную друг к другу. Снег липнет к рыжему меху и тут же тает, будто касается не шерсти, а пламени, что вспыхивает ярче при каждом новом порыве ветра, при каждом ее движении. Так целиться даже проще. Болт вонзается в ключицу и где-то в отдалении слышится вой, хотя сама Ласка лишь сильнее сжимает пасти, выдавливая из себя новый рык. Она припадает к земле в ту секунду, когда всадник оказывается сбит другим телом. Конь встает на дыбы, поджимая передние ноги, на долю секунды застывает искаженной статуей, будто вырезанной из какого-то камня. Он хочет опустить тяжелые копыта на волка, который, не обращая ни на что внимание, терзает рыцаря. Но не успевает, заваливается на бок, сбитый с ног волчицей. Брыкается и дергается, ржет от страха и боли, в то время как пасть щелкает у самой шеи, задевая короткие черные ворсинки. Но в следующий раз клыки смыкаются на чужом теле, легко разрывая кожу. Ласка хорошо знает запах крови и хорошо знает ее вкус – соленый, железный, с неуловимой ноткой жизни, убегающей с каждой каплей. Не раз она облизывала разбитые губы. Не раз, избитая, сглатывала собственную кровь, мечтая лишь о том, чтобы на следующий день было не так больно. На их улице жила пожилая зерриканка, которая утверждала, будто может гадать на этой красной жидкости, текущей по венам всех живых. Однажды она попробовала кровь Ласки, уже тогда носившей тысячу имен: шваль, ублюдок, отродье, собачья дочь... «Я чувствую в тебе огонь, маленькая mishran. Он неудержим, и опасен, а дым его отдает ядом», - сказала та женщина, в оскале демонстрируя черные от угля зубы. – «Он будет отравлять всех, к кому ты подойдешь слишком близко. И тебя это пламя тоже сожрет однажды, оставляя лишь пепелище».
Но сейчас – впервые – пасть наполняла чужая кровь. И она жглась подобно зерриканскому спирту. А Ласка лишь сильнее сжимала зубы, мотала головой, расширяя глубокие раны бьющегося под ней зверя. Она прижимала его лапами к снегу, чуть драла короткими когтями, не столько смертельно, сколько больно, оставляя полосы на шкуре. И все глотала обжигающий напиток, который стекал между клыков, пачкал шерсть, капал на снег, оставляя на нем красные капли. А холод постепенно уходил.
«У них голубые глаза» - внезапно мелькнула странная мысль, заставляющая девушку отшатнуться назад, не выпуская при том своей добычи. Голубые… словно замерзшее озеро. Словно чистое небо, не оскверненное облаками. Словно халат мужчины, по которому расползались темно-бордовые пятна. Каждый ведь знает, что это значит.
Лошадь затихла.
Рыцарь затих.
Собаки затихли.
Сона тяжело дышала, а мокрая потемневшая шерсть продолжала топорщиться в стороны. Теперь это был не огонь. Теперь цветом она напоминала кровь, и каждый нетвердый шаг волчицы оставлял на снегу отчетливые темные отпечатки. Кто-то оказался рядом, и Ласка вздрогнула. У нее не было ни кинжала, ни рук, чтобы сжать тот. Зато были клыки, которые девушка оскалила, зарыча.
- Посмотри на меня, - и Томас оторвался от раны, поднимая голову. Глаза у него были серыми. Как туман, как небо в преддверии дождя, как пыль, покрывающая чердаки. Волчица ткнулась носом в его шею, жадно вдыхая запах хлеба, железа и водки. – Не уходи. Пожалуйста, не уходи.

Отредактировано Ласка (2019-02-24 03:37:39)