Вириенна ответила, снова начав не с того и не так, вот только, на сей раз, граф не счел нужным как-либо на это реагировать. Он выслушал спокойно и молча, принимая слова вероломной стервы за истину, а факты за факты. «Что проку говорить о том, чего нет и не будет? Мы упустили свой удачный шанс, и это следует просто признать. Я упустил хорошую возможность. Как, почему? Не все ли теперь равно?» Сейдомар коротко хмыкнул, стараясь поймать взгляд собеседницы, но скоро заключив, что это невозможно, устремил взор на все ту же злосчастную ножку стола, которую облюбовал некоторое время назад.
- Я думал не о том, считал важным не то и вел себя не так, - просто и коротко ответил мужчина, подводя черту под бессмысленным рассуждением.
Может быть, когда-нибудь после он и нашел бы в себе силы вернуться к данной теме и разложить все по полочкам, но здесь и сейчас его разум занимали совершенно иные вещи, о коих кровожадная бестия никак не хотела говорить. Вероятно, в этом ей следовало помочь, и он помог, ответив так, чтоб дополнительных вопросов не возникло.
Не известно, что именно подействовало на проклятую северянку: серьезный тон собеседника, его состояние или какие-то собственные умственные выводы, но она, все же, соизволила вернуться к вопросам Роэльса и рассуждать продолжила уже касаясь их. Аристократ заметно напрягся. Было видно, что он не желает упускать слова черноволосой мерзавки, но, вместе с тем, отчетливо угадывался и страх, охвативший его существо, вызванный не столько возможной неизбежностью неблагоприятного исхода, сколько ожиданием. Вириенна была опытна. Она больше знала, больше видела, больше понимала, и нильфгаардец полагался на нее, стремясь уловить в пространном высказывании нечто четкое, конкретное, важное. Но оно, увы, так и не прозвучало. Толи дикая тварь из дикого леса действительно ничем не могла помочь своему подопытному, толи не знала, как донести то, что находилось где-то на уровне внутреннего чутья и ощущений, но выслушав ее мужчина не узнал, ровным счетом, ничего нового. Примириться, принять, позволить, - вот и все, что ему осталось сделать. А там либо да, либо нет. Эмиссар Верховного Трибунала горько ухмыльнулся. В какой-то момент он ощутил кажущееся непреодолимым желание подкинуть монетку и положиться на волю случая, но отринул эту мысль находя ее невероятно глупой. «Я должен, должен это сделать», - сказал полуэльф себе, стискивая зубы и смежая веки, - «Я должен помочь своему телу переродиться. Иначе меня ждет конец, как слишком слабого цыпленка. Я ведь не хочу быть столь же ничтожным?» Граф мысленно скривился, дивясь сравнению, глубоко вдохнул и сосредоточился на процессе. "Если ты не поможешь мне, я помогу себе сам", - рассудил он, и это был не ужас, не упрямство и не обида, так звучало здравое решение взрослого рассудительного человека, понявшего и признавшего все. Хм, а ведь Сейдомар даже не удивился последнему уточнению голубогазой бестии, просто принял его как данность, как подтверждение догадки собственной...
Роэльс помнил, как выглядит чудовище, а потому представил вытянутые, покрытые шерстью уши, волчью пасть, с рядами острых зубов, хвост, шерсть на теле. Один раз, за ним другой, третий, и так до тех пор пока не ощутил, что в организме что-то действительно начало меняться. Тогда мужчина отпустил эмоции, вспоминая вкус свежего мяса с кровью, тело Вириенны, прижатое к постели, и впервые за последние несколько дней позволил себе действительно этим насладиться. Пусть только мысленно, но все же…
Тело свело болезненной судорогой. Оно резко сжалось, потом выгнулось, заставив человека глухо стонать, и опало, терзаемое новой волной перерождения. Зверь, обманутый воображением, почувствовал кровь и страсть и ухватился за них, стараясь разъяриться, но день, проклятый день, делал его слабым и не давал полностью овладеть человеком. Сейчас было не его время, и предприняв еще одну безуспешную попытку исковеркать физическую оболочку, чудовище отступило и затаилось.

Зверь отступил. Для Сейдомара это был конец. Лежа в темном подвале, будучи закованным в цепи и лишенным возможности видеть лунный свет, он не мог понять, что происходит. Как, почему, чудовище, мучившее его невесть сколько времени, вдруг затихло? Оно умерло не родившись? Готовится к новому удару? Выжидает время? Вопросы, вопросы, вопросы. Они роились в темноволосой голове подобно пчелам. Приходили, уходили, путались, сплетаясь во что-то невообразимое. И можно было бы повернуть голову и поинтересоваться, что же не так у вероломной стервы, но свой ответ граф уже получил. «Ты близок к умиранию», - напомнил он себе, - «Ты не справляешься. Как не старайся, ты не можешь с этим совладать. Ты отверг свою сущность, отторгнул ее, и теперь она сдохнет, и ты с ней вместе. Какой бесславный все-таки конец». Не зная, что ему делать и как еще помочь проклятому чудовищу выбраться на свет, Роэльс напрягся, стиснул зубы и… ничего! На холодном полу, измазанном кровью, осталось лежать все то же слабое человеческое тело. От безысходности нильфгаардцу захотелось завыть или, хотя бы, заорать, но он сдержался. «Плевать!» - внезапно рассудил мужчина, - «Пусть будет так. Если мои попытки окажутся бесплодными, я просто погибну. В каком-то смысле это даже будет проще. Никаких проблем с самоконтролем, никакой волчьей пасти по полнолуниям, никакой черноволосой мерзавки поблизости, никаких дур, глупцов и ничтожеств, никаких любезных улыбок и судорог в ногах. Конец всего. Я, вероятно, испытаю облегчение. Впрочем, все это после, а пока я жив. Живи и мучайся, отвечая за все свои грехи. Видит Великое Солнце ты нагрешил достаточно и даже больше». Эмиссар Верховного Трибунала заставил себя ухмыльнуться иронии, и жест этот удивительным образом совпал с новыми уточнениями Вириенны. «Сойдет за ответ», - подумал аристократ, не вполне осознавая, что именно хотела от него дикая тварь из дикого леса. Вероятно, у нее были что-то важное, дело, возможно, или совет, но полуэльф не счел нужным додумывать то, что не услышал. «Сам дурак. Сам во всем виноват», - заключил он.
Спустя какое-то время кровожадная бестия вернулась, неся с собой воду и облегчение. Наверно, она что-то решила в своей голове, например, предпочла избежать лишних проблем или избавилась от глупых вопросов ничтожного мужчинки, но Сейдомара спросить черноволосая мерзавка не пожелала. Вколола опиум и тихо растворилась. Это было последнее, что помнил граф. Потом он провалился в беспамятство – дурное, липкое состояние, в котором подсознание довлело над разумом, и, если в прошлый раз оно казалось едва ли не спасением и избавлением, то в этот напоминало что-то сродни бесконечному кошмару. Все двигалось, вертелось, скреблось, шипело, пищало, выло, стонало, заставляя голову буквально разрываться на куски. Тело трясло, как в лихорадке; на лбу выступила липкая испарина. Но кто мог это видеть? – Четыре стены, стол и стул. Они остались глухи к мукам человека, как, впрочем, камням и мебели и подобало. Роэльс спасения и помощи не ждал и не искал. Он извивался, принимая странные, немыслимые позы, счастливо улыбался и только что не пускал слюни, в остальном же, на тварь разумную не походил ничем.
Через какое-то время первое действие наркотика прошло, и нильфгаардца, наконец-то отпустило. Он распластался на полу, подложив руки под голову и задремал, видя во сне красивые густые леса с мягким лиственным ковром, высокие травы, щекочущие ноздри и пузо, зверушек, снующих вдалеке; слыша пение птиц и журчание ручья. В этом сне он уже не был собой. Что-то иное скрывалось на лоне дикой природы. Это было животное. Дикое, страшное. По замшелому камню, одним боком впившемуся в воду, стекали ручейки человеческой крови. Труп находился неподалеку. Растерзанный настолько, что невозможно было определить, кому он принадлежал: мужчине или женщине, старику или юноше. А рядом с изувеченным телом сидел огромный кровожадный волк с глазами человека. Довольный трапезой он неторопливо облизывал морду и окровавленные лапы.

Отредактировано Сейдомар аэп Роэльс (2016-08-15 16:53:07)

Вириенна ушла, оставив своего подопытного мучиться и медленно умирать. Если бы Сейдомар вдруг об этом узнал, сумел ли бы он что-нибудь изменить? Смог ли бы остановить руку, занесенную для последнего удара? – Едва ли. Когда вероломная стерва переступила роковую черту, мужчина был слишком слаб и беспомощен. Он поверил проклятой северянке, и в том состояла его основная ошибка. Слишком много надежд возложил граф на лживую расчетливую женщину, слишком сильно рассчитывал на ее помощь. Поддержка не пришла, а надежды не оправдались. Кровожадная бестия исчезла, а опьяненный Роэльс отдался радужным сновидениям, полным ярких красок и мелодичных звуков. Впрочем, и им оказалось суждено истечь и уйти в прошлое, уступив место предсмертной агонии…
Тот мир, что видел в своих грезах нильфгаардец, треснул и раскололся на части. Небо потемнело, деревья высохли, река окрасилась в алый, и от нее потянулись зеленоватые ядовитые испарения. Волк поднялся на лапы, резко попятился. Камень, на котором он только что лежал, обратился в тягучую жижу. Хищник дернулся, припал к земле и низко, утробно зарычал. Что-то, таящееся там, в глубине воды, пугало его, заставляя прижимать уши и скалиться…
А потом пришла боль. Острая, пронзительная, невыносимая. Эмиссар Верховного Трибунала, еще не сумевший вырваться из плена наркотика, проснулся и ошалело захлопал глазами. Комната перед ними поплыла и завертелась, очертания предметов смазались, изменяясь до неузнаваемости. Полуэльф дернулся и закричал. От ужаса, от боли, от непонимания. Он не знал, что именно с ним происходит, не мог объяснить, почему приступ накатил так неожиданно и сильно, но понял, что ничего естественного в этом нет. Свирепый Зверь, раненый аконитом, бесновался, норовя выбраться наружу. Чудовище ведало, что только в свободе будет его спасение, а потому сломило сопротивление аристократа, убивая его сущность раз и навсегда. Дикой бестии нелепое соседство было не нужно. Оно делало глупости, доверяя опасному и более сильному врагу. Волк хотел жить, очень хотел…
Тело Сейдомара начало стремительно меняться. Конечности вытянулись и изогнулись, превратившись в могучие когтистые лапы; позвоночник лопнул, выпуская наружу хвост, кожа покрылась жесткой черной шерстью; лицо исчезло, оставив после себя вытянутую морду. Зверь был свободен. Возобладав над человеком, он протяжно завыл и, наверняка, испугал бы всех окружающих тварей, если бы только подвал пропустил звук. Но стены бывшей лаборатории мага надежно поглотили лишнее, и ни звери, живущие в горах, ни Вириенна, с ее чутким слухом, не разобрали, ровным счетом, ничего. Для них все осталось, как было. День пребывал в самом разгаре, и хорошо, что оборотень, находящийся в темном подвале этого не знал. Отсутствие возможности созерцать окружающий мир обмануло его, заставляя верить, что над землей все еще царит ночь, а потому чудовище стремилось к свободе, навстречу лесу и ветру. Пересилив боль и стряхнув с себя остатки слабости, вызванной ядом, новорожденный волколак попытался подняться, резко дернулся и также резко осел. Цепь, не причинявшая серьезных неудобств полуэльфу, надежно удерживала хищника, не давая двигаться и вырваться из убежища. Впрочем, Зверь это понял не скоро. Он жаждал свободы и стремился спастись, сломать оковы, разорвать их, перегрызть. Но все оказалось тщетно, и страховидле, в итоге, не осталось ничего, кроме как опуститься на пол и вытянуться, устроив морду на лапах. Теперь он ждал возвращения сучки.
А что человек? Ничего человеческого в Роэльсе не осталось. Как и говорила Вириенна, аристократ, бывший всего лишь смертным, погиб, не пережив первого обращения. Ему надлежало переродиться и воскреснуть в принципиально иной сущности или же навсегда потерять себя. Последнего нильфгаардец не хотел, и именно так подсказывала память, однако, Волк не имел ничего против подобного исхода. Он сражался, и выиграл битву, а потому теперь имел полное право властвовать.

Убежище Вириенны. 14 января. Вторая половина дня.
Для волколаков, познавших ужасы первого обращения где-нибудь в лесу или на окраине родной деревеньки, все было довольно-таки примитивно и просто. Свирепое чудовище, дождавшееся срока, коверкало тело, уничтожало сознание жертвы, выбиралось наружу и мчалось навстречу свободе, алча теплой крови и свежего мяса. Оно нападало на людей и разрывало их на части, утоляя звериную жажду. Наутро все возвращалось на круги своя и человек посыпался в разоренном селении, с ужасом осознавая, что собой прежним быть перестал. В худшем случае, процесс обращения затягивался, слабое тело не выдерживало нагрузок и несчастный попросту умирал, навсегда исчезая со страниц мироздания. Путь перерождения графа Роэльса протекал куда более сложно и неестественно. Зверь, хоть и сумел сломить сопротивление разума и превратить организм смертного во что-то более сильное и удобное, оказался вынужден сидеть на цепи, будто ручная болонка, оставленная нерадивой хозяйкой. Покладистой псиной волк себя не считал. Он был выше этого унижения и заслуживал куда более уважительного отношения. «Проклятый поводок. Проклятая сука», - думало страховидло, от нечего делать всматриваясь в темноту и пытаясь поймать зубами витающие в воздухе крошечные пылинки, - «Я отомщу тебе и за это тоже. За все. За все ты ответишь сполна. Только приди, и я перегрызу тебе глотку, распорю когтями мягкое брюхо. Только появись!» В такие моменты Зверь неизменно огрызался и низко порыкивал. Новорожденный волколак был голоден и полон ярости. Он ненавидел всех вокруг, и, если бы нашелся смельчак, готовый открыть замок на оковах, чудовище вырвалось бы на волю и помчалось бы в сторону родового поместья нильфгаардца, уничтожая всех и каждого, кто случайно или намеренно встал бы на его пути.
Для Сейдомара это было ново. Слишком сильные эмоции, слишком острые чувства, слишком болезненное состояние. Одним словом, слишком. Он не успел еще отойти от агонии перевоплощения, а Зверь уже мучил его новыми испытаниями, трепля и без того ослабевшую волю. «Я никогда с этим не справлюсь», - заметил мужчина, - «Проклятье, я даже не знаю, что с этим делать! Надлежит ли мне себя останавливать или же в эту ночь стоит позволить дикой твари все. Вот! Вот о чем нужно было говорить с вероломной стервой! Именно этот опыт ценен! Она посадила меня на цепь и в этом была права. А я, глупец, не удосужился даже спросить, для чего вообще нужны все эти меры, когда есть ослабляющее зелье. Тогда я не знал, теперь понимаю. Жалкий ничтожный человек, не сумевший дойти умом до всей мерзости ближайшего будущего. А ведь она, эта маленькая женщина, которую я счел презренной особью, предупреждала меня о том, что самоконтроль очень сложен и искушение подсесть на спасительные зелья необычайно велико. Проклятье! Как же хочется жрать!» Волколак дернулся, цепь звякнула, натягиваясь, но больше не изменилось ничего, если не считать того, что эмиссар Верховного Трибунала наконец-то смог осознать, что свирепый хищник вместе со всеми его дикими мыслями – это не кто-то посторонний, а он сам. «Да, теперь я мерзкая, кровожадная псина», - подумал он и недовольно дернул губой. Вышел очередной оскал.

14 января. Около полуночи
Сколько времени прошло с момента его обращения граф сказать не мог. Конечно, умом он понимал, что несчастная ночь не может тянуться так долго, но и не предполагал, что провел в убежище Вириенны целые сутки. Эта мысль была столь неожиданна и чужеродна, что никак не желала укладываться в голове. В итоге Роэльс решил не задумываться. «Узнаю. Я все узнаю», - рассудил он, - «Когда придет время. Однако, где носит эту бешеную тварь? Разве не со мной она должна была быть? Разве не здесь ее место?» Прежде, чем голубоглазая мерзавка вернулась, эти вопросы новорожденный волколак успел задать себе, как минимум, трижды. И трижды нашел он на них ответы, думая об обращении, охоте и непредвиденных обстоятельствах, способных все усложнить. На четвертый раз выдумывать новую причину не пришлось. Чуткий нос Зверя почувствовал Ее, - самку. Она была еще далеко, но уже отчетливо ощущалась, пробуждая вполне себе естественный звериный инстинкт. Страховидло оторвало морду от пола, приподнялось на могучих лапах и уставилось на дверь. Хозяйка этой клетки была там, снаружи. Она могла насладиться луной, бегом, добычей. И за это то, что некогда являлось благоразумным Сейдомаром, ее ненавидело. Чудовище встретило своего сородича упреждающим рычанием. Конечно, оно не могло подняться и напасть, но не позволило себе и оставаться безмолвным. Слишком много оно перетерпело и пережило, продолжало переживать. Стальной обруч, хорошо подходящий проклятой северянке, врезался в тело оборотня, оставляя следы. Он был заметно крупнее. Этого бестия не учла да и, признаться, не могла учесть.
- Рррр… - выдала дикая тварь, распластавшаяся на полу, - Я уже не чаял дождаться. Освободи меня. Уберрри эти меррзкие железяки.
Вириенна пахла кровью. Это заставляло ощущать голод острее. Волк облизнулся, сглотнул и поднял морду, любуясь полной луной, едва различимой на высоком небе. В этот момент он почувствовал что-то странное, смешанное. С одной стороны, хотелось наброситься на мерзавку, убить ее, с другой, тянуло на человечинку, с третьей, одолевала жажда сорваться в бег, вскинуть морду и завыть на луну. Запутавшись в себе, молодой волколак снова остервенело дернулся, заставляя цепи жалобно звякнуть.
[AVA]http://s14.radikal.ru/i187/1608/c6/69e2fd9b9d54.jpg[/AVA]

Отредактировано Сейдомар аэп Роэльс (2016-08-17 16:45:32)

От очередного рывка проклятые цепи не лопнули и, к сожалению новорождённого волколака, даже не вытянулись. Мощные челюсти просвистели по воздуху и сомкнулись на значительном расстоянии от глотки вероломной стервы.
- Ррррр! – выдавил Зверь, снова огрызаясь и давая хозяйке дома понять, что не чувствует ничего, кроме злости, ненависти и боли.
Возможно, где-то там, в глубине души Сейдомара, таилось что-то еще, например, симпатия и понимание, но управляющий существом графа хищник не желал до них добираться. Он чувствовал голод и жаждал его утолить; он алкал свободы и надеялся скинуть оковы. Он не мог сделать этого сам, а потому во многом полагался на зверицу, бывшую таким же чудовищем, как и сам оборотень. Она должна была его понимать, так думало страховидло, но бешеная сучка отвернулась, демонстрируя свое превосходство.
- Освободи меня! – это не было просьбой, скорее требованием, которое непременно нужно удовлетворить, - Я не собачка, чтобы сидеть на цепи, и не падальщик, чтобы лакомиться остатками твоей тррррапезы! Рррр! Я спррравлюсь с собой. Мне нужен глоток воздуха, свобода, лес. Ты знаешь сама!
Тон изменился, из приказного сделавшись просительным, но тем не менее, в мольбу так и не перешел. Просто Зверь, ощутивший, что ничего не сможет добиться силой, решил пуститься на хитрость. Притаившись, он позволил человеку выбраться наружу и заговорить. Если вероломная стерва не послушает чудовище, она, вполне возможно, оценит то, что говорит ей благоразумная тварь.
- Послушай, - продолжил нильфгаардец, немного смягчившись, - Зелье, которррое ты мне дала, позволяет моему ррразуму довлеть над инстинктами. Я могу деррржать себя в ррруках. Я здесь. Я в сознании. Я могу думать. Могу рррассуждать. Ррразве ты это могла? Тогда в свою перррвую ночь?
Черные глаза бестии едва заметно сузились. Из пасти показался красный язык, коснулся носа, облизал клыки и исчез, оставляя только слюну, стекающую с жесткой шерсти. Чудовище жаждало свободы, человек, некогда добровольно согласившийся на оковы, теперь был на его стороне. Конечно же, эмиссар Верховного Трибунала помнил слова Вириенны, говорившие о том, что Зверь хитер и осторожен, что он незаметно меняет твои мысли на свои, но теперь был уверен в каждом из сказанных слов. Верил, что не бросится в родовое поместье, терзая зазевавшихся кметов, а всего лишь поймает животное и этим утолит жажду. Да и как не верить, когда твое я так старательно убеждает тебя в том, что все уже кончилось? Впрочем, оставалось одно но, не дающее бывшему смертному покоя. И это «но» звалось проклятой северянкой. Она вернулась, она пришла обратно. Зачем? Проявила заботу? Внимание? Зверь принюхался. От волколачки отчетливо несло кровью, лесом и самкой, однако, совершенно не пахло враждой. Определенно, противником сучка новрожденной страховидле не была. Во всяком случае, так казалось.
[AVA]http://s14.radikal.ru/i187/1608/c6/69e2fd9b9d54.jpg[/AVA]

Отредактировано Сейдомар аэп Роэльс (2016-08-18 17:10:37)

Волколачка ответила. Не бросилась срывать оковы, не опалила холодком насыщенно голубых глаз, но заговорила. «Неужели и в этом облике ты будешь донимать меня пустыми пространными разговорами?» - подумал граф, раздраженно скалясь и вновь опускаясь на лапы, - «Я что, слишком многого прошу? Или неясно выражаюсь? Почему? Почему ты всегда срываешься в эти дурацкие объяснения?! Я не хочу, не желаю их слушать! Хватит!» Злость накатила неожиданно сильно, полыхнула в глазах, коснулась морды, заставляя нос дернуться, а губу приподняться. Сейдомар умел скрывать свои чувства, пряча ненависть за ироничной полуулыбкой, но Зверь был правдивее, и его ощущения мог разгадать даже младенец. В настоящий момент оборотень поддался яростному порыву. У него не получилось. Не вышло. Вероломная стерва с притягательным запахом сучки все расставила по местам, напоминая про несуществующее зелье и самообман. «Что?» Чудовище бесновалось, позволяя себе выглядеть диким неразумным животным, но Роэльс принялся рассуждать. «Как? Почему? Я забыл про зелье? Тогда почему мне кажется, что я его пил?» Новорожденный волколак насторожился, прислушиваясь к себе, замер на пару мгновений, а после согласно кивнул.
- Будь по твоему, - прорычал он, устраиваясь на полу своей тюрьмы и обращаясь к кровожадной бестии, - Лови добычу, неси ее сюда. Когда-нибудь, мы, веррроятно, поменяемся местами. И ты поймешь…
Нильфгаардец затих, принимаясь вылизывать лапу. Он вспомнил что-то такое, о чем твердила Вириенна, и даже ощутил слабый внутренний протест, явившийся реакцией на желание Зверя поохотиться, но, вместе с тем, не смог удержаться от укола. Это было слишком больно и слишком унизительно – сидеть на цепи и ждать, когда самка вернется с добычей. Он, сильный здоровый Волк, целиком и полностью зависел от маленькой женщины и ее прихотей. Если бы тварь этого захотела, она могла бы просто уйти, исчезнуть навсегда, но она все же была здесь, соблюдая проклятые условия, проклятого договора. Эта сделка являлось мерзкой для хищников, но зато помогала людям достичь нужного результата. Слабые, хрупкие смертные снова одержали верх над скоростью, силой и ловкостью. На их стороне был разум – самое жестокое и самое совершенное оружие. Новорожденный Зверь это понял. Он не мог поставить инстинкты выше всего, но мог подчинить им больной искореженный рассудок. И страховидло сделало это, слившись воедино с полуэльфом. Эмиссар Верховного Трибунала наконец-то перестал отделять себя от чудовища. Он стал Волком, а Волк стал им. Вот только времени на это потребовалось невообразимо много, ровно столько, сколько заняла очередная охота голубоглазой мерзавки.
[AVA]http://s14.radikal.ru/i187/1608/c6/69e2fd9b9d54.jpg[/AVA]

Отредактировано Сейдомар аэп Роэльс (2016-08-22 16:38:20)