Много странного говорили про болота, что начинались за Нижними Погорельцами. Одни утверждали, будто кишат их воды страховидлами, что ночью на берег вылезают да утаскивают за собой на дно болотное путников неосторожных, другие верили, будто бы прячется среди деревьев, кустов да трав некий злой дух, что головы людям морочит да по кругу их водит, с ума сводя, но в одном сходились все, - на болоте том без проводника делать нечего. Знали о том местные кметы, знал староста с женой его, знал и старый лесничий, отпустивший южанку по окрестностям бродить. Не было в дозволении его злого умысла, не просила девка помощи, о делах своих мало говорила да и вообще странно так балакала и таким ядом змеиным плевалась, что предпочел мужичок с нею не связываться, дабы, чего доброго, самому пиявкам на корм не угодить. Вот и пропала дочь земель южных на болтах северных. С полудня и до самого вечера ждал лесничий возвращения ее, а как солнце стало к горизонту спускаться, так объял его страх да ужас опутал, будто трусостью своей девицу заезжую погубил. Взял дед лук, палку свою да пошел в лес, горемычную кликать. Долго звал, да только голос надорвал, никто, кроме выпи болотной да деревьев сухих ему не ответил. Постепенно и смеркаться стало, вечер на убыль пошел. Посокрушался старик, да делать нечего, побрел с повинной головой к знахарке, чтоб беду от девицы отвела да его самого от напастей защитила, от призрака оградила.
Повезло старику. Ивона как раз дома оказалась. Сидела она на лавке да, песню напевая под нос себе, пряжу сучила. Кошка трехцветная у ее ног крутилась, шерстью играя.
- Входи, входи, не заперто у меня, - ответила ведьма стук в дверь заслышав, - Только как порог переступишь, осторожней смотри, бадья с бельем посреди избы стоит.
Предупредив гостя своего незваного, отложила девица пряжу да на ноги поднялась, чтоб посетителя встретить. Когда же дверь распахнулась, а на пороге лесничий возник, шаг навстречу сделала, глянула обеспокоенно, беду почуяв.
- Ну говори, зачем пришел, - обратилась, чуть глаза сузив да к столу проследовав, - Коли за отваром каким, сейчас нету ничего почти. Кончилось. Новые делать надо. Ждать тебе придется. А коли нет, так не томи, как есть говори.
Обернулась ведьма, через плечо посмотрев, и так неловко и тягостно лесничему стало, что, едва за собой дверь прикрыв, выпалил он, как на духу, что за напасть приключилась. Поведал, что приехала по полудни всадница в черном с руками раскрашенными, коня оставила, а сама, шасть, и в лес пошла. Вернуться обещалась, да назад так и не пришла. Поделился дед страхами своими и голову склонил, помощи ожидая. Вздохнула Ивона, руки на столешницу положила, разгладила пальцами полотенце, на коем травы сушила, помолчала немного, слова мужика обдумывая, после же кивнула согласно, обулась, вещь теплую нацепила, узелок свой прихватила, нож к поясу приладила и к выходу из дома пошла.
- Веди, - одно лишь слово обронила, но, приметив, что не понял ее лесничий, добавила, - К дому своему веди. Посмотрю, что сделать можно. Наперед только скажу, что обещать ничего не могу.
Так и пришли лесничий да ведьма в лес. Старик, едва девица рукой махнула, уйти дозволяя, в избе своей схоронился, Ивона же к лошади пошла, дабы в седельных сумках вещи личные отыскать да по ним на след дочери земель южных напасть. Долго выбирала она среди того, что на глаза попалось, остановившись же на ноже странном да остром-остром, отошла в сторону, развязала свою котомку, положила на платок предмет сей, надрез сделала на пальце, да рукоять в крови вымазав, принялась ворожить да приговаривать.
- Как кровь поливается, так взор проясняется. Как пристала сейчас кровь моя к стали чужеземной, так пристанет и дух мой к духу гостьи заезжей. Да будет так! Коли живая, пусть дорога предо мной ляжет, коли мертвая, пусть на зов откликнется! Да будет так!
Подняла ведьма нож южанки, сжала в ладонях, глаза сильно зажмурила, а, когда распахнула, уже знала, куда идти следует. Опасаясь след потерять, подхватила котомку свою, на ходу завязав, да через лес побежала, перескакивая с кочки на кочку и места непроходимые обходя, и лишь тогда остановилась, когда приметила меж дерев силуэт черный человеческий. Замерла. Дух перевела и в зарослях притаилась, не желая обнаруженной оказаться. Присмотрелась, насколько сумерки то позволяли, не приметив же у чужеземки ничего удивительного да странного, позвала.
- Эй! – эхо голос разнесло, слух обманывая, - Выбраться из лесу хочешь?
Ивона хохотнула, стараясь впечатление зловещее произвести да страху нагнать, но тут же затихла, оставляя лесу его голоса первозданные. Заухал где-то филин, просыпаясь, громко чавкнула жижа болотная. Девке-то деревенской все было не по чем, знала она, что ни один зверь ее сегодня не тронет, а потому страха не ведала, за чужеземкой наблюдая да ответа ожидая. Смекнула ведьма, что не простая баба ей попалась, а потому и решила, что за слово доброе помогать не станет. Вот и играла теперь, времени не жалея.

Голос ведьмин впечатление на дочь земель южных произвел. Подскочила та, будто птаха с места насиженного, заозиралась опасливо, головой по сторонам завертела. Улыбнулась Ивона, результатом довольная, на мгновение глаза прикрыла, втягивая запахи леса ночного, а после вновь голос подала, на сей раз стремясь серьезной да суровой показаться.
- Ежели да, то есть о чем разговор вести, - проговорила девица, тишину нарушая да вой волчий заглушая, - А ежели нет, то и не за чем время тратить. Может, ты сюда от кручины какой пришла или золота в трясине поискать, кто ж тебя знает.
Усмехнулась кметка, зная, что в другом истина, да снова притихла. Не хотела она, чтоб чужеземка быстро ее обнаружила и, тем самым, забаву испортила. Выждала время какое, а когда забеспокоилось болото, как то с ним бывало периодически, аккуратно выскользнула из убежища своего да за высокой травой присела. Не разглядеть ее с поляны было, а вот пара глаз черных за женщиной заплутавшей внимательно наблюдала, каждый жест ее ловя.
- А смешного то, что ты этих мест не знаешь, а в лес пошла, будто здесь твой дом. Не учили тебя что ли, что в глухомань без провожатых не ходят, а ежели и с провожатым идут, то оглядываются всякий раз? Глубоки болота эти. Сгинешь – и тела твоего не найдут. Будешь тут призраком витать да стенать, людей беспокоить… Хотя, ты и так-то побеспокоила. Не любят тут чужаков, особенно тех, что из детей Нильфгаарда. Почему так, ты и сама знаешь хорошо, о том говорить не буду.
Замолчала Ивона, отвела взор от дочери земель южных да на месяц тонкий, что в небе темном повис, засмотрелась. Тоненьким серпиком он казался, а вокруг него сияли соцветия яркие, звездами названные. Ясным да чистым небо было. Иногда только появлялись на нем облака редкие. Появлялись да уплывали прочь. «Добрый знак», - подумала ведьма, выдохнула, поежилась зябко, голову к одному плечу склонила, к другому потом. О своем она размышляла, прикидывала, как поступить лучше будет, а как сообразила, так и речь свою продолжила, тон меняя да в иное русло беседу направляя.
- В общем, слушай слово мое, - ведьма выпрямилась во весь рост, позволяя путнице увидеть себя, коли та голову в верном направлении повернет, - Хочешь выйти – выведу, нет – здесь оставлю. Учти только две вещи. На болоте страшно помирать. Нехорошая смерть такая, нечистая. Коли в трясину затянет – ничего. Жижи нахлебаешься – быстро помрешь. Коли нет, бродить тебе здесь, покуда от голода да жажды не обессилишь. Мучительно оно. Отсюда и местные-то не всегда выход найдут, а тебе только чудо если какое поможет. Но да будет о том. Коли помощь мою примешь, знай, что так просто от меня не уйдешь. За жизнь твою я что-нибудь получить хочу. Не золото, не каменья какие, а нечто более дельное да достойное. Есть у тебя, что предложить, вот только, что это, тебе самой догадаться придется.
Замолчала девица, руки на груди сложив, но едва последнее слово ее в землю кануло, сорвался с высокого дуба крупный филин, ухнул во все свое горло, жути навевая, да уселся на землю возле того дерева, под которым Ивона стояла, клювом только защелкал да лапами заскрежетал, раздирая мышь пойманную. «Вот и у меня также», - заметила кметка, за птицей наблюдая, - «Я здесь как хищница. Что пожелаю, то и будет. Жалко только землю эту кровью новой обагрять. И так мертвецов-то не счесть неупокоенных». Вздохнула ведьма, но сомнений своих да сожалений ничем не выдала. Не за чем дочери земель южных их ведать было. Ей теперь об ином размышлять пристало. Впрочем, и Ивоне-то о другом стоило потревожиться, о том, например, как выходить будет, коли договориться не выйдет, да девица тему сею отложить предпочла, размышляя, правильно ли поступает, дочери вражьей руку протягивая, и не мудрее ли было бы участь ее на волю богов оставить.

Недолго ведьма размышляла. Ни к чему оно было, в рассуждения пустые погружаться. Что сделано, то сделано. Времени назад не воротить, равно как и слов оброненных, так и не стоит умом задним думать. Разве что уйти тихонько, схорониться где да и бросить дочь земель южных на произвол судьбы. Впрочем, глупым Ивоне и это показалось. «Зря я что ли по лесу тащилась да кровь проливала?» - подумала девица, на саму себя негодуя, - «Не хотела в дело незнакомки влезать, так и сидела бы дома. А раз уж пришла, назад без причины не ворочайся». Вздохнула знахарка еле слышно, поежилась зябко. Дни-то солнечные да ясные стояли, а вот ночами холод от воды и земли поднимался. Неприятно, конечно, но и ладно. Куда хуже бы было, кабы лес старый жаром наполнился, а болота пересохшие огнем полыхнули. Вот то беда бы пришла, а так, нацепил чего потеплее и ходи.
О земле родной думая да события лет минувших вспоминая, отвлеклась ведьма от темы главной да от собеседницы заплутавшей. Тогда лишь опомнилась, когда девица заезжая голос подала. Тихий такой, будто не мысль донести гостья хочет, в на хитрость какую пойти. Можно бы было предположить, что дело тут в страхе, да только Ивона испуг за милю чувствовала, а потому знала, не страх причиной тому. Улыбнулась мысленно догадке своей, но промолчала, не желая тему продолжать. Награда-то кметке куда интереснее была, чем распри народов двух. С предубеждениями оно, конечно, не то, чтоб не правильно, да упорством выгод никаких не получишь. Плевок если только. Такой же вон, какой девке торгашкиной достался. Девицу сею вспоминая, знахарка разулыбалась даже, с дочерью земель южных соглашаясь. Торгашка деревенская сама была баба ушлая да с характером скверным, но дочурка ее мать превзошла. Вздорная, взбалмошная, крикливая да на голову дурная. Эта, что угодно, ляпнуть могла. Она и ведьме-то проходу не давала в свое время, да только как в ответ на придирки глупые «ушат грязи» получила, так и отстала. Бочком теперь дом на окраине обходила, а при виде Ивоны и вовсе с улицы в избу торопилась. «Бойся, бойся», - знахарка так рассуждала, собой довольная. Слова эти и сейчас ей на ум пришли, да только на язык не попали. Не о девице ошалелой речь теперь шла, а о просьбе да награде.
Улыбнулась ведьма, хмыкнула тихонечко, - поняла ее гостья заезжая, и то хорошо было. Приятно. Кметка, конечно, и сама бы сказала, окажись заплутавшая не такой догадливой, но так-то оно лучше было. Всегда лучше, когда тебе плату сами предлагают, а не когда выпрашиваешь ее да выколачиваешь. Силой да уловками не все взять можно. Золото – легко, информацию какую – тоже, а вот знания… Знания дело иное. Тут уж либо хотят тебя учить, либо нет; третьего не дано.
Дабы ошибок возможных избежать и недопонимания опасного, знахарка уточнить решила.
- Так что, согласна ты должок знаниями да наукой уплатить? – вопросила она, но, ответа не дожидаясь, добавила, - А что дастся, нет, о том не пекись. Это уже мои трудности будут. Нет, так нет. Придется с миром тебя отпустить. А коли пойму да запомню чего - хорошо. Пригодится потом.
Договорив, ведьма с ноги на ногу переступила, траву высокую шелохнув, шаг в сторону поляны сделала, но пред южанкой предстать спешить не стала, предпочитая прежде нужное узнать, а только после руку помощи протягивать.

Время застыло будто. Лес затих, птицы ночные умолки, даже волки, и те, песнь свою оборвали, не иначе, как собралась стая да и пошла на охоту. Улыбнулась Ивона уголками губ, голову наклонила, еще один шаг навстречу дочери земель южных сделала. Как только дала та свое согласие, для ведьмы все решено оказалось, - можно было уже и не таиться.
- А я и не прячусь от тебя, - отозвалась девица, выступая из зарослей травы высокой да сочной, - Давно бы приметила, кабы в нужную сторону смотрела. Но да ладно, лес он такой, с непривычки-то и в трех елках потеряться недолго.
Хмыкнула кметка, стараясь миролюбивой показаться, на собеседницу свою внимательно посмотрела, дабы последних штрихов в образ ее добавить, а после скинула с плеч шерстяной плащ и чужеземке его протянула.
- На вот, возьми. Тебе он сейчас нужнее будет. Согреешься, пока идем. Смотри только, не запутайся в полах да на ветвях не повисни, - усмехнулась Ивона беззлобно, развернулась да и пошла прочь с поляны, на ходу уже последнее обронив, - За мной иди да ступай осторожно. Места здесь зыбкие, оступишься и под воду уйдешь. Тогда уж тебе никто не поможет.
Договорила ведьма да и пошла. Аккуратно она ступала, плавно ветви отодвигала, подобрала с земли палку удобную, принимаясь почву перед собой ею прощупывать. По кровавому следу-то проще бежать было. Тогда кметка об опасности не больно думала, уверенно к цели шла. Теперь же вот путь искать приходилось да еще и за спутницей своей послеживать. Как-то раз она ее даже за руку поймала, когда несчастную в сторону повело.
- Недалеко нам идти, - обронила девица после, стараясь чужеземку подбодрить, - Повезло. Не в самую ты глушь забрела. Хотя, тут и глуши-то как таковой нет, дальше топь непроходимая. Место жуткое. Говорят даже, будто манит оно путников, зовет. Не знаю уж, так оно или нет, но, кто в леса эти без проводников местных уходил, назад не вернулись. Был среди них даже толи охотник, толи браконьер какой. А все туда же. Ушел и сгинул. Ни тела не нашли, ни следов каких. Вот так вот оно.
Ивона обернулась через плечо, убедилась, что гостья заезжая за ней поспевает, да и дальше пошла. В этот раз молча уже. Впрочем, не потому, что говорить не желала, а по причине иной. Беседа-то не плоха была, да только внимание отвлекала. За ней ведьма и не заметила, как не туда завернула, опомнившись лишь тогда, когда перед нею ежевичные заросли возникли, что от деревни вправо уходили. Остановилась девица, губы облизнула, прядь волос медленно погладила, подумала-подумала, в сторону забрала да и увереннее уже зашагала, дорогу верную вспомнив. Будь дело днем, вообще сложностей бы никаких не возникло, а ночью-то, да в потемках по лесу пробираться куда тяжелее было. Кметка бы и не пошла никуда, кабы не привычка многолетняя.
- Вышли, - обронила Ивона, когда лес позади остался, а впереди крыши домов замаячили, - В дом пошли. За конем твоим и вещами сходим, как рассветет, а пока побудешь гостьей моей. Накормить-накормлю, спать постелю на лавке. Не обессудь только, дом мой богатым избам отнюдь не чета.
Не знала ведьма, откуда чужеземка путь держит, но, задумавшись об учености ее, решила, что не из бедной семьи девица происходит, а потому едва ли к жизни простой привычная. «Поди, поехала мир повидать, да опасностей поискать», - так северянка рассудила, - «Тогда и ясно оно, почему на болота одна пошла, помощи не спросив. С незнания-то и не в такие беды попадают. Ох, люди-люди. Сами себе смерть ищут, дразнят ее да подманивают, будто собачонку какую, а как приходит та, так и раздумывают сразу. Ну ничего, глядишь, день сегодняшний тебе уроком будет хорошим». За мыслями своими не заметила Ивона как и до дому добралась, - ноги сами ее принесли в место знакомое.
- Пришли, - проговорила ведьма, ключ из рамы оконной доставая, - Проходи, размещайся, где хочешь. Сейчас натоплю да ужин нагрею.
С этими словами на устах девица за дверью скрылась, а воротилась уже с охапкой дров, веревкой перетянутой. Опустила ношу свою на пол, развязала, бросила в печь, огонь разожгла, а пока принимался тот, к дочери земель южных лицом повернулась.
- Звать-то тебя как? – вопросила она, выражение лица дружелюбным делая, - Меня Ивоной. Знахарка я в деревне этой.
Представившись и, как и всегда, самое важное утаив, запалила ведьма лучину, свечу, что на столе стояла, зажгла, да и ушла на кухню, занавеской от комнаты отгороженной, а вынесла оттуда большой пузатый горшок, тут же его в печи уместив. Пахнуло крупой, овощами да мясом. Аромат почуяв, спрыгнула откуда-то трехцветная кошка и, слабо мурлыкнув, подбежала к хозяйке, принимаясь об ноги ее тереться.

Улыбнулась Ивона пушистой красавице, на корточки возле нее присела, шерстку мягкую принялась поглаживать да уши теребить и, будто бы, потеряла к беседе с гостьей своей интерес всякий, однако, украдкой внимательно так за ней послеживала, присматривалась, да к речам прислушивалась. «Инга, значит», - имя узнав, ведьма головой слабо кивнула, поняла, мол, тебя, а сама, тем временем, призадумалась. «Свое ли ты имя-то мне назвала? Или первое, что на ум пришло? Твое ли оно, родное? Или сама ты его придумала, дабы на южанку в землях северных не так походить? Любопытно. Будь на твоем месте я, наверняка бы, кем другим прикинулась. Вот только проку-то в том не много, хочешь, не хочешь, а по говору да стати все равно распознают. Северяне народ, как говорить любят, темный, но подозрительный, чуткий и боязливый. Чуть что покажется не так – сразу на вилы, никакого тебе разговора да оправданий». Хмыкнула девица, в мыслях своих точку ставя, поднялась на ноги, повернулась к печи, подкинула дров в огонь, горшок ухватом поворочала, а после, заслонку прикрыв, подошла к столу и на лавку уселась, напротив гостьи из земель южных.
- Как узнала, тут просто все… - протянула кметка задумчиво, доставая из корзинки плетеной корочку хлеба и принимаясь ее в пальцах крутить, - Останавливалась ты у лесничего нашего, он тебя и хватился. Говорит, поискал, покликал, да не дозвался. Может, так оно и было, но я бы верить в это не спешила. Он, конечно, человек беззлобный, отзывчивый, но, чтоб по болотам ночью ходить, труслив слишком. Вот и прибежал за мной. Плакался тут, помочь молил. Вот я и пошла. А как нашла… Я в землях этих родилась и выросла, знаю окрестности, как дом собственный. Вот и набрела на поляну нужную.
Отвернулась Ивона, в окно глянув, да и замолчала. Конечно, поняла она, что не про то чужеземка ее спрашивала и услышать иное желала, но секретов своих выдавать не стала. Не Ингино то было дело – в хитростях ведьминых разбираться. Не хотела кметка и про дар свой заикаться, чем меньше людей знало о нем, тем легче жилось ей. Дабы вопросов новых не вызвать, поспешила девица тему перевести.
- Ты расскажи лучше, как тебя в края наши занесло. Путники здесь редко бывают, разве что так, проездом, а ты вот задержаться решила, на болота пошла, не испугалась. Что за нужда-то загнала? Может, я чем помочь могу? Ты мне, я тебе, - и в расчете будем.
На этом ведьма и остановилась. Отложила корочку в сторону, поднялась плавно да и обратно к печи направилась. Огонь в ней жаркий полыхал, и каша уже как раз подоспеть должна была. «Странный вечер какой-то», - думала Ивона, с заслонкой да ухватом возясь, - «И девица чудная. Леса да топей не боится, северян не опасается, не сторонится. Хранители, что ли хорошие? Беду и горести отводят. Или защита, может, какая, глаза застилает, злобу притупляет? Вот бы посмотреть». Нахмурилась ведьма, губу прикусила, с любопытством собственным борясь, положила на пол круг толстый чугунный, выхватила из печи горшок, на подставку его водрузила. На кухне скрылась, вернулась же с тарелками глиняными да ложками, кашу наложила и, чугунок прикрыв, поставила варево перед Ингой. Вторую тарелку рядом уместила, а сама выудила из каши мясную косточку и бросила ее кошке. Буся мурлыкнула, облизнулась да и припала к лакомству. Девица улыбнулась картине такой, к собеседнице своей повернулась.
- Угощайся, - промолвила тихо, принимаясь варево в тарелке своей перемешивать, - Если еще чего надобно, говори, не стесняйся. Луку могу принести зеленого, петрушки и укропу. Позже чай заварю на травах. Воду только поставить надо. Схожу за ней, как с ужином поздним покончим. А пока едим, и поговорить можно. Мне в глуши этой часто скучно бывает, многое интересно, особенно то, что в диковинку.

Ответила гостья из земель южных. Да только, как и собеседница ее, на болотах севера выросшая, правды часть утаила. На то Ивона улыбнулась лишь лукаво, отчетливо видя, что тайнами своими Инга делиться не спешит. Оно и понятно. Кому захочется откровенничать, когда тебе лгут в глаза? Отвернулась ведьма, прядь волос пятерней расчесала, подумала о своем, а потом и к беседе вернулась, решившись, все же, любопытство проявить и новую знакомую ее же словами уколоть.
- Должно быть, у тебя талант огромный… ибо, - даже интонацию девице скопировать удалось, - Не бывает так, чтобы дочь из края ворогов по землям чужим блуждала спокойно, в неприятности не попадая да бед всяческих избегая. Женщина, к тому же, не воин рослый какой. Тут и лиходеи и душегубы проходу бы не дали, особенно те, что в лесах бродят. Но дело твое, не хочешь, не говори, настаивать не стану. Сама историю одну расскажу, а тебе с нее, глядишь, и прок будет.
Замолчала кметка, поводила по каше ложкой, зачерпнула одну, подула на нее да и в рот оправила, прожевав же, как следует, к беседе вернулась.
- Есть за деревней нашей перелесок один. Не тот лес, в который ты забрела, другой. К северу он будет, если отсюда в сторону Ринды ехать. Так вот. Поселилась там какая-то страховидла. Видеть ее никто не видел, делать она ничего такого и не делала. Пугала только ночами. То завоет, будто стая волчья, то заплачет, будто младенец. Говорили еще, что в лес она, вроде как, манит. Но того не знаю. Меня не манила, хоть и пыталась я разузнать что-то. Но слушай дальше. Собрались в тот перелесок наши смельчаки. Вилы взяли, топоры, - у кого что нашлось. День их не было, другой. А на третий воротились. Здоровы и целы. Заплутали так, что не могли выбрести. Ты там не была, потому я скажу тебе. Перелесок тот редкий, куда не пойдешь – деревню все равно видать. После еще раз ходили. А история все та же. С тех пор перелесок этот стороной обходят, боятся. А сущность там так и живет. Хорошо хоть, не обижает никого, не докучает. Вот тебе и весь сказ. Хочешь верь, хочешь нет, люди, чем знают больше, тем верят меньше, но совет дам. Будешь выезжать – держись стороной, путь короткий минуя. Туда тебе помогать я не пойду.
Поглядела Ивона в окно, пальцы к губам приложив, задумалась, верно ли сделала, что об одной из тайн местных поведала, но, решив, что к лучшему оно, сама себе улыбнулась и, волосами тряхнув слабо, снова тему перевела, к травам да знаниям возвращаясь.
- Что до интереса моего, то не зелья да припарки мне интересны, их я и сама делать научена. Ты лучше что-то такое расскажи, чего в деревне глухой и не услышишь. Я, когда искала тебя, среди вещей, что на лошади остались, приметила нож такой странный. Маленький совсем, тонкий-тонкий и острый очень. Он для чего нужен? Ясно, что не за тем, чтобы тряпки полосовать или еду какую резать. Я б, наверно, и внимания не обратила, да гостил у нас как-то один умник заезжий. Приехал тут с наукой своей, хотел, что к чему, втолковать. Вот у него такой же нож был. Я его даже себе оставила, когда человек-то этот отсюда сбежал, вещи побросав, но потом выбросила, применения не найдя. Я тогда молодая была, глупая. Впрочем, и сейчас-то немногим умнее. Что по науке да по учености, все мне неведомо, но любопытно, конечно. Может, не так уж и не прав тот мужичонка был, когда уверял, что методы наши устарели давно. Ты вот, например, боли какие в животе чем бы лечить стала?
Вопросила ведьма да и затихла, глаза на собеседницу подняв и улыбнувшись многозначительно. Не могла дочь земель южных ведать, к чему девица клонит, а сама знахарка-то хорошо помнила день тот, когда лекарь заезжий ее поучать взялся да в неотесанности упрекать. С живота охотника одного все и началось, да только закончилось речами гневными, вилами да бегством трусливым. Ивона-то тогда себя правой полагала, но вот по прошествии лет призадумалась да и решила поглубже копнуть, в тайны проникнуть, да презрение свое к методам чужим поумерить.

Собеседница ведьмина быстро откликнулась. Одну историю поведала, другую, а за тем и к разговору о врачевании перешла. Загорелись глаза ее, заблестели жадно да воодушевленно; замахала Инга руками, голос подняла выше. Ивона в ответ улыбнулась хитро, взгляд отвела да рот кашей набила, пережевывать принимаясь. «А ты, значит, такая же, как мужичонка тот. Он тоже распалялся здорово, кипел, и, чудо, что волосы на себе не рвал да слюной не брызгал. Вот только мы ученость его в два счета одолели. Как бишь он там говорил, сплошное темное невежество, кого угодно доконает?» Хмыкнула девица, волосы пятерней небрежно погладила да и ответила, как только дочь земель южных рассказ свой окончила.
- Я ж сказала, что молодая да глупая тогда была. Чего бы я там в семнадцать-то лет оценила? Нож и нож. Странный, к тому же. Кому он в деревне-то пригодиться мог? Я и без него управлялась неплохо. Чем уж он так хорош? Тонкий, разве что, крови из раны вытечет меньше. Но и острый зато слишком, чуть нажмешь, и все – отрежешь чего-нибудь. Поняла я со слов твоих одно, как бы я ни старалась, а наука твоя для меня темный лес. Я и знать не знаю, что такое, этот, как его, апецит, и где искать такой. Я по травам, припаркам, мазям, да заговорам всяким. Исцелить могу, а вот чтоб разрезать, то нет. Я и кости-то вправлять не научена. Все потому, что тело человечье не знаю. Только то, что глазу видно. Пыталась как-то выучить, когда был у нас один дед, что при бароне костоправом служил, да без толку. Говорил он много, а показать не нашлось на ком. Записать бы, да я грамоты не знаю.
Вздохнула девица, губы облизнула, лоб потерла, зачерпнула еще каши, посмотрела на ложку внимательно, да и продолжила, утратив и ехидство былое и насмешливость. Перехотелось кметке умения свои демонстрировать. Конечно, они хороши были, да с наукой тягаться не могли. Любила их ведьма, но читать да писать умеющим завидовала порой. Знала она, что главные таинства не в умах людских хранятся, а в книгах ученых. Вот могла гостья заезжая полезной оказаться, пометить как-то, где и чего у человека находится и как хвори некоторые лечить, но ведьме с тех листов проку не много бы вышло. Разве что, печку растопить. Печальным то Ивоне показалось, но углубляться в размышления свои она не сочла нужным, подумала немного, кашу доела да и вернулась к той теме, что судьбы врачевательницы нильфгаардской касалась.
- Нелегко тебе, поди, в жизни пришлось. Север - край негостеприимный, суровый. Тут и заплутать легче легкого и на беду какую набрести, чужеземкой будучи, но знаешь, что… Дай-ка мне руку твою, - и не дожидаясь ответа, ухватила знахарка запястье собеседницы, на себя потянула да кисть ладонями обхватила, принимаясь пальцами по четким линиям водить, помолчав же некоторое время, заговорила, - Вся жизнь у тебя такая, из падений да взлетов. Тот человек из армии твоей, как камень преткновения был. Не он бы, так другой кто нашелся. Так должно было быть. У каждого из нас есть такие точки, которые пройти нужно. Вообще, не написана тебе на роду дорога дальняя, но разрыв с семьей четко стоит. По-другому могло сложиться, да не сложилось. Защита у тебя хорошая, по крови идет. Так сходу не скажу, но любил тебя кто-то сильно очень. Сейчас нет его в живых, но с того света за тобой присматривает. Людей тебе посылает тех, кто тебя беречь будет. Двоих ты сама потеряла*. Третий будет. Через год примерно встретишь человека, который у тебя по судьбе идет**. Упустишь – начнутся сплошные потери, нет – счастье обретешь.
Прервалась ведьма, руку из рук выпуская, выдохнула, внимательно так на женщину напротив посмотрела, да и продолжила речь свою.
- Если хочешь, еще чего расскажу. Но тут мне время нужно и твое согласие. А пока дам один совет про хранителя твоего. Мертвые о нас хорошо заботятся, да только сила их не бесконечна. Слабеют они, когда беды отводят да силы свои используют. Твой могуч пока, но, если не научишься сердце свое слушать, изведешь его, и останешься перед миром одна. Понять оно сложно, скажешь, что и сейчас одна, но я про другое говорю. Сейчас на тебе как рубаха невидимая. Глаз дурной отводит, беды какие, в глазах лиходеев многих тебя нет как будто, а как спадет она, будешь, будто нагая у всех на виду. Напасти да хвори начнут клеиться. Попомни мои слова. Душа твоя порой лучше разума знает. Надо только иногда голос железный в себе заглушать.
На этом Ивона и затихла окончательно, задумавшись о поступке своем. Могла бы ведь и промолчать и обычной девицей прослыть, ан нет, взяла и талант свой продемонстрировала. Зачем? Знахарка ответа не ведала, просто знала, что то сказала, что сказать следовало. Ведь какой смысл в силе, если прятать ее всегда, а не во благо использовать?

*- намек на какого-нибудь НПС и Вильхема
**- намек на Кристанну

Закончила Ивона откровениями сыпать, поднялась из-за стола, тарелку в ушат большой, что на лавке возле двери стоял, опустила, назад воротилась, а тут как раз и гостья ее нашлась. Поежилась, в плащ теплый завернулась, да так глянула, как ребенок смотрит, узревший что-то одновременно любопытное и опасное. Не знала дочь земель южных, чего она больше хочет: забыть слова ведьмины, как сон дурной, и к жизни привычной вернуться или же, напротив, поглубже в неизведанное заглянуть. Молчала Инга об ощущениях своих, конечно, да знахарке деревенской и по обрывкам фраз ясно все стало. Опустилась она на лавку медленно, руки на стол положила да и улыбнулась открыто, по-доброму.
- Напугала тебя? – с пониманием произнесла, тихо так, - Прости меня. Бывает со мной иногда такое. Порыв какой придет, а я ему и последую. Тут уж не любопытство даже, а, как бы сказать-то, ощущение, что именно так поступить следует…
Пожала девица плечами, по волосам пятерней провела, пряди со лба убирая, за окно посмотрела, наклонилась, кошку, у ног вертящуюся погладила, и тему затронутую продолжила.
- Да и было бы предупреждать о чем, - протянула задумчиво, пальцами по столу постукивая негромко, - Я ничего такого и не сделала, так, посмотрела просто. Тут и колдовства-то никакого нет. Умение. Этому-то и научиться можно, при желании должном. Но то, что я тебе сказала, не все по линиям прочитано, хранителя твоего я чутьем внутренним ощущаю. Дотронулась до тебя, пространство нарушила, он и откликнулся, отреагировал. Сложного ничего.
Улыбнулась Ивона, губы облизнула, подбородок рукой подперла, голову чуть на бок склонив, в глаза собеседницы посмотрела внимательно, хмыкнула коротко, о своем задумавшись, а после улыбнулась загадочно, да и снова заговорила.
- Знаешь, чем защита от удачливости отличается? – помолчала мгновение, давая подумать, но ответить не позволила, зная, что правильного ответа дочь земель южных, к учености привыкшая, ей все равно не даст, - В том разница, что удачливому человеку напасти на пути жизненном не встречаются. Едет он, допустим, через лес глухой да темный, лиходеями известный, и ни одна тварь на него выскочит, хоть он и таиться-то не подумает. Такого ни снегом ни засыплет в метель какую, ни случайно ничем не прибьет. И все-то у него спорится, а перед бедами он, будто, на шаг впереди всегда. Это вот везеньем зовется. Защита – дело иное. Быть такому человеку в передрягах разных, в неурядицах, да сухому из воды выйти. Тогда о хранителе говорить стоит, когда должен был помереть, да не помер, когда, скажем, в битве какой все полегли, а тебя миновало. Ты как про нападение то сказала, мне все ясно и стало. Стоит за плечами. Бережет. Коли захочешь, я тебе, скорее всего, и показать его смогу и сюда привести. Он, вроде бы как, хорошо отзывается, и с тобой рядом себя хорошо чувствует. Знаешь, такой он… - ведьма палец к губам приложила, слово лучшее подбирая, - светлый, что ли… Тебя теплом окутывает. Обнимает как будто. Постой… Ты видишь его даже. Он во снах к тебе часто приходит. Тогда, особенно, когда случиться что-то плохое должно. Предупредить пытается. Мертвым-то многое открыто, да только предотвратить они ничего не могут, вот и стараются, как умеют. Ты не бойся, когда он приходить будет, слушай, что говорит, и делай, как просит. Им виднее, чем нам. Мы то на глаза слепы да на уши глухи.
Затихла знахарка, отвернулась от гостьи своей нежданной да в пламя очага уставилась. Плясали его языки, дерево лизали, кладку каменную гладили. Было в зрелище этом завораживающее что-то, но девице деревенской в огне еще и тайны кое-какие открывались. Сейчас вот узрела она поле огромное, телами усеянное, воронов, над покойниками кружащих, падальщиков, между ними снующих. Вздохнула Ивона, руку вперед протянула и сама будто в место то жуткое перенеслась. Прошла между убитыми, в глаза невидящие заглянула, да и замерла возле мужчины черноволосого, стрелой пронзенного. Был он одет в платье простое, оружия при себе не имел, а в руках сжимал сумку увесистую, из которой тряпки перевязочные торчали. На том виденье и оборвалось, вдохнула ведьма глубоко, будто в жизни первый раз, головой потрясла, да устало локти на стол поставила.
- Вот зараза, - глухо произнесла, виски пальцами потирая, а опомнившись, что не одна в доме, объяснять принялась, - Хранитель твой. Про него я. Решил мне смерть свою показать, хоть я и не просила его. Они делаю так порой. Внимание привлекают. Сказать он, что ли, хочет чего-то…
Задумалась девица, губами поводила, по волосам ладонью поводила, глаза на Ингу подняла да и снова заговорила.
- Не похороненный он у вас, что ли… Ощущение такое. Как-будто неприкаянный. Помощи моей ищет. Раз пристал, теперь не отстанет. За ниточку ухватился. Будет теперь меня еще донимать, - вздохнула знахарка, глаза сузила, - В общем, вспоминай, кто помер у вас из родни. На вид лет сорока, может, сорока двух. Вот так где-то. Волосы темные, острижены так, что уши едва закрывают, глаза карие, глубокие такие глаза, красивые. Щетина на лице. Обычно, поди, гладким ходил, а тут толи не успел сбрить, толи не захотел. Одет по-походному, но не как солдат. Как ты, людей лечил. И идет вот война не война, но, может, приграничное что-то… Защита земель? Стычка какая-то? Не знаю, не могу сказать. Видеть вижу, истолковать не могу. Помер когда… Лет девять назад. Около десяти что-то. Может, восемь. О тебе вспоминает. Последним словом имя твое было. Нежно так. Как будто по-отечески. Он переживал за тебя перед смертью, думал много. Потому и смог отыскать. Его к тебе силой притянуло.
На этом ведьма и замолчала. Много она сказала. Разного да странного. Такое человеку несведущему еще пережить да осмыслить надобно. Потому и не стала Ивона Ингу торопить да беспокоить чрезмерно. Пускай посидит, подумает, повспоминает. Сама же поднялась с места насиженного да и пошла к огню, воды погреть поставить.

На какое-то время Ивона на кухне скрылась, за занавеской цветастой. Не видать ее из комнаты большой было, зато звук хорошо долетал. Гремела ведьма ведрами, переворачивала что-то, да ругалась вполголоса, за то себя костеря, что травы, к питью пригодные, в самый дальний угол засунула. Впрочем, не смотря на все причитания свои, очень скоро знахарка воротилась, таща котелок увесистый, водой наполненный, лепестками да листьями всякими. К огню прошла, уместила ношу свою на углях, да возле очага и осталась, изредка только на Ингу поглядывая. Может, она, конечно, и не права была, но думалось девице, что дочь земель южных следует с собой наедине оставить. Так и воспоминания нужные вернее бы нашлись, и чувства живые да искренние наружу выплеснулись. Впрочем, одного кметка, на севере выросшая, не учла – особенностей да самобытности края родного. У них бы тоже диву дались от знаний подобных, но все же иначе бы отнеслись. Закричали бы, руками замахали, погань отгоняя, или, напротив, вдумались бы, углубились. Гостью же незваную страх за сердце крепко держал. Ивоне даже стыдно за себя сделалось. «Вот и не молчалось же мне!» - упрекнула она язык свой да несдержанность, - «Нужно же было осторожно подойти как-то. Нет же, все в лоб. Будто дикарка какая, людей отродясь не видавшая». Насупилась ведьма, губы поджала, пальцы в замок сцепила. Вот только проку от действий сих никакого не было, слова они воротить не могли и утешением слабым служили. А последнее врачевательнице заезжей более всего нужным оказалось, особенно тогда, когда мыслями своими она к событиям давним вернулась.
- Ну тихо, тихо тебе, - ласково знахарка проговорила, за плечи собеседницу свою обнимая, да по голове поглаживая, - Не плакай, а то и я вместе с тобой заплачу. А мертвым-то наши слезы всегда огнем опаляющим отливаются.
Замолчала девица на несколько мгновений, задумалась, как поступить лучше будет. С одной стороны, вот и имя ей чужеземка назвала, можно было бы до духа дозваться, поговорить с ним, узнать, чего хочет; а с другой, не ее, не ведьмин, это покойник был, не ей и решать следовало. Напомнить бы стоило, да только пожалела Ивона гостью свою, уселась с ней рядом, ладонь девичью своими обхватив.
- У меня вот тоже брат умер. Маленький, правда, - тихо так заговорила, успокаивающе, - Здоровый был малыш, рос матери да бабке на радость. Томиславом его звали. И жить бы да жить, но как стукнула ему пятая зима, так хворь непонятная и одолела. Недели не прошло, как из мальчика здорового обратился он в покойничка высохшего. Схоронили его. С тех пор уж двадцать лет прошло, а я вот все помню, будто это и не брат мой был, а сын нерожденный. Будь я девицей обыкновенной, я б и не знала его, а так часто вижу его, знаю, что здесь он ходит, дом бережет, меня тоже немного. Зла не держит, а я вот себе не могу простить. Знаешь, судьба такая у нас. Прапрапрабабка моя за дар ведьминский так расплатилась. Предрекла она, что будет талант по крови передаваться, от матери к дочери, и сказала также, что всякий мальчик, в семье родившийся, в плату пойдет. Вот кабы не родилась я, братик мой жив бы остался. А так, явилась я на свет, и всю жизнь из него вытянула.
Вздохнула знахарка, глаза ладонью отерла, носом шмыгнула, губы облизнула да и, усилие над собой сделав, продолжила.
- Ты-то хоть не убивала никого, и помочь брату своему можешь, наверняка. Для этого, правда, мне понять надо, в чем нуждается он. А тут два пути, либо ты мне сама расскажешь, что за история там, со смертью его, либо я ритуал проведу, духа призову, и он мне о бедах своих поведает. Но без воли твоей и дозволения делать ничего не стану. Сама решай, хочешь ты вмешаться или довольно страху с тебя, и пусть все, как есть, остается, - хмыкнула Ивона, на огонь посмотрела, узнать, не кипит ли вода в котелке, и, убедившись, что рано еще гостью чаем поить, добавила, - Один только совет дать могу. Коли решишь хранителю своему не помогать, позволь мне, хотя бы, изгнать его. Неупокоенные они со временем опасными могут сделаться, озлобленными. Не знаю точно, что твоего ожидает, но так может случиться, что наберет он силу и проявится в мире нашем, и вот тогда добра от него не будет уже.
На том ведьма и осеклась. Выпустила ладонь Инги из рук своих, поднялась плавно и снова отошла, позволяя девушке подумать да решение принять. Впрочем, не дойдя до очага даже, снова к знакомке своей обратилась.
- С решением-то я тебя не тороплю. Хочешь, отдохни пока, ночь переспи. Утро-то вечера всегда мудренее, глядишь и слова мои не такими страшными покажутся.

Недолго дочь земель южных думам предавалась. Не успела Ивона и двух шагов сделать, как потек по воздуху рассказ ее тяжелый о судьбинушке брата почившего. Прислушалась ведьма, замерла на мгновение, а потом к столу воротилась да на лавку напротив гостьи своей опустилась тихонечко. «Вот уж жизнь-то человечья», - только и заметила, повествование выслушав да о хранителе Ингином задумавшись, - «Кому все, а кому ничего. Одному по земле ходить помазанником Божьим, а другому существование влачить, за грехи чужие расплачиваться…» Вздохнула девица, мертвеца пожалела да и, голову на руки положив, промолвила.
- Не знаю, почему так вышло все у него. На проклятье похоже какое-то. Не такое, конечно, что прям на крови, на костях да на смерть, а из тех, что вослед бросаются да прилипают. Если добрым был, отзывчивым, могли и просто так зла пожелать. Знаешь… - выпрямилась знахарка, посмотрела в сторону, воздух пальцами потрогала, волосы пятерней расчесала, да, в огонь взор устремив, еще добавила, - Идет картинка такая… Стоит образ какой-то, женский, что ли… И вот так прям слова кидает, как ножи… - изобразила Ивона броски рукой, нахмурилась, глаза сузила, - «Добренький»! «Хороший весь»! «Беззлобный»! И все с ненавистью такой. Не с обидой даже, а именно с презрением каким-то…
Затихла ведьма, помолчала немного, а потом головой помотала отрицательно да на собеседницу свою опечаленно посмотрела. Вот, вроде, и поговорила, и надежду дала какую-то, помощь пообещала, а все равно виноватой себя почувствовала. Всегда с кметкой бывало так, когда в тайны чужие влезала да тем неприятных касалась. Впрочем, на сей раз, ощущение-то можно еще избыть было, знала знахарка средство верное, а дозволение какое-никакое получив, могла уже и за дело взяться.
- В общем, слушай меня, - тихо проговорила, зато уверенно, - Если хочешь брату помочь и колдовства не гнушаешься, то я все, что нужно, сделаю. Ритуал один провести следует, духа в мир наш призвать да о беде его расспросить. Что ему требуется, он и сам, вероятнее всего, расскажет, а если нет, то я пойму. Что неясно мне будет, о том тебя расспрошу. Пока точно только одно могу сказать. Не мучается он, с тобой рядом находясь, тогда только страдает, когда ты по нему плачешь да о жизни своей скорбишь. Это уж совет не совет, но отливаются покойникам слезы наши. В жизни-то оно часто бывает так, что сами люди усопшему на тот свет отойти не дают, все поминают, да держат. Знавала я одну особу такую, все мужа почившего отпускать не хотела. Над могилой рыдала, просила чего-то, а он мучился, вот и стал потом не дух-хранитель, а беспокойник. Опасная тварь такая. С братом твоим не будет сего, это уж я тебе наверняка пообещать могу. Всего скорее, о малом попросит, а как исполним мы его просьбу, так он и тревожить перестанет. Ну как перестанет, потерять-то ты его не потеряешь, но ходить реже будет, если только помочь захочет. Ты, главное, не бойся.
Улыбнулась Ивона, сжала ладошку Ингину в руках своих, теплом согрела да передала девице растревоженной посыл хороший, добрый такой, светлый, душевный, будто не северянка какая проклятая кожи касалась, а родной кто-то, может мать, может сестра. После только ведьма снова заговорить решилась.
- Понимаю я, что мне сказать легко, а тебе сделать сложно. Я-то ко всему такому привычная, а тебе вот тяжко приходится. Одно скажу, страхи твои стоят того. Потом только лучше будет. Ну да хватит пустомельством заниматься, к делу пора приступать, время как раз к полуночи подходит, а зарождение дня нового для дел таких самый момент удачный. Так мы с тобой поступим. Я сейчас все, что нужно мне, принесу и начну ворожить. Ты пока за занавеску ступай, да спать ложись. Что бы не привлекло тебя, ко мне не подходи, не люблю я при ком-то колдовать, да и, признаться, не умею даже, если только простое чего сделать. Как кончено все будет, я позову тебя или, коль задремлешь, то до утра подожду. Ну, идем.
Поднялась знахарка с места своего, платье поправила, к огню подошла, отвар снимая, наполнила им кружку большую глиняную да, Инге ее протянув, головой в сторону комнатушки неприметной, занавеской завешенной, кивнула.
- За мной иди, - ласково проговорила, тихо так, отвела тряпицу в сторону, гостью вперед пропуская, сама вошла, - Вот постель. Займи ее, если хочешь, если нет, уж не знаю, чем и занять тебя. Если только котят принести, чтоб с ними повозилась. Да вроде уснули они. В общем, тут уж сама решай, я часа два, может, занята буду, может меньше.
Склонилась Ивона над сундуком, что возле постели стоял, выудила из него мешочков несколько да и скрылась за занавеской. Ждало ее теперь дело долгое да сил и внимания требующее. Говорила-то она одно, а на деле все могло и не так пойти. Знала ведьма, что не всех мертвецов тревожить следует, но говорить о том гостье своей не стала уже, в неведении-то оно и спится крепче и думается меньше.

Как рассталась Ивона с гостьей своей чужеземной, да в комнату большую воротилась, так сразу к делу и приступила. Положила на стол мешочки свои, к окну потянулась, занавески задергивая, в чулан прошла, трав набрала пахучих, свечей подцепила, нож острый подобрала. После же присела на лавку, внимательно так на огонь, в печи пылающий посмотрела да призадумалась. «На что б такое призвать-то тебя?» Для дела подобного лучше всего бы кровь Ингина сгодилась, да не решилась ведьма несчастную о таком просить. Кровь-то она хоть и обычное для человека дело, а все равно власть какую-то над разумом его имеет: и напугать может, и отвратить. «С травами, пожалуй, стоит попробовать. Коли так отвечать не захочешь, придется на иное чего приманивать. Одно хорошо, рядом ты тут, недолго дозваться. Кабы только не вышло дурного чего». Нахмурилась знахарка, узелок распутывая да на стол кости птичьи высыпая. Появилось у нее предчувствие смутное, ощущение чего-то недоброго, но вот как истолковать это кметка не ведала, а потому от дела своего отступаться не захотела. Впрочем, не только поэтому, но и оттого еще, что врачевательнице заезжей слово дала да покойному улыбаться изволила. «Будь, что будет», - так Ивона рассудила, - «Не в первый раз. Всегда справлялась, совладаю и нынче».
Более ни на что ведьма не отвлекалась. Свечи полукругом расставила, фитильки запалила, вытащила из пучка травяного веточку сухую, от свечи подпалила да и на тарелку глиняную тлеть бросила. Заструился по комнате дымок сизый, пространство ароматом горьковатым наполнил. Улыбнулась девица, рукой об руку потерла, пальцы разминая, полоснула по ладони лезвием острым, окропила кровью своей кости птичьи, глубоко вдохнула да и зашептала слова, духа призвать да удержать должные. Задрожало пространство, проступил в огне да в дыму лик человеческий, приятный такой. Ивона голову к плечу чуть склонила, глаза сузила, помолчала немного, а после к покойнику с вопросом и обратилась.
- Ну рассказывай, что за беда тебя тревожит? Чего тебе от мира живых надобно? И с чего это ты ко мне привязаться удумал? Обрадовался, что видеть да понимать тебя могу? Ну вот, слушаю я.
Ничего на взгляд человечий в комнатушке не изменилось. Все также свечи горели да трава тлела, на стенах тени высокие плясали, пламя в камине едва потрескивало, за окном пичуга какая-то полуночная пела. А вот кошка, что в углу спала, забеспокоилась: навострила уши, морду подняла, зашипела тихонечко, а после поднялась на лапы да котят взялась подальше от призрака перетаскивать. К колдовству-то Буся давно уже привычная была, но вот покойников не любила. Да и кого мертвец-то в доме порадовать может? Ведьму, разве что. Ивона, впрочем, на сей раз ни радости ни довольства не выказывала. Ответил ей дух да на таком языке, что знахарка в речах его ни слова не поняла. «Вот же досада-то…» Поджала знахарка губы, не зная, как и быть-то ей, насупилась, в сторону куда-то глянула, да и протянула мертвецу руку порезанную.
- Не понимаю я тебя, не знаю, ведомы ли тебе слова мои, но, коли хочешь чего передать, то вот тебе кровь, ею пиши, или уж показывай, что тревожит тебя.
Понял дух, кивнул головой да и «перенес» девицу в то время, когда сам последний свой день проживал. Узрела кметка поле большое, открытое такое, травой высокой заросшее. Увидала солдат бравых. Сидели они у костра большого, говорили о чем-то, смеялись громко, песни пели. Прошла ведьма дальше, поднялась на холм высокий да и то приметила, ради чего в место это явилась: выступили из неоткуда мужики грязные, заросшие, измученные, изнуренные, кто чем вооруженные, с глазами ненавистью горящими. Выждали они времени ночного да на спящих-то и набросились. Всех перебили, кровью своей да чужой землю залили, а после разбежались, кто куда. Заметила ведьма мертвеца своего. Раненый, ползал он по полю, стараясь помощь оказать, да только настигла его стрела острая. Повернулась Ивона резко да человека и увидала. Статный такой он был, в форме черной, на коне бравом. А за ним еще люди стояли. Кто это были такие знахарка знать не знала, но решила, что как вернется, так непременно подумает. А дух ее, тем временем, дальше кружил. Показал, как бойцы Империи мертвецов по полю собирают да в яму большую сбрасывают, а живых добивают и к остальным относят. Что дальше было, врачеватель чужеземный и сам не знал, но знахарка с картины последней многое поняла, и что покойник от нее хотел, и как поступить теперь следует.
Улыбнулась девица устало, да на том несчастного-то и отпустила, за собой прибрала да спать легла. По утру ей историю увиденную еще Инге пересказать предстояло.

Пробудилась Ивона по обыкновению своему с рассветом самым. На ноги поднялась, потянулась сладко, да и пошла из дому прочь. Умылась росой утренней, солнцу улыбнулась, ветерок свежий поймала, подхватила ведра и коз доить направилась. А как воротилась, с животными разобравшись, завтраком занялась, поставив в печь горшок пузатый, кашей наполненный. А там и дочь земель южных проснулась. Из-за занавески вышла, теплая такая со сна.
- Доброе, доброе, - ведьма откликнулась, возле котят хлопоча, - Иди вон умойся да за стол садись. Завтрак уже подоспел почти.
На этом знахарка и замолчала и тогда только к разговору вернулась, когда Инга себя в порядок привела, а на столе каша появилась да крынка молока парного.
- Ты угощайся, а я тебе пока расскажу, что мне узнать удалось, - издалека девица начала, но тянуть не стала, сразу к делу перешла, - Радостное одно скажу. Брат твой в мире своем спокойно себя теперь ощущает. Как и обещала я, больше никому докучать не станет, и не надобно ему ничего такого-этакого. Ни мести не хочет, ни расплаты какой, ни похорон даже, правды только. А правда в том состоит, что история со смертью его темная да дурная. Попал он с отрядом ни разбойникам на пути, ни врагам каким, а людям таким, знаешь, - помолчала кметка, воздух трогая, - На беглецов похожим. Может, это пленники какие были, может, преступники, к шахтам приговоренные. Они на солдат напали, убили многих, сами там тоже попомирали, но вот потом явились какие-то люди в форме. Не военные, по ощущениям, но властные такие, людей за людей не считающие. Вот они-то оставшихся в живых добили и в яму сбросили. Потому ни могилы у брата твоего нет, ничего. Лиходеи место то надежно спрятали да расчистили. Знаешь, такое чувство у меня было, будто они боялись, что кто-то узнает о тех, пленных, вот и пришли.
Поджала Ивона губы, опечаленно выдохнула да и, нос потерев, продолжила.
- Вот то, что мне брат твой показать хотел. Важно ему было, чтобы ты знала. Почему, то мне неведомо. Может, хочет, чтобы на время то кто-то свет пролил, может, как-то себя оправдывает и болью делится. Тут разное может быть. Я свое дело сделала. Могу, разве что, того человека достать, которого видела. Достать, это убить в смысле. Но оно сложно мне будет. Далеко он, а у меня ничего нет, что с ним связало бы. Но попытаюсь, ежели нужно. Этих ублюдков никто никогда не найдет. Судом людским им судимыми не бывать.
На том ведьма и замолчала. Теперь уж чужеземке заезжей думать да выбирать предстояло. Знахарка и настаивать не стала. Будь такое здесь, на Севере, прокляла бы она обидчиков на смерть, дозволения не спросив, а в нравы да беды чужой страны впутываться не больно хотела. Мало ли чего, может, оно принято так у них. Всех-то все равно не перебьешь, да не исправишь.

Собеседницу свою случайную Ивона молча слушала, руки на коленях сложив да за переменами наблюдая. Видела она, как дрогнула дочь земель южных, как руки в кулаки сжала, ощутила боль, с обидой да горечью смешанную. Сама вздохнула тяжело, взор потупила, но до тех пор исповеди не нарушала, покуда Инга сама не остановилась. Тут уж и ведьмин черед говорить настал.
- Я тебе так скажу. В мире нашем полным полно лиходеев всяких, душегубов. Одни на дорогах встречают с ножами острыми, другие вот так средь бела дня перед тобой встают, а третьи в домах своих прячутся, за стенами высокими, за званиями да мешками с золотом. Что они творят, о том никому неведомо, а ежели и ведомо, то молчание их угрозами да монетами давно уже куплено, - помрачнела знахарка, мразей всяческих вспоминая, глаза недобро так сузила, - Я когда-то тоже в россказни не верила, не думала, что такое бывает, а как сила во мне пробудилась, так и прознала, что ублюдков-то под небом полным-полно ходит, а безнаказанных средь них больше, чем тех, кто кару заслуженную получает. Потому я и не верю в суды людские да расправы всякие. Там и безвинных оговорят да порвут, а лиходея-то с миром отпустят. Я, когда нахожу душегуба какого, обычно сама с ним расправляюсь, так оно вернее будет. Помрет, и дело с концом. Вот и тебе предложила. Но раз не хочешь, пускай так, то тебе решать. Не буду упрашивать да настаивать, работу себе добывать тяжелую. Но одно наставление оставлю тебе, коли будешь когда на родине да в тех краях, выйди в чисто поле, собери земли четыре пригоршни, не черноземной да глинистой, а сухой такой, выйди на перекресток, и развей ее во четыре стороны. Что при этом говорить нужно, я скажу тебе. А как сделаешь, так уходи с того места не оборачиваясь. Дальше возмездие лиходеев само найдет. Те за ними явятся, кого они убили да бросили. Тебе за проклятие это ничего не грозит, я все на себя возьму. Как уезжать будешь, вещицу тебе кое-какую сделаю, ее, прежде чем ритуал творить, нужно будет земле придать, княжну Смерть подкупить. Иначе аукнуться может. Ну да хватит о том, не буду больше стращать тебя своими рассказами. Ты лучше, вон, кашу ешь. Так оно вернее выйдет. Потом поездишь по миру, подумаешь, может, и отпустит тебя.
На том Ивона и замолчала. Плечами только пожала неопределенно как-то да и затихла, думая, верно ли поступает. Могла бы ведь и иначе себя повести, душу гостьи своей успокоить, на прощении настоять да на свободе от мыслей и дум тяжелых, но на то силы в себе не нашла. Не могла ведьма в стороне остаться, когда о смертях таких узнавала. «Дело ли это, когда люди достойные помирают, а подонки всякие землю топтать остаются?» -так себя вопрошала, злость да ненависть внутри разжигая, - «Одно злодеяние другим прикрыли. Потеху свою от глаз людских спрятали. Скольких они еще в могилу сведут, прежде чем, Смерть за ними явится? Скольких загубят, плетьми забьют?» Нахмурилась знахарка лица беглецов вспоминая, взглянула на них еще раз да и, выдохнув недовольно, глаза на лекарку подняла.
- Ты прости меня, - размеренно проговорила, отчетливо, - Но я, все-таки должна сказать. Ты вот колдовства чураешься, темным делом его находишь, а правильно ли, что брат твой в земле лежит, вместе с солдатами, страну защищавшими, а погань, что его жизнь оборвала, сидит за столом высоким, жрет, пьет, да девок тискает? Справедливо ли так? Хорошо ли? Стоит ли жалеть скотов-то этих да думать о них, как о людях? Звери это безумные, алчные, жадные, кровожадные. Собак бешеных во все века насмерть забивали, вот и этих следует! – на одном дыхании девица выпалила, щеки ее от речи гневной аж разрумянились, но со злостью своей кметка все же смогла совладать, и монолог уже спокойно закончила, голосом тихим, - Впрочем, то тебе к размышлению. Совет не совет, а напутствие. Может, оно в этот раз и не сгодится тебе, да только в жизни не раз еще выбирать придется.
Закончив, поднялась знахарка с места насиженного, подхватила тарелку, где каша оставалась несъеденная, присела возле мисок кошачьих, да туда последки и выложила, не забыв и из горшка долить, позвала животных, поманила, а после снова к Инге воротилась, но заговорила уже совсем не о том, чем закончила.
- Ты напомни мне, зачем приезжала сюда, - проговорила, волосы в косу тугую заплетая, - Может, трава, какая нужна тебе, у меня где сыщется, да не в сыром виде, а в готовом уже, сушеном. Коли найдется – так бери, даром отдам или за мелочь, какую не жалко.
Улыбнулась Ивона, потянулась сладко, к окнам подошла да и принялась занавески раззанавешивать, как никак новый день наступал и прятаться от него незачем было.

Едва ведьма речи свои оставила, гостья чужеземная отозвалась, заговорила ладно да складно, и столько в словах ее правды собственной было, что Ивона замерла даже, занавеску в пальцах сжав да голову в сторону собеседницы повернув. «Вот оно как, значит, по-твоему», - протянула задумчиво, хмуро так глянула, недовольство свое выражая, - «Выходит, что таланты наши виной всему? Людей судить право взяли, других не спросив? И ублюдков ублюдками я зову лишь от высокомерия своего?» Горько то слушать было, обидно, но знахарке деревенской привыкать не приходилось, за избавление-то немногие «спасибо» скажут, да и не каждый поймет, почему его беда миновала. Вот и Инга не о том думала, больше все о душе своей и справедливости какой-то неясной тревожилась. Впрочем, может и не в мелочности да страхе дело-то было. Поразмыслив немного, кметка к тому пришла выводу, что находит гостья ее вмешательство сверхъестественное кощунственным чем-то, излишним, опасным через чур. В том уж винить не приходилось ее. Не объяснить человеку простому, что дар на то и дан, чтоб во благо его применять да людей защищать. Могла бы, конечно, Ивона и еще на слова поразоряться, мнением своим поделиться, да нужным такой разговор не сочла. «Все равно мы с тобой на разных стоим дорогах. Ты и мыслишь-то не как я. Будь я бабой деревенской обычной, глядишь и сама бы от речей подобных под лавку забилась да веником отмахиваться принялась. Сейчас-то мне просто судить, а все же, и без ведьм да колдунов человечество себя защитить умело. Кто вилами да топорами, а кто и словом острым. Так-то оно подчас вернее даже. Да только я не могу в стороне стоять, когда лиходейство какое вижу. Смерть за смерть. Вот тебе и вся справедливость». Хмыкнула знахарка, обратно к окну отвернулась и тогда лишь молчание нарушила, когда дочь земель южных с нею о деле заговорила.
- Хочешь расплатиться чем – плати, возражать да противиться не стану, а ежели нечем, можем и на болота пойти, проведу тебя к местам нужным. Да, так оно, пожалуй, вернее будет. Добудешь, что надо тебе, чего нет, с тем я, если смогу, помогу, - улыбнулась девица, головой слабо кивая, прошлась по комнате, тарелку со стола подобрала, в ушат с водой опустила, дом свой взором внимательным окинула, выискав же палку кривую высокую, подхватила ее, да и к двери поспешила.
- Идем теперь, - то добавила, на знакомку новую посмотрев, - Отведу тебя к лесничему в избу. Заберешь книгу или еще чего, а там и на болота. Самое время сейчас идти, пока день не разошелся да припекать не начало. А как вернемся, отдохнешь, отобедаешь да и поедешь. Если сворачивать нигде не будешь, к ночи как раз до села доберешься, что Владыкино зовется, там и на постой попросишься. Есть у них корчма не корчма, а так, изба одна, где путников привечают. Много не просят, обижать не обижают. Ну да хватит языками молоть, к делу давай.
Развернулась Ивона, дверь толкнула да и выскользнула на улицу. Тут же в сарайчик небольшой юркнула, а вернулась оттуда уже с тремя корзинами: двумя большими да одной малой, под ягоды, коли набредут на полянку какую.

Утром идти проще было, чем в сумерках: буераки все в глаза бросались, овражки да коряги; ориентиры всякие хорошо виднелись, потому и дом лесничего отыскать без труда удалось, а за ним уже и лошадь Ингину, сумками навьюченную. Животине бы, конечно, отдохнуть, да старик не решился к ней подходить, а то скажут еще потом, что Пахом до чужого добра жаден, наговоров же дед похлеще волков боялся, тем более таких, что бабы языкастые разносили. Будь его воля, он бы и вовсе носу из дому не показал, но пришлось, едва животина заржала да ветки поблизости затрещали.
- Кто пожаловал? – вывалился, топор подхватив, - Принесло окаянных!
Однако присмирел лесничий, едва девицу пришлую заметил да знахарку местную.
- А, милсдарыня… Стал быть нашлись…
- Нашлись, нашлись, - отозвалась ведьма, волосы пальцами перебирая, - О том уж не тревожься. В избу ступай, мы тут уж сами управимся.
Не пришлось Пахома уговаривать, развернулся он да и потрусил торопливо, Ивона его только взглядом сочувствующим проводила.
- Жаль его, - тихо произнесла, ни к кому конкретному не обращаясь, - Хороший мужик, помогает всегда, когда нужно. Одинок вот только, а от жизни такой, хоть волком вой, хоть в петлю полезай. Ладно, пойдем, коли готова.
На том кметка и замолчала. Теперь ее дело за малым было – топкие тропки разбирать да дорогу показывать.

Вышло не так, как ведьма деревенская задумала. Едва развернулась она, в заросли всматриваясь, обратилась к ней дочь земель южных. Сначала с замечанием одним, после с вопросом, а под конец, так и вовсе с предложением. Ивона подивилась даже, откуда в гостье заезжей прыти столько взялось; то ей колдовство не в нос, а то вона, сама посмотреть хочет на то, как силы проявляются, да знания на свет выплывают. «Поверить меня хочешь, да? Еще испытать?» - прищурилась знахарка в задумчивости, глянула на свою попутчицу да и ухмыльнулась беззлобно, - «Как бы ты не противилась, а любопытство-то все равно одолело. Коли взыграло, ничего с ним уже не поделаешь». Приблизилась девица к чужеземке, вздохнула глубоко да и ответила.
- Вещи разные бывают. Одни хорошо память да след хранят, другие плохо. Деревья долго помнят, на камнях годами отпечатки лежат. Коли слушать да слышать можешь, то почувствуешь, коли нет, так нет. Но да ты не о том меня спрашивала. Вещи личные – это как часть человека самого, особенно если в них душа вложена, вера какая или носились долго. Потому вещи покойников по хорошему-то сжигать принято, они смерть помнят, болезни несут, несчастья всякие. С кладбищ в избу ничего таскать нельзя, так и проклятье себе на голову притянуть можно, и мертвеца заодно. Это так, рассказ небольшой. Что до книги твоей, коли тобой писана, то и рассказать не сложно будет. Освободи мне руку левую да вытяни ладонью вверх.
Дождавшись, когда исполнена просьба ее будет, положила ведьма руку одну на обложку книжную, вторую на ладонь собеседницы, глаза закрыла и, вдохнув глубоко, притихла да замолчала на время долгое. Не легко это было без приемов обычных колдовать, да огонь разжигать Ивоне не хотелось. Был в просьбе Ингиной вызов какой-то, и, приняв его, кметка проигрывать не хотела. «Назвался груздем – полезай в кузов», - так себе напомнила, сосредоточилась, губы облизнула, пошептала чего-то невнятное, по корке твердой пальцами поводила, еще помолчала немного, а после глаза широко распахнула да в сторону куда-то уставилась, те видения осмысливая, что на ум пришли. И тогда только тишину нарушила, когда картина ясной предстала да полной.
- Много слов в книге твоей, листов исписанных ощутимо больше, чем пустых. Строчки идут то вот так, - прочертила знахарка в воздухе линию горизонтальную, - то вот так, - подняла два пальца вверх, да вниз опустила, - Рисунки есть. Ну как, не то, что картины какие или лица, а что-то такое, схема, может, какая. Не могу понять. Но ты ведь не форму знать хочешь, а содержание, так? Ну так вот. Это как книга судеб. Многих, разных. Там имен много, какие-то теплые, живые, от других холод идет. Есть записи на те похожие, что на надгробиях оставляют. Не содержанием, а ощущением. Ну как будто прощание с покойником, что ли. Я вижу больше, чем объяснить могу. Понять да передать, оно всегда сложнее, чем ощутить. Была бы я не такая глупая, глядишь и тебе бы слова мои ясными показались, а так только и делаю, что в языке путаюсь.
Вздохнула ведьма, выпустила руку врачевательницы из земель южных, волосы потеребила задумчиво, воздух пальцами погладила и, решив, что рассказ свой еще не закончила, снова заговорила, спокойно так, размеренно да ровно.
- Эмоций много в книге твоей. Слезы есть, счастье, переживания, радость, какая при открытиях бывает или когда чудо какое случается, страх, боль от потерь. Всего и не передать. Это как сборник историй каких-то, чужих да личных. А большего я вот так сходу и не поведаю. Если тебе конкретное что-то услышать хочется, ты спроси, глядишь, и отвечу. А коли нет, так и оставим занятие это. Нам на болота спешить надо, а то солнце припечет, гады всякие повыползут. В лесу-то жару легче сносить, чем во чистом поле, да все равно не так приятно, как в избе. К тому же, в дорогу еще собрать тебя надобно. Говорить-то оно и на ходу можно, да я отвлекаться не хочу, а то оступлюсь еще, чего доброго, и лес голоса не любит, звери пугаются, ягоды с грибами в траве прячутся, а я бы совсем не против набрать чего, глядишь, сготовить успею да и поедим. А тебе на вот корзинку, - сняла Ивона один из коробов плетеных, протянула попутчице, - Для трав-то в самый раз будет. Говори мне, что надобно, а я тебя уж в нужное место и провожу. А там и разойдемся немного.
Улыбнулась знахарка, палку свою с земли подобрала да и ступила на дорожку узкую, среди деревьев да трясины плутающую.