В нашей жизни многое решает случай. Задержишься на мгновение или неожиданно поспешишь, сделаешь шаг вперед или назад, посмотришь под ноги или на небо, и история навсегда изменится. И совершенно не важно, хочешь ты или нет.
Весемир из Каэр Морхена был ведьмаком опытным, повидавшим на своем веку очень и очень многое. Набивая шишки на собственной башке и получая очередной шрам, Старый Волк старался запомнить, как это произошло, и что нужно было сделать, дабы этого избежать. И поэтому, спустя многие годы, он спешил поделиться своим драгоценным кладом знаний с молодыми волчатами. Пусть даже и таким извращенным способом, как Маятник и Ветряк.
Ламберт не был исключением. Весемир гонял мальчишку часами, чтобы волчонок пережил хотя бы первый год на Большаке. А там уж пойдут свои шишки, появятся свои шрамы, и опыт, перенятый у старого фехтовальщика, обрастет новым мясом ошибок и побед.
Если бы сейчас Старый Волк увидел своего ученика, то был бы им несомненно горд. Сначала, конечно, отодрал бы перевязью на ближайшем пне, но потом бы расцеловал в обе щеки. Для этого был повод.
Меч, шипя, разрезал время на до и после. Мавка, пролетевшая мимо Ламберта, раздосадовано щелкнула игольчатой пастью, приземлилась на четвереньки и тут же вскочила.
Попыталась вскочить.
Тело неожиданно подвело Хозяйку. Ноги её подкосились, а силы оставили, словно их и не было никогда.
И тут неожиданно пришла боль.
Острая. Жгучая. Нестерпимая. Настолько сильная, что мавка даже не смогла закричать - лишь зашипела, испуганно глядя на дымящийся багровый росчер поперек живота.
Кровь, пролитая серебряным клинком, шипя и пенясь, касалась мха и болотных трав, и как Хозяйка не старалась, она не могла её остановить.
Мавка попыталась обернуться, но вместо этого рухнула набок, устремляя взгляд в бездонное небо: синее, далекое.
Небо, которое её совсем не ждёт.
Она ещё была жива, но тот ужасающий облик, которым насладился ведьмак, исчез. Хозяйка хмаровой топи вновь была женщиной: безусловно красивой, возможно, величественной.
Умирающей. Мучительно, но молча.
Умирала ли?

С неба упали первые капли дождя. Они, словно немые свидетели всего произошедшего, мягкими поцелуями коснулись лица умирающей, прошелестели по веткам и листьям, задорно стукнули в макушку высшего вампира, которого больше не удерживала ничья злая сила.
Неожиданно, совсем рядом послышался тихий окрик. То ли морок, то ли взаправду, но окрик повторился вновь. А затем из пещеры, где до этого побывал высший вампир, медленно выползла девушка в перепачканной рубахе. На лице и руках её расцвели внушительных размеров кровоподтеки, а в спутанных волосах кое-где прятались грибы, которые недавно с таким интересом разглядывал Эмиель.
- Голова, - пожаловалась девушка, - голова очень болит.

Примечание:
Эмиель, кончай притворяться и вылезай уже. Никто тебя не держит.

Пещера на болотах.

Получилось. Не нужно было оглядываться на тварь, чтобы понять - она не встанет. Потому, что после таких ударов не встают. Будь ты хоть человек, хоть мавка, хоть даже высший вампир. И все же, Ламберт не прожил бы свои три десятка с лишним лет, если бы не понял одну вещь - в действиях живого существа - любого живого существа - только тогда можно быть точно уверенным, когда башка этого самого существа лежит отсеченная, да подальше от тела. И именно этим способом ведьмак и собирался обрести немного уверенности в одной конкретной болотной твари, когда услышал весьма знакомый голос. Алхимик, по всей видимости, не будь дураком, выбрался из трясины, как только ослабли удерживающие его чары. Если бы монстробой видел, как быстро и ловко это было проделано - непременно заподозрил бы неладное. Однако он не видел. Возможно, к счастью.

Монолог старика относился лишь к мавке, а потому Ламберт не обратил на него внимания. В конце концов, пока ему не мешают делать его работу - не было никакой разницы, какие там отношения связывали этих двоих. Однако мутанта вниманием тоже не обделили.
-Милсдарь ведьмак! Завершайте работу. Ну же, перед вами всего лишь женщина - корень всякого лиха! Вонзите серебряный клинок ей в спину, пока он лежит здесь беззащитная, одна из последних в своём роде. Я не вмешаюсь.
- Знаю, в это трудно поверить, но именно это я и собираюсь сделать, - саркастично ответил тот, не поворачивая головы и не сбавляя шага. Когда имеешь дело со страховидлой - лучше не терять времени и не отвлекаться. Неизвестно, чего еще пытался добиться алхимик этими словами. Возможно, воззвать к совести мутанта. Возможно, натолкнуть его на определенные мысли относительно сохранения вымирающих видов. Возможно, в словах старика даже было нечто правильное - но в таком случае эти правильные слова услышал неправильный монстробой. Ламберт - он ведьмак простой, видит страховидлу - сечет черепушку. Вот и вся философия.
- Давайте. Сегодня вечер казни. Вы - палач. Я и утопцы - зрители. Добейте же, чёрт побери! Никто не перегрызёт вам горло за это, - не унимался "дед". Эту его реплику мутант оставил без ответа, ибо был слишком занят - заносил меч.
- Это тебе за "черное сердце"... - Хрясь! Лезвие опустилось, рассекая плоть болотной твари и разделяя шейные позвонки, ставя, наконец, уверенную точку в истории, длившейся неизвестно сколько веков.
-...сука лишайная. - продолжил ведьмак свою реплику, пнув отрубленную голову, после чего смачно высморкался на землю, зажав одну ноздрю пальцем. "Вот и все. Надо было сделать это раньше."

Пошел дождь. А затем - раздался тихий окрик. Из пещеры появилась девушка, вся перемазанная в земле. Ей, очевидно, крепко досталось. "Вот как... Десять чистых душ, говоришь..."
- Голова... Голова очень болит, - пожаловалась девушка.
- Болит - это хорошо. Раз болит - значит, на месте, - задумчиво продемонстрировал свои логические способности Ламберт. - Поболит - да и пройдет. Ты откуда будешь? И есть ли в пещере другие люди? Я проведу вас до вашего дома - сами вы с болот не выйдете. Кстати... - ведьмак повернул голову к цирюльнику. - Какие бы дела тебя сюда не привели - советую закончить их поскорее. Теперь, когда тварь мертва, тут может стать очень жарко в скором времени. Местной фауне больше некого бояться.
Впрочем, бояться-то было кого. Только вот Ламберт о том не имел ни малейшего понятия. И это, пожалуй, было к лучшему - не всякое знание во благо.