Первые лучи солнца делают этот мир похожим на картину, написанную цветами, сильно разбавленными синим, словно художник питает к нему какую-то особую страсть, примешивает даже туда, где этого бы делать не стоило. Пахнет лесом. До него совсем близко, можно дойти за несколько минут, главное иметь такое желание. И запах деревьев пропитывает все вокруг, даже людей, которые в такой час еще мирно спят в своих постелях, безумно усталые и опустошенные тяжелой работой, но счастливые. Потому что они могут работать, они могут растить детей, они могут любить друг друга и засыпать без труда, не снедаемые мыслями о собственном будущем. Их идеальный мир заключается в том, что каждый год будет повторять предыдущий, что не будет никаких изменений.
Босыми ногами по траве, покрытой росой. Заставляет проснуться, сжиматься на каждый шаг, потому что мокро и холодно, а порывы ветра подобны ударам плетью, от которых не спасает простенькая мальчишеская рубаха из не слишком-то толстой, а потому легкой ткани. Волосы убраны в косичку, только прядь одна выбивается, все время лезет в лицо, и приходится отвлекаться на то, чтобы убрать ее, отвести за ухо. Под глазами пролегли тени, еще более отчетливые, чем обычно. Но на лице все равно улыбка, насмешливая и нахальная, как вызов утру и миру. А еще Эскелю, который не спешит появляться, все еще прячется за стенами таверны. И хочется сложить руки рупором, да крикнуть так, чтобы все постояльцы услышали: «Струсил, ведьмак!». Только зачем лишний раз привлекать внимание, напоминать всем, что сюда пришел ведьмак, еще вдруг работать заставят. Ласка не хочет монстров, убийств. Медведь обещал, что сегодня они не будут вылезать… со двора. Что сегодня можно будет просто тренироваться, отдыхать и снова тренироваться, не заботясь о том, что надо куда-то идти и что-то делать. Чтобы ночью тоже забыться сном и быть счастливыми от этой усталости... И снов не видеть.
Холодно. Дико холодно этим ранним апрельским утром, хочется вернуться в постель, прижаться к теплому ведьмаку. Но Сона слишком упряма для этого. И слишком нетерпелива - хочет поскорее начать. Быть может... быть может она все-таки не безнадежна. Вдруг все-таки получится изменить собственную природу, перекроить хрупкое тело, измениться. Стать сильнее, не нуждаться в чужой защите.
- Ты собираешься медленнее, чем чародейки, медведь, - заявляет Ласка, когда Эскель все-таки выходит из дверей таверны на задний двор. Она кажется еще моложе, еще беззащитнее, чем обычно. А кинжал в ее руках выглядит смешно и нелепо.

Отредактировано Ласка (2014-08-17 02:00:14)

- Я хорошо знаюсь с женщинами. А чародейки – те же женщины, только вынужденные всегда выглядеть идеально, дабы имидж поддерживать, - фыркнула девчонка на дружескую подколку ведьмака, чуть прищуривая глаза. Хотя ведьмак за несколько их встреч уже мог успеть понять, что самой Соне на внешность и имидж плевать было с очень высокой колокольни… и, сделав подобный вывод, он был бы прав. Отчасти.
При прикосновении Эскеля глаза девушка окончательно закрыла, так что можно было лишь догадываться о ее дальнейшей реакции на столь близкий жест – с одинаковым успехом Ласка могла бы поддаться вперед, стремясь удержать это приятное покалывание, или же несильно цапнуть мужчину за руку. И оба эти варианта были столь заманчивы и приятны, что Сона просто не смогла определиться, какой из них предпочесть, а потому не среагировала совершенно никак. Она знала, что такая возможность еще представится – ведьмаку почему-то очень нравился этот жест… Правда, понятия не имела, сколько еще раз он сможет его осуществить до расставания, которое просто обязано было бы в итоге последовать. Может быть завтра, может быть через год, но результат ведь будет один… и думать об этом не хотелось. Очень хорошо разбавил ситуацию трактирщик, чье лицо показалось в окне – Ласка чуть переместилась в бок, показала ему язык, отвлекаясь от поганых мыслей и Эскеля. А когда вернулась в прежнее положение, ведьмак уже протягивал ей меч, удивительно маленький и изящный, сопровождая это небрежным описанием. Собственный кинжал вернулся обратно в ножны, девушка осторожно и даже боязливо коснулась рукоятки нового оружия, не отрывая взгляда от лезвия того. В глазах ее можно было прочитать восторг, удивление, смущение… особенно смущение, оно было наиболее ярким, показало себя даже в краске, легко тронувшей впалые щек. Она не знала как реагировать на подарок, ведь раньше, коли таковые и были, то лишь на прощание. Спросить о цене и быстро отсчитать нужную сумму? Спросить, когда вернуть? Обнять? Сделать вид, что в этом жесте нет ничего необычного? Такая растерянность даже разозлила Ласку: она ненавидела события, когда не понимала, чего от нее ждут. Захотелось даже на секунду приложить Эскеля эфесом по голове. Но ярость прошла вместе с вопросом ведьмака, прозвучавшем словно подсказка.
- Да. Очень нравится, - Ласка снова улыбнулась, покраснела еще сильнее из-за этого своего приступа злости, наклонила голову вниз, разглядывая землю и сапоги ведьмака, пытаясь скрыть это смущение. – Спасибо, медведь. Начнем?
Меч был тяжелым, тяжелее привычного кинжала, но Сона могла удержать его даже одной рукой, и уже сам этот факт являлся неплохой мотивацией.

Отредактировано Ласка (2014-09-13 17:04:22)

Теория – это скука смертная. Ласка старается слушать, только вот не слишком получается, мысли все время уходят куда-то не в ту сторону, отвлекает постоянно что-то: то птица, пролетевшая над головами, то цокот копыт, то какая-нибудь гусеница. А еще сказывается недосып – то и дело Ласка начинает клевать носом, и лишь усилием воли умудряется не заснуть. В итоге ведьмак понимает, что если так будет продолжаться и дальше, то тренировка очень быстро закончиться, так и не начавшись. Его слова мгновенно заставляют Ласку встрепенуться, подавляя охоту зевать.
Девочка кивнула, сжала рукоятку клинка покрепче, чуть приподнимая его… И все-таки очень тяжелый, оттягивает руку, так что та начинает болеть уже после нескольких взмахов, принятых ведьмаком на лезвие. Быстро двигаться не получается сначала – сковывают непривычные ощущения, сковывает страх попасть по ведьмаку. Вэя тоже всегда ругалась из-за того, что Сона действовала излишне осторожно. В итоге они смогли перебороть эту боязнь ранить кого-то, но в итоге без тренировок она вернулась. Упрямо закушенная губа, снова лезущая в глаза прядка… и все более быстрые движения – попытки обойти ведьмака, нанести ему удар с неожиданной стороны, пусть и больше по ногам: поднять руку с мечом сложно. Дрожь. Дыхание быстрое, поверхностное, только глотнула воздуха, как сразу выплевывает его назад. Постоянные ошибки. Нетвердая стойка – Ласка привыкла перемещаться с места на места, она не может стоять ровно, замереть на земле в одной позе, а даже если вдруг останавливается, то продолжает пошатываться, готовая отскочить в любую секунду. Снова путь силы. Выстоять, выдержать удар чужим мечом, а не увернуться от него. Сона терпеливо пытается сделать все правильно, как говорит Эскель. Держаться ровнее, стоять крепче. Не получается. Глупо полагать, что хрупкая полуэльфийка сможет выстоять против удара взрослого мужчины, тем более ведьмака. Звон соприкоснувшихся лезвий, Ласка падает на землю. Мгновенно пальцы разжимаются, выпуская меч, а девушка переворачивается, уперевшись руками и одним коленом в землю, ногой делая возвышающемуся над ней ведьмаку подножку, найдя нужную силу в инерции от поворота.

Отредактировано Ласка (2014-08-19 14:39:25)

Ошибается. Иногда у победителя не остается времени на то, чтобы насладиться доставшимися ему лаврами и почестями. Ласка знает это по себе. Она любит выигрывать. А вот другие не любят, когда нахальная зерриканка, тем более такая мелкая, тем более остроухая, это делает. Очень не любят. В выборе между победить и сдохнуть или проиграть и выжить девушка, как любой здравомыслящий человек, предпочла бы второе, но только если бы вопрос был поставлен прямо. А жизнь ненавидит все прямые речи, общается намеками, вечно увиливает, путает. И Сона совершенно не учиться на своих ошибках.
Но Эскелю знать об этом вовсе не обязательно. И поэтому Ласка просто улыбается, весело и озорно, позволяет ведьмаку помочь ей встать на ноги, принимая его руку. А затем подбирает меч, послушно становиться в стойку, как он говорит. Сама бы не позволила закончить тренировку так рано, так быстро, даже не смотря на тупую ноющую боль в мышцах. Ведьмаку совершенно не нужен этот неловкий и простенький спарринг, хотя он и получает от него заметное удовольствие. Ему не нужно таскать за собой остроухую, рискуя снова быть ограбленным или даже убитым ночью, пусть это даже может быть веселым.  Причины? А они обязательно должны быть? Даже если так, Ласка не хочет о них знать. И она продолжает наносить удары, стремясь целиться выше, пытаясь задеть ведьмака. Дыхание сбивается, а потом еще раз, даже не успев выровняться. Рубаха липнет к спине. Удар. Удар. Удар. И кажется, что нету ничего, кроме звона мечей, кроме азарта, лишь горячащего дополнительно кровь. Приказ целится в шею звучит смехотворно, если издевательски – подпрыгивать что ли предлагает? Впрочем, Ласка забыла, что она держит меч, а не клинок, он длиннее. И все равно, ей надо подбираться к противнику ближе, чем человеку более крупному, более высокому. А еще внезапно и запоздало приходит в голову, что Эскель называет ее по прозвищу. Которое здесь могут знать. Шаг вперед одновременно с замахом, кончик лезвия словно очерчивает полукруг в районе ребер ведьмака, соприкосновение лезвий. Песня мечей. Этот удар не предназначен для мужчины, он направлен именно на оружие того, чтобы задержать, блокировать на несколько секунд, которых достаточно вполне. Перенести вес на выставленную вперед ногу, сделать еще один шаг с разворотом, так, чтобы оказаться спиной почти прижатой к медведю. Вторая рука на тот момент уже не свободна – что-что, а вытаскивать кинжалы Ласка умеет почти мастерски. Острый кончик замирает в нескольких миллиметрах от паха ведьмака.
- Не… называй… так… - хриплый голос, смешиваемый с громкими тяжелыми вдохами. Остается надеяться, что никто не слышал, что звон оружия заглушил это слово, практически не значащее ничего, и в то же время значащее слишком много.

Кинжал падает на землю, бесполезный кусок металла, который только что, казалось, был частью тела. Не втыкается, ложится, пару раз вздрогнув, словно стремясь вернуться обратно в руку, к теплу кожи и крепкому прикосновению. Мечу совсем немного не хватает, чтобы проткнуть шею, выпуская из нее кровь на свободу. Несколько секунд тишины, тяжелой и обволакивающей, проникающей в уши, уничтожая все звуки, которые могли бы прозвучать, еще до того, как это случится. А затем клинок со свистом опускается в землю, словно ведьмак хочет разрубить ту на две половины.
Прикосновение, пронзающее легкой дрожью, которую хочется ощущать еще и еще, словно нет ничего более приятного. Пальцы сжимают подбородок, заставляют повернуться, а сама Ласка льнет к ведьмаку, запрокинув голову и глядя ему в глаза. Руки плетьми висят вдоль тела, и ощущается, как пульсируют мышцы в такт тем покалываниям, исходящим от кожи ведьмака. Как раньше не заметила, как раньше не оценила? Поцелуй в лоб. Целомудренный до отвратности. Ласка чуть морщит нос, пытается отпихнуть Эскеля, как будто это был удар, а не касание губами. Соне не нравятся эта мягкость, это, скорее, отеческое отношение. У ведьмаков детей быть не может, и кажется, будто медведя это задевает настолько, что он решил найти себе дочь в полуэльфийке, не обращая внимания на то, что она давно не ребенок. И что родители ей не нужны. Никогда не были нужны. Ведьмак не дает вырваться. Опускается на землю, заставляет сесть рядом, бережно прижимая рукой плечо. И говорит. Рассказывает историю о бедном мальчике, которого никто не спросил о его желаниях, заклеймили навеки измененным телом, прокляли кошачьими глазами и устойчивостью к ядам. Ласка не отстраняется, она находит его руку, осторожно скользит пальцами по тыльной стороне ладони, чуть щекоча кожу, а взамен ощущая покалывание. Может быть, Эскелю хочется высказаться, поделиться с другим человеком тем, что накопилось за долгие годы. Может быть, ему хочется попытаться наставить воровку на истинный путь… только где истина? Наконец он замолкает. Девушка ведет плечом, высвобождаясь из его объятия, переворачивается, забираясь ему на колени и снова ловя взгляд чертовски усталых глаз.
- Если у тебя нет выбора, кроме как быть ведьмаком, то что я здесь делаю? - пальцы касаются медальона в виде головы волка, того самого, с которого все началось. - Я не ребенок предназначения. Из меня никогда не получится ведьмака. Я бесполезна для тебя, как для чудовища, мутанта, отродья, лишь тяну назад, к человеческому миру, отвлекая от главного. Но… - пальцы касаются щеки, изуродованной шрамом, - разве не ты это выбрал?
Ласка соскальзывает обратно на землю, прислоняется спиной к шершавой коре яблони, жадно вдыхая запах травы.
- Медведь, перестань относиться ко мне как к ребенку. Я не буду утверждать, что я совсем взрослая, или что я повидала больше, чем ведьмак, посвятивший полвека охоте на чудовищ… Но я до сих пор дышу этим воздухом, наслаждаюсь этим солнцем, и сижу с человеком, который утверждает, что мне нечего бояться, когда он рядом. Вполне не плохо для зерриканской воровки, не находишь? – девушка чуть наклоняется в сторону ведьмака, взъерошивает ему волосы. – И если ты не хочешь подкрепить свои слова действиями, защищая меня от стражи и недовольных жертв воровства, то лучше не называй меня Лаской. Я ведь не зря про нее слухи по всем тавернам распускала когда-то.

Распускала и продолжит распускать. Потому что, где бы она ни была, с кем бы она не была, не хочет полукровка отказывать себе в этой маленькой шалости, как и отпускать свое любимое занятие, столько лет позволяющее прокормить саму себя. Ведь, по сути, если исчезнет в ней воровская сущность, Ласка, то что останется? Две эти грани одной личности сплелись настолько тесно, что не могут существовать отдельно друг от друга, просто не выживут. И изначально сама идея была заключена в их автономности, но чем больше Сона позволяла становится себе иной, подчинялась инстинктам, не природой заложенным, а приобретенным в жизни, тем сильнее Ласка проникала в обычную, послушную законам жизнь, так что теперь уже невозможно было провести четкую границу между ними двумя. С одной стороны, это нарушало самую первую идею, уничтожая сам смысл необходимости в двойной жизни. А с другой…
Девчонка еще несколько минут следила за движениями вставшего ведьмака, за тем, как тот машет тяжелым мечом, словно ничего не весящей палкой, и блестящее на солнце лезвие со свистом разрезает воздух. Была в движениях Медведя, когда наблюдаешь за этим со стороны, какая-то опасная грация, выработанная во множестве боев, из которых он вышел победителем. Потому что на самом деле ты либо побеждаешь, любыми, даже самыми грязными и подлыми способами, либо умираешь. А он был жив. В этот раз подниматься было немного труднее – загудели возмущенно мышцы до того момента просто слегка пульсирующие, на что можно было не обращать внимания. Не хотелось поднимать меч – тяжелый. Каким бы он ни был миниатюрным, но все равно тяжелый для нетренированной руки. Да и для тренированной таким останется, казалось Ласке. Одно лишь упрямство не давало бросить, перейти на кинжал, хотя раньше, будь такая возможность, так именно это и сделала бы. Не задумываясь и не спрашивая разрешения.
Меч – оружие воинов. Оружие сильных, уверенных в своей победе, готовых открыто заявить миру о своем превосходстве над всеми остальными. Ни одно из этих качеств не принадлежало Ласке, но она все равно стремительно продолжала уперто пытаться дотянуться лезвием до Эскела, спокойно отражающего эти удары. А потом сменившего тактику. Парировать не получалось – по край ней мере так часто, как это было необходимо. И Сона двигалась. Уклонялась от его меча, двигающегося без всякой системы, заставляющего прерывать движения, изменять траекторию перемещения. Звон клинков теперь звучал реже, но он был. И каждый раз проходилась вибрация по руке, и каждый раз казалось, что сейчас она выронит свой меч. Но это случилось только когда Эскель остановился, отошел чуть назад, показывая, что бой закончен.
Лезвие поймало красный солнечный свет, оно как будто было окрашено разбавленной кровью. Только вот Сону не слишком волновали эти красоты природы – она была слишком занята размышлением о том, как восстановить дыхание, и не упасть рядом с подарком медведя. Вместо ответа на мужчину был поднят довольно красноречивый взгляд, который мог одновременно трактоваться как предложение отправиться в не слишком приятное путешествие в места не столь отдаленные, и сообщение о том, что пока еще вроде живая. Потому что грубить, пусть даже одними глазами, способны только живые существа.

В задницу меч… желательно, именно к ведьмаку, что стоял совсем рядом, и отказывался замечать очевидные вещи. Например, то, что даже если Ласка и может поднять его подарок, удержать его в руке, ее сил все равно не хватит для того, чтобы нанести более-менее достойный удар, или, тем более, блокировать чужую атаку. Против дракона не попрешь, а тот, видимо, истратил все свои блага на других детей, рожденных в один год с Лаской. У нее было много боевого и дерзкого духа истинной зерриканки, но вот тело было не способно вместить в себя это нахальство и самоуверенность, и, тем более, найти ему достойное применение. Меч делал ее более медлительной, неуклюжей – простой мишенью, в то время как главное преимущество полукровки заключалось именно в этих маленьких размерах, в ее скорости, превышающей скорость любого воина, ловкости. Медведь не хотел этого видеть, намереваясь воспитать из Ласки некое подобие ведьмака, этакого маленького хищника, которого бы убили в первом же серьезном поединке на мечах. Что ж… придется ему показать, что необходимо иногда пересматривать методы тренировок, приспосабливая их под ученика, а не под учителя. Когда руки перестанут ныть и вибрировать, а пальцы соизволят все-таки начать нормально разгибаться, не вызывая ощущения, что не хватает одного лишь скрипа несмазанных петель для полноты картины.
Ласка нехотя подобрала меч, сунула его в ножны, и пошла за ведьмаком. Пошла даже относительно активно, подбадривая мыслями о еде, бадье и кровати. Правда, выбрать что же из данных вещей больше привлекает, не получалось… Пожалуй, от питания можно было бы отказаться, а сон и мытье совместить, банально уснув в теплой воде. Только вот прибавление нового утопленника в виде рыжеволосой полукровки вряд ли бы обрадовало корчмаря, посетителей сего заведения и, возможно, ведьмака. Хотя на счет последнего полукровка не была уверена.
Желания купаться при взгляде на «чистоту» основного помещения, которой Ласка вчера не заметила в связи с усталостью, а сегодня – из-за предвкушения тренировки, немного поубавилось, но недостаточно, чтобы отказаться от такой перспективы. Правда, по этому поводу к не слишком дружелюбному корчмарю, который недовольно косился на кончики острых ушей, Сона обращаться не стала. Нашла взглядом единственную служанку, что носилась между столиками, уклоняясь от шлепков по довольно отчетливо прорисовывающимся под одеждой ягодицам. Судя по внешности, эта девушка либо не являлась дочерью хозяина заведения, либо пошла в мать, но доверия она вызывала существенно больше. Пока Эскель заказывал еду, Ласка переговорила с блондинкой, как женщина с женщиной, получила клятвенное заверение о том, что бадья будет вымытой и с водой новой, а не использованной еще одним любителем чистоты. Сона же в свою очередь так же искренне поблагодарила, намекнув на более материальную награду, чем спасибо, и монеты, которым суждено было отправиться в карман корчмаря. Затем она вернулась к ведьмаку. Против его предложения поесть в комнате, Сона ничего не имела.
- Могу одолжить перчатку, - отметила Ласка, глядя на собравшуюся публику. Не смотря на то, что эта деревенька находилась не далеко от границы с Темерией, здесь уже вполне отчетливо чувствовались нравы Аэдрина, проявлявшиеся в нелюбви к детям старшей крови. Правда, вслух выражать это люди побаивались, осознавая, что остроухая здесь не одна ходит.
Эскель занял единственное кресло, так что на выбор Ласки оставались кровать, подоконник и колени мужчины. Долго решать не пришлось – девчонка приставила ножны с мечом к стене, и отправилась в сторону постели, сначала усевшись на край той, а затем отклонившись корпусом назад, легла, расставив руки в стороны.
- На вид больше ста лет тебе не дашь, честное слово, - отозвалась Сона, внимательно разглядывая потолок на предмет обнаружения каких-нибудь тайных посланий. Те обнаруживаться отказывались. - Да и двигаешься для старичка вполне неплохо.
Казалось, что стоит даже просто моргнуть, и Сона погрузиться в сон, прямо в одежде, не взирая на не слишком приспособленную для таких дел позу. Но в какой-то момент в дверь постучали, заставляя ее вскинуть рыжую голову, а потом в появившемся проеме показалась мордашка служанки.
- Там все готово… - сообщила она Соне, затем быстро переводя заинтересованный взгляд на Эскеля. И полукровке этот внезапный интерес со стороны вполне симпатичной девушки совершенно не нравился. - А вы правда ведьмак?
Ласка поднялась с кровати, подошла к креслу, на котором пристроился ведьмак, внезапно чмокнула его в щеку, словно обозначая, свою территорию.
- Если захочешь потереть мне спинку, я буду совсем не против, - муркнула она достаточно громко, чтобы блондинка, уже бесцеремонно вошедшая в снимаемую комнату целиком, смогла отчетливо услышать каждое слово. Потом подхватила собственную сумку, и вышла в коридор, оставляя этих двоих наедине. На душе скребли поганые гигантские крысы, навевающие воспоминания и намекающие о том, что все повторяется, но Сона упорно гнала их прочь. Пыталась гнать.

Это был тяжелый день. Ласка уже успела отвыкнуть от подобного, раньше никогда не думала, что сможет получать удовольствие от ноющих мышц, от усталости, разливающейся по телу вмести с кровью… И даже не слишком радостные мысли отступили на задний план, залегли куда-то на дно сознания, чтобы всплыть позднее. Настоящее же было пропитано запахами, ассоциирующимися в первую очередь со свежестью: мята, смола, мыло… Девчонка поставила сумку на пол, с легкостью нашла в ней несколько флакончиков – она всегда складывала вещи в определенные места, облегчая себе дальнейшую жизнь. Да и проще заранее спрятать все так, чтобы сумка смотрелась неудобным, едва закрывающимся комом.
Рубаха прилипла к спине, нехотя соскользнула с тела. Штаны, нижнее белье… Вскоре Ласка обнаженная стояла посреди комнаты. Зеркала здесь не было, пришлось опускать голову, разглядывая саму себя, оценивая повреждения… Несколько синяков, но, по сути, ничего серьезного, что нельзя было бы пережить. За дверью послышались шаги и девчонка поспешила забраться в огромную, по ее меркам, бадью. Толстая коса сразу становится легче, вьется в воде, напоминая золотисто-огненную, припорошенную пылью и пеплом, змею. Сона блаженно закрывает глаза. Дверь в этот момент открывается, в комнату входят медведь со… служанкой, что вызывает новый, совсем легкий, укол ревности. Та девчонка мгновенно краснеет то ли от вида обнаженной полуэльфийки, то ли от осознания, что так же здесь находится и мужчина. Ласка провожает ее взглядом, упуская из виду, что Эскель взял табурет, подсаживаясь ближе. Впрочем, никакого смущения, или иных эмоций это не вызвало. Девушка снова зажмурилась, сползла чуть ниже, так что вода залила ее лицо по переносицу, затем вернулась в нормальное положение.
- Ножик дать или уши сами укоротятся? – мгновенно среагировала девчонка на его шутку, основанием ладони осторожно протерев глаз. В комнате становилось душно и сыро и, хотя подобное состояние воздуха было совершенно не характерно для пустыни, то было лучше, чем холод. – Не переживай, я не из стеснительный.
Подтверждая собственные слова, Ласка сдвинулась сильнее вверх, положила согнутые руки на бортик бадьи, пристраивая на них голову, то ли насмешливо, то ли с любопытством наблюдая за раздевающимся Эскелем, который как будто сейчас желал соединиться с водой более пылко, чем с самой красивой девушкой, предложи ему кто такую возможность. Правда, строение тела у ведьмака не слишком отличалось от строения тела любого другого мужчины. Разве что более накачанный и шрамов больше…
После того, как Эскель пристроился в бадье, Ласка перекинула косу вперед, стянула ремешок, осторожно начала разбирать влажные пряди.
- Кстати, одна просьба, медведь. Если будешь спать с какой-нибудь девушкой, делай это так, чтобы я не узнала, договорились? – как бы невзначай попросила Сона, полностью поглощенная своим важным делом.

Даже самая дорогая шлюха в своей нежности не сможет сравниться с водой, ласкающей тело после долгой изнуряющей тренировки. Ее касания настолько легкие, что в какой-то момент перестаешь их замечать, но в то же время ноющие мышцы поддаются этому теплу, этой мягкости, которая пронизывает каждую частичку воды, является ее сутью. Гибкая, охотно принимающая любую форму, она обволакивает два тела, не подпуская их друг другу, но действуя не силой, а хитростью: просто настолько хорошо, что любое движение может показаться кощунственным. Вода, как и остальные стихии, весьма ревнивая особа, она хочет сама дарить наслаждение и получать его от осознания собственного превосходства перед всеми остальными расслабляющими средствами. Даже алкоголь не сравниться с горячей ванной, и если бы не клубы пара, все было бы идеально. Этот влажный горячий воздух для жителя пустыни, привыкшего к сухости и жару, чуть колющему тело и внутренности, является вещью даже более опасной, чем зимний холод.
Сона дышит поверхностно, стараясь не пропускать слишком много кислорода в легкие. От переизбытка те начинают сжиматься, стремятся избавится от этого излишества влаги, так и не ставшего привычным. И в такие моменты приходится подавлять рвущийся кашель. Но постепенно организм все-таки смиряется с подобной атмосферой, еще не привыкает, но уже и не возмущается яростно, неистово. И тогда можно полностью расслабиться, позволить теплу окутать снаружи и проникнуть внутрь, очистить не только тело, но и мысли.
Ласка бросает взгляд на ведьмака, уснувшего, кажется. Он, такой большой и сильный, с легкостью поднимающий тяжелый меч, сейчас кажется до безобразия беззащитным. Можно сбежать, даже не заметит. Эта мысль посещает каждую ночь, каждый день, когда медведь погружается в какое-либо дело настолько, что не замечает ничего вокруг. Снова уйти, сбежать в другое государство, где точно не грозит новая встреча. Может быть даже в Империю, попытать там удачу, все равно север не является для нее родиной и каких-то особо нежных чувств не вызывает. Сона прикрывает глаза. Ей определенно хочется уйти, оставить очередную недосказанность. И точно с такой же силой хочется прижаться к нему. Два совершенно противоположных желания… Ласка отзывается скорее не на голос, а на прикосновение. Даже не открывая глаз, передвигается, устраивается рядом с мужчиной, прижимаясь спиной к его груди.
- Давай сейчас не будем о дороге. Я устала, - устала бегать, устала постоянно бороться и доказывать, в первую очередь самой себе, что достойна жить. Строить планы на будущее, не зная, наступит ли оно – век воров порою короче, чем век воинов. Но сейчас это не грозит. На сегодня судьба решена, а завтра наступит не скоро.

А завтра наступит не скоро…
Ласка принимает поглаживание длинных волос, реагируя на то как сонная кошка: вроде как и особого воодушевления не проявляя, но стоит попытаться остановиться, задумываясь о чем-то, так сразу напоминает про свое существование. Урчит, или головой дергает, подталкивая человека, или вовсе изворачивается, начиная за пальцы кусать. Когда рука мужчины замирает, Сона приоткрывает глаза, рассматривает из-под опущенных, слегка подрагивающих ресниц комнату, щедро укутанную в одеяло из пара. Мгновенно отзывается на прикосновение ведьмака, чуть вздрогнув, повернув голову, подставляя эльфийское ушко к его губам. Улыбается хитро и озорно на слова, сказанные низким бархатистым шепотом: ни тени стыда, смущения, никакого отторжения, что могла бы продемонстрировать более юная или менее опытная девушка. Впрочем, такая бы в подобной ситуации и не оказалась.
- Знаешь… вполне неплохой способ отдохнуть, - с улыбкой отметила Сона, отстраняясь от ведьмака. Перевернулась, рукой уперлась в его бедро, заглядывая мужчине в глаза. Слишком знакомые – смотрит ведь не в первый раз. Только, быть может, в последний. Прошлое не дает забыть о себе, особенно когда ты готовишься снова наступить на одни и те же грабли. Сколько уже прошло лет? Время не способно стирать имена и черты лица, лишь приглушает их, сглаживает мягкими касаниями кисточки, как способна то сгладить пудра. «А что потом?».
Легко представить.
Уйти не попрощавшись и ничего с собой не взяв, но, наконец-то, поставив точку в этой игре прикосновений и намеков.
Или…
С медведем будет покой. Не тот, которого жаждет любая девушка: дом, муж, дети, собака. Ничего даже близко похожего. Это будет вечная дорога, вечные сражения и постоянное ожидание: вернется ли он с очередного задания, живой и невредимый. Придет ли она после очередной ночи, а если вдруг нет, останется лишь гадать: умерла или все-таки решила запоздало сбежать. И все-таки… будет кого ждать.
Ласка ненавидит думать о будущем. А потому она просто приникает к ведьмаку, находит его губы своими, хочет заставить его и себя забыть о том, что когда-то существовало вчера, что когда-то будет существовать завтра.