У этой женщины был самый настоящий дар пропитывать каждую свою фразу, каждое свое слово и каждый свой звук смертельным ядом и как можно сильнее хлестать сосредоточением всех этих колкостей своего собеседника. Однако любое ехидство и всякая насмешливость, если ее в речи скапливается излишне много, в конце концов приедается и теряет свой первозданный выделяющий смысл. И вот, постепенно чародей уже переставал обращать внимание на едкости собеседницы, считая их вполне нормальными и уместными. И даже когда оборотень заговорил о совокуплении, чародей не растерялся, решив подыграть:
- И если на следующее утро небеса низвергнуться на землю, и случится катастрофа мировых масштабов, то удивляться будет уже особенно-то и нечему.
Когда волчица оставила Кенхельма одного, чародей как-то слишком поспешно опустошил свой бокал. Беседы беседами, а перед ним все равно находился именно зверь, а не милая девушка. И зверь этот был осторожным и рассудительным: он слушал и наблюдал за своим гостем, будто бы пытаясь его оценить таким образом. И Кенхельма это беспокоило сейчас больше всего остального.
Чародей скрипнул старым стулом, оборачиваясь к окну. На улице стояла поздняя ночь, неспешно клонившаяся к утру. Небо ярко светилось мириадами звезд. И на их фоне еще ярче выделялась луна. Луна, к счастью, остроконечная и серповидная.
Кенхельм чуть вздрогнул, когда на стол опустились металлические подсвечники. Право же, босая походка этой женщины была абсолютно беззвучной! Но вид горящих свеч, запах жаренного мяса и бархатное вино располагали к уюту и успокаивали нервы. Возможно, чародей совершенно напрасно искал скрытые мотивы и коварные планы. И возможно, стоило попробовать расслабиться и тихонько поплыть по течению. Тем более, когда еще чародею выпадет шанс отужинать вместе с оборотнем и поболтать со зверем?
- Я учувствовал в войне на стороне Нильфгаарда. – После некоторых размышлений решился он на честное и откровенное повествование. – Я был на юге, когда император объявил об обширной мобилизации подданных своей империи. Вот и увяз в этой войне против своей воли. Однако, не буду юлить, на протяжении многих лет я ни разу не пытался дезертировать из армии, хотя шансов было множество. Так что надобно признать, что даже такое положение – полевой хирург, целитель и военврач третьего ранга – являло собою определенную стабильность. А бегство ни к чему хорошему не привело бы.
Он прервался, чтобы налить себе и своей слушательнице еще вина. Отпил немного, а затем продолжил:
- Драматические события на Содденском Холме немного пошатнули мою «стабильность». Там я был ранен и едва не расстался с жизнью – спасли местные кметы. А сразу после я враз стал дезертиром как на Севере, так и на Юге. Точнее, отступником Братства Магов я стал еще тогда, когда покинул Северные Королевства. А вот после Соддена меня сочли «безвести пропавшим» в империи, что равносильно дезертирству, если пропавшие вдруг объявлялись.
Остальное чародей оставил на домыслы самому оборотню. Понять, что дальнейшая жизнедеятельность Кенхельма сузилась до бессмысленных путешествий по миру в поисках столь же бессмысленного заработка, было несложно. А пока волчица строила домыслы, чародей пригубил еще вина.
- Что же касается людей, давших наводку на твой дом, – несколько утомительно продолжал чародей, но тотчас же прервался и более воодушевленно принюхался. – А, впрочем, это пока не так важно. Для меня сейчас куда более важно то, что мясо уже готово.
Чародей поднялся со стула и вооружился ухватом. Осторожно открыл печь и длинной палкой с рогаткой на конце извлек оттуда чугунную кастрюлю. Кенхельм приоткрыл крышку. Куда более насыщенный и яркий запах вмиг заполонил всю кухню.
- Готово. – Констатировал чародей. – Ну, хозяйка, дальше сама. Как говорится, ежели баба в доме…
В завершении поговорка не нуждалась, а чародей вернулся на свое прежнее место. Кенхельм уставился сейчас на свечи, изредка поглядывая и на дорогую бутыль с вином. В этом доме даже подсвечники подчеркивали богатство прежнего хозяина этого жилища. Черт возьми, да ведь они (подсвечники) были выполнены позолотой, а их края украшали несколько блестящих камушков, каждый из которых мог стоить целое состояние. Чародей не стал задаваться вопросом, где эта вещица была припрятана, и почему он ее сам не нашел, когда обыскивал дом. Его снедало кое-что другое.
Вот, как должен был жить настоящий чародей: в трехэтажном доме, заполненным всякой дорогостоящей утварью, пусть и совершенно бесполезной в своем назначении; чтобы в погребе всегда была бутылка туссентского вина тех старых лет, когда Меттина и Мехт еще были свободными королевствами; чтобы в доме всегда была прислуга. Вот, как до́лжно было жить чародею.
Глаза Кенхельма запылали завистью. Но зависть эта потухла сразу же, когда взгляд чародея настиг босую женщину.
А что, собственно говоря, случилось с этим магом, владевшим домом, вином и этими чертовыми золотыми подсвечниками?
Вопрос застыл на устах чародея. А мгновение после все-таки слетел с его губ.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-07 23:53:26)

Дом. Семья. Чародей проникся словами оборотня и ушел глубоко в себя, оставляя волчицу в полной тишине заканчивать приготовления и сервировку стола. Конечно, чародей и раньше задумывался об этих фундаментальных понятиях. Но извечно он приходил к одному и тому же ответу: семья сковывает, а дом ограничивает. Ему, как ученному и как чародею, следовало быть абсолютно независимым и посвящать всего себя своей работе. Ему необходимо было иметь возможность враз плюнуть на все и помчаться в Нильфгаард, если этого требовала необходимость. Ему нужно было рисковать и подвергать свою жизнь опасности, если дело того стоило. А если же у тебя есть семья, то никакой риск никогда уже не будет оправданным, а необходимые поездки перестанут быть такими уж необходимыми. И разве можно будет в этом случае посвятить всего себя чему-то, стороннему от своих близких? Нет же. Часть тебя уже навсегда будет отдана домочадцам.
А если попробовать вспомнить сейчас хоть одного чародея, который бы одновременно достиг высот в своем ремесле и обзавелся семьей? Разве есть такие? Альзур? Или Герхард из Аэлле? Может Джоффрей Монк? Нет же. Все как один померли без потомства или доживают свою старость в скорбном одиночестве.
В конце концов, была и другая причина помимо амбиций. Причина естественная и оттого самая веская. Бесплодие. Кенхельм был весьма стар по людским мерками. А все эти эликсиры, которыми пичкают себя чародеи, поддерживают молодость тела лишь в той мере, в которой это требуется, но не более того. И репродуктивные функции организма в их число как раз не входят.
Мыслей враз стало слишком много. Но из всего этого многообразия рассуждений Кенхельм так ничего и не вынес на обсуждение. Чародей глотнул еще вина и заговорил немного о другом:
- Вот представь, что кто-то или что-то лишило тебя твоих способностей к обращению в волка. – Чародей прервался, задумавшись о правильности данного примера. Но секундой после он самоутвердился в своем мнении – По своей сути, это будет означить, что проклятье снято. Но мне так кажется, что в твоем случае оборотничество уже и не проклятье вовсе. Что Зверь стал частью твоей личности даже большей, чем та ее часть, которой некогда являлась ты сама. И вот представь – Зверь пропадает. И что тогда? Что у тебя останется, и о чем ты будешь думать в первую очередь? О семье? О доме? – Чародей издал глухой смешок. А затем продолжил чуть более нейтрально: – Я буду пытаться найти утраченное. И пусть даже сейчас у меня нет абсолютно никаких идей, как вести эти поиски… но черт меня задери, если эти поиски я оставлю.
Вскоре была подана еда. Вопрос чародея так и не получил ответа, что чуть больше насторожило Кенхельма. Хотя сейчас вернее будет назвать эту настороженность обычным любопытством, потому как об опасностях чародей уже перестал задумываться.
Кенхельм вымыл руки и вернулся к столу, вооружившись ножом и вилкой. Чародей невольно ухмыльнулся, потому как соблюдать нормы этикета ему уже не приходилось очень давно. На войне солдаты не брезгали есть грязными руками горячую пищу – лишь бы только поскорее проглотить какой-нибудь кусок. После же того, как чародей был предоставлен самому себе, денег на дорогие рестораны у него находилось редко, а в дешевых трактирах никто из посетителей не смотрит на то, как ты расправляешься с пищей.
Сейчас же было иначе. Ужин на двоих предполагал постоянный зрительный контакт друг с другом, отчего Кенхельм орудовал столовыми приборами не хуже какого-либо интеллигента из дворцовой семьи. К счастью, уроки этикета, освоенные еще в Бан Арде, запечатлелись прямо-таки на всю последующую жизнь.
- Значит говоришь, кролик. – Саркастически улыбнулся чародей, опробовав мясо. – У меня уже перед глазами воспылала эта картина: огромная волчица под сажень в холке стремглав несется по заснеженному лесу, рыча и выдыхая пар. Мчится быстрее ветра и гонит перед собой лопоухого коротконогого зайца! Право же, у тебя интересные предпочтения травли дичи. Или же ты ведешь еще и традиционные способы охоты? Например, с помощью лука?

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-08 22:55:51)

Кенхельм подцепил кусочек мяса, задержав на нем свой взгляд. Картина огромного волка и маленького кролика более не увлекала чародея. Теперь целитель вообразил нечто иное: человека, вооруженного луком, стрелами, ножами и всяческими ловушками. Человека, полностью увлеченного охотой и этим кроликом, в частности. Человека, который получал удовольствие от травли дичи. И потом эта дичь оказалась на прилавке, а охотник мог даже и не притрагиваться к своей жертве. Было ли это хищничеством? По меркам многих естествоведов – нет.
- Это весьма человечно. – Подытожил Кенхельм, когда оборотень заговорил об интересе травли людей. – Убивать не ради пропитания, а ради удовольствия, вызываемого процессом охоты. Впрочем, ни тебе, ни твоим жертвам легче от этого не станет.
Кенхельм расправился с остывшем уже куском мяса после длительной его оценки. А сразу после продолжил свою мысль:
- Так что я вынужден забрать свои слова обратно, касающиеся твоей личности и противоборства в ней Зверя и Человека. Покуда убийство даже в звероформе будет приносить тебя удовольствие, то ты будешь Человеком большим, чем Зверь.
Кенхельм никогда не видел дикого оборотня, растерявшего все остатки самосознания. Но чародей мог предположить, каковы он будет являться: свирепым хищником, а не убийцей, который никогда не будет играться и испытывать свою жертву, а разорвет ее на части при первой же возможности лишь только затем, чтобы утолить свой голод или сохранить свою жизнь.
Дальнейшие слова собеседницы только утвердили домыслы чародея. К великому его удивлению, перед ним сидел оборотень, чьи идеалы и ценности были куда как более человечными, чем те, которым был предан сам Кенхельм. Женщине были важны ее родные и близкие. И в этом отношении она была даже лучше эгоистичного чародея.
- Тогда я смею извиниться перед тобой за то, что мой отец – человек весьма грубого склада ума и скверного характера – оприходовал некую эльфскую чародейку и решил, верно забавы ради, усыновить ее сына. – Огрызался Кенхельм, совершенно не скромничая в своих откровениях. – Да только жрец он был и ненавидел в равной степени как колдунов, так и эльфов. А праведный свой гнев частенько вымещал на сыне, который чудесным образом совмещал в себе толику того и другого. Стоит предположить, что именно эти события давно минувшего прошлого сформировали во мне столь мелочное отношение к семье и дому. А целая жизнь, направленная на услужение магии и науке, привнесла совершенно иные идеалы и ценности.
Чародей закончил, уставившись на оборотня. Кенхельм, кажется, оценивал весь смысл собственных слов лишь после того, как эти слова уже прозвучали. И он тотчас же устыдился всех этих откровений о собственно прошлом. Алкоголь извечно развязывал чародею язык до неприличной степени.
Молчал Кенхельм долго, заканчивая с ужином. Вскоре тарелка опустела, а вина в бутылке становилось все меньше. Когда чародей разлил остатки, оборотень снова заговорил. Женщина предложила нечто такое, что, как она сама догадывалась, совершенно не понравилось Кенхельму.
- Наш уговор касался лишь одного ужина. – Непринужденно заговорил чародей, даже улыбнувшись. Хотя холодный взгляд улыбки этой не разделил. – Но я в любом случае поделюсь информацией о своем нанимателе.
Чародей отодвинул от себя тарелку, облокотившись на спинку стула. Скрестив на груди руки, он также внимательно смотрел на собеседницу. Но отвечать и дальше, кажется, Кенхельм не спешил.
«Остаться жить, прямо-таки скажем, на попечении оборотня? Что за вздор? Поселиться в ее доме, присматривая и ухаживая за жилищем, да еще и деньги за это получая? Починить пол?!»
Первым воспротивилось само достоинство чародея, ибо предложение это в первую очередь задевало гордость Кенхельма. Затем настало очередь проснуться подозрительности, ибо предложение оборотня на проверку было каким-то недосказанным и урезанным. Зачем лютому зверю нужен был человек, который отныне растерял всякую силу? В этом плане чародей без своей магии был попросту бесполезен.
Но когда настало время домыслов, то тут Кенхельм изъявил некоторую благосклонность. Во всяком случае, ему стало любопытно, для каких целей оборотню мог понадобиться чародей без магии. Именно поэтому Кенхельм не спешил раньше времени отвергать предложение, и снова заговорил немного о другом:
- С нанимателем мы условились встретиться нынешним утром как только солнце взайдет, где-то около местной харчевни. Я могу привести тебя к нему.
Кенхельм поймал себя на мыслях, что желает увидеть то, что оборотень вознамерился сотворить с тем лысым толстячком, давшим наводку на этот дом. Чародей вдруг осознал, кого именно можно выставить виновного во всем случившемся. Зачем винить во всем себя, если на роль виноватого может подойти и некто другой?

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-11 23:05:43)

Ах, как же Кенхельм был наивен в своих домыслах и убеждениях!
Целитель свято верил тому, что опасность его миновала. Перед ним сидела девушка. Человек, чья человечность уже не вызывала никаких сомнений или опасений. Чародей пришел к этому выводу путем бесед и рассуждений со своей собеседницей, и был он в этом абсолютно уверен. Кенхельм сидит вместе с ней за одним столом, вкушает предложенную еду. Он гость. Теперь он чувствует себя в безопасности. А Зверь остался в прошлом – где-то там, в потемках подвала; на операционном столе. Зверь был огорожен истинно человеческим обликом, отчего теперь не представлял никакой угрозы. Так рассуждал чародей.
Но перед ним был действительно человек. Этот факт и заключал в себе всю ошибочность суждений чародея. Именно Человек, а не Зверь, – существо куда боле опасное, которого следует остерегаться больше всего. Именно Человек может надеть на свое лицо маску доброжелательности и благочестия, чтобы добиться всех своих гнусных и ужасных целей. Зверь на такое был попросту не способен.
Но чародей не знал. Не догадывался ни о чем дурном. Он простодушно доедал жаркое и допивал вино, предвкушая скорый дальний путь – тернистую дорогу, абстрактной целью которой станет сама Магия. Он не знал, куда эта дорого его приведет, но уже пытался выстроить хоть какие-то маршруты. Оставалось лишь отдать оборотню последний должок, а потом бы их пути разошлись. Так предполагал чародей.
И сколь же наивным он оказался в своих предположениях…
- Ничего конкретного. – Серьезно отвечал чародей. – Магические безделицы и артефакты. Книги или даже обычные украшения – любую ценную вещь. Впрочем, именно чародейские принадлежности интересовали его больше всего.
Кенхельм опередил не озвученное предложение оборотня:
- Я мог бы явится и с пустыми руками. В конце концов, какая разница? Тем более, если я принесу ему какие-либо ценности, то могут быстро разлететься слухи, что в этом доме действительно были некие богатства. И, как следствия, эти богатства могут лежать здесь до сих пор, не так ли?
Чародей устал сидеть на одном месте. Тем более, что еда уже была съедена, а вино – выпито.
- До рассвета еще около часа. Вряд ли уже хоть сколько-то выспаться за это время удастся. Поэтому… – Затянул он слово, подымаясь из-за стола. – Я бы предпочел привести себя в порядок, да и отправляется уже на встречу. Не думаю, что мой наниматель будет против некоторой пунктуальности.
Чародей вежливо поблагодарил оборотня за еду и питье, скрывшись в темноте комнаты близ умывальника, до которого почти не доходило никакого света. Впрочем, конечно, от взгляда оборотня сложно было скрыться.
Кенхельм долго умывал сначала руки, а потом лицо. Сон начал брать свое – усталость постепенно завладевала чародеем. Отчего Кенхельм решил взбодриться, отсыпав на край умывальника немного фисштеха и громко затянувшись.
Место, где оставались порошкообразные крохи, чародей предусмотрительно отер и вымыл.
- Дай знать, когда будешь готова.

Утренняя заря лениво овладевала миром. Последние, самые яркие звезды медленно меркли на небосводе. Первые, еще совсем тусклые солнечные отблески освещали горизонт. Где-то вдали доносилось щебетание птиц. Совсем скоро к ним присоединится громогласное кукареканье. Но пока город, по большей части, продолжал мирно спать или только-только начал пробуждаться от глубокого сна.
Улочки были пустыми. Не было видно даже волчицы, вышедшей из дома вместе с Кенхельмом, но уже успевшей затеряться среди вереницы домов, дворов и аллеек. Но чародей был уверен, что оборотень где-то рядом и пристально следит за ним.
Улочки были сырыми. По всей видимости, за ночь здесь прошелся дождь, а к утру редкие лужицы покрылось тонким слоем льда. Лед под ногами хрустел, а влага тотчас же потоком вырывалась из-под тонкой корки.
Было холодно. Каждый выдох сопровождался облачком пара. Кенхельм плотнее укутывался в свой дорожный плащ, но тонкая ткань не могла принести желаемого тепла.
Старая, перекривившаяся харчевня была закрыта и совершенно безлюдна в столь ранней час. Вокруг не было ни единой души. Кенхельм присел на какие-то доски во дворе трактира, ожидая появления нанимателя. Прождать пришлось примерно четверть часа.
Наниматель явился в компании троих людей, два из которых были вооружены мечами. А третий – человек необычайно высокого роста с черными уложенными назад волосами – был весь обвешан разного рода украшениями, среди которых были и кольца с дорогими камнями, и жемчужные цепочки, и золотые браслеты, и серебряные застежки на одежде. Сказать, что человек этот совершенно не знал меру в блестящих безделушках, значит было ничего не сказать.
- Ах, вы уже тут. – Заладил своим слащавым голосом уже знакомый целителю богатей, укутанный в меховую шубу. – Славно, что вы пришли, мэтр… как вы там себя назвали?
- Я и не назывался. – Отвечал он, не подымаясь с досок. – А к чему столько народу?
- Ох, я всегда предпочитаю иметь под рукой верных людей. – Сделал он полуоборот в сторону двух наемников. – Сами понимаете, нынче время неспокойное. А это, – обернулся теперь он в сторону увешенного драгоценностями человека. – Мой один очень хороший знакомый и коллега в одном общем деле. Чародей, имя которого раскрывать я не имею никакого права.
- Давайте ближе к делу. – Вмешался только что представленный чародей. – Что было обнаружено в том доме?
- Ничего. – Ответил Кенхельм, даже и не дрогнув лицом. – Обычный дом, который был давно заброшен.
Чародей громко втянул носом воздух. Чихнул из-за скопившегося в носоглотке фисштеха.
- Черт тебя подери, Танвель. Я же просил тебя нанять чародея. А ежели и не чародея, то хотя бы человека ответственного. А это что такое сидит перед нами? – Артистично взвел чародей кверху руки. – Зачуханный наркоман – вот, что это такое!
- Он пози… позициировал… позиционировал себя как мага! – Держал ответ Танвель. – Тем более, что чародеи – хитрый люд. А вдруг бы, действительно, он нашел бы там чего? Так непременно бы сбег в тот же час! А так он дом на себе проверил, считай, облазил там все, и живой вернулся. Значится, нет там никаких западней чародейских, не так ли?
Кенхельм смолчал, настороженно переводя взгляд с чародея на Танвеля. А вместе с тем постепенно в голове складывалась и вся картина целиком.
- Ох и тупица же ты, Танвель. Очень многие, как ты сказал, «чародейские западни» реагируют и срабатывает исключительно на стороннюю магию. Но… черт с тобой. Глупо будет и дальше ходить кругами. Вставай, наркоман вшивый, с нами пойдешь. Если хочешь деньги получить, то сначала их заработать надо! А ты ничерта еще не заработал!
Паршивая складывалась ситуация. Очень паршивая. Но Кенхельму ничего не оставалось, кроме как выполнять указания чародея, потому как к нему настораживающие подошел один из верзил, грозясь применить силу. Целитель поднялся на ноги и пошел вслед за остальными.
Дорога выдалась молчаливой. Постепенно улицы заполнялись людьми, но все жители, как казалось Кенхельму, были какими-то сонными и медлительными. В то время как сам целитель то и дело вертел по сторонам головой и бегал повсюду глазами – именно так действовал фисштех. А мысли сменяли одна другую, но большинство из них вертелось вокруг одного и того же вопроса: «что будет дальше?». Застанет ли компания в заброшенном доме оборотня? Или же волколак опасливо отступит? Случится ли кровавая баня? Или богатей и чародей обнаружат тот некогда сокрытый от посторонних глаз подвал, полный некромантских трудов и принадлежностей? А если и обнаружат, то что тогда сделают с самим Кенхельмом?
Как на ситуацию не глянь, все выглядело как на подбор паршиво.
Скрипнула калитка во дворе – к дому близилась компания из пяти людей. Толстяк поспешил ретироваться за спины двух своих телохранителей. Наемники как-то опасливо потянулись к своим мечам. А сам чародей, обвешанный украшениями, шел во главе всей процессии, складывая, как заметил Кенхельм, некоторые магические жесты и шепча какую-то формулу. Если целитель верно разобрал последовательность, то это были защитные чары.
Сам Кенхельм шел между чародеем и двумя наемниками. Он тоже, поддаваясь общей тенденции, потянулся к своему кинжалу. К счастью, свое оружие чародей из дома забрал, и никто его пока не пытался у Кенхельма отобрать.
Вот только против кого пускать эту сталь, ежели сделать это все-таки придется?

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-14 23:54:23)

Неизвестный маг хоть и полон был решимости, но дверь он открывал почти также, как открывал ее и Кенхельм минувшим вечером, когда впервые проникал в этот дом, – медленно и аккуратно, будто внутри находился некий монстр, которого тот совсем не желал будить громким шумом. Впрочем, бедолаге чародею быть может очень скоро уже представится возможность увидеть одного из таких монстров. Кенхельм почти не сомневался в этом.
Дежавю. Целитель снова проникал в тот же дом в личине вора, и снова им владел некий трепет в купе со страхом. И снова – внутри дома было пусто – ни единого звука, никаких скрипов и шорохов. Ничего. И никого.
Неужели оборотень отступил? Целитель не мог в это поверить! Но давать бой четверым людям, среди которых был один маг и двое наемников – это слишком опасно для любого, даже самого страшного чудища. Тем более, что чудище это было совсем недавно ранено. Кенхельм не знал, радоваться ли подобному событию или огорчаться.
Обвешанный украшениями чародей отделился от остальных, заинтересовавшись пробоиной в деревянном полу. Он приблизился и склонился, всматриваясь в темноту подвала, а потом, сложив простой знак, изгнал всю тьму ярким магическим светом. Его взору тотчас же предстала яркая и интригующая картина: подполье, полное всяческих инструментов и приспособлений отнюдь не медицинского назначения, стеллажи книг, серебряный меч и операционный стол, измазанный свежей кровью.
Чародей фыркнул, туша свет и грозно оборачиваясь в сторону Кенхельма.
- Пустой и заброшенный дом, говоришь? – Злостно рявкнул он. – Ничего интересного тут нет, говоришь?
Чародей приближался. Кенхельм отступил. Его рука дрогнула, готовая обнажить сталь кинжала, но вдруг конечность онемела. Он не мог даже двинутся, а одно из колец мага охватывало тягучее и мягкое свечение.
- Что здесь произошло? Чья эта кровь внизу?! – Повышал он голос. – И почему ты соврал?
Свечение черного камня, охваченного серебряным кольцом на безымянном пальце мага, усиливалось. А вместе с тем Кенхельм чувствовал, как онемение распространяется по всему телу от шеи до самых пят. Целитель знал, что последует после – боль. Много боли. Это заклинание было схоже с тем, которое Кенхельм использовал на оборотне, чтобы обездвижить яростного зверя.
- Ты его видел, не так ли? Зеркало. Нашел, черт тебя дери! Где оно? Что ты с ним сделал?!
Ответить целитель не успел. Будем честны, Кенхельму незачем было покрывать оборотня, и он бы враз описал хозяйку этого дома, упоминая вместе с тем и ее оборотнические способности. Он бы и имя ее припомнил, если бы только знал его. Рассказал бы о зеркале и о том, что разбил его. Описал бы и всю ту чертовщину, что творилась после. Но в тот миг, когда Кенхельм еще не успел произнести ни звука, входная дверь звучно распахнулась, и в дом кто-то шумно проник.
Онемение прошло. Целитель пошатнулся, оборачиваясь назад. Он был абсолютно уверен в том, что его взору предстанет огромный волк. Но он ошибся – в дом ввалились четверо солдат.
На секунду в холле повисло неуверенно молчание и нервное выжидание. А потом вдруг началась такая суматоха, что разобрать что-либо в ней не представляло никакой возможности. Первыми вспылили двое наемников, обнаживших сталь и явно ожидавших поддержки всемогущего чародея. Солдаты на перебой призывали всех к спокойствию и повиновению, а потом также выхватили из ножен мечи. Их было вдвое больше – никого страха схватиться со слабым противником. Потом взвизгнул Танвель; живо перебирая своими пухлыми ножками, он устремился на кухню, не желая видеть бойни или быть задетым случайным взмахом клинка. А тем временем сам чародей никакого интереса ни к солдатам, ни к наемникам не проявил. Он снова обернулся в сторону зияющий дыры в полу, вскинул обе руки и произнес знакомую Кенхельму формулу – иллюзорное заклинание. В тот же миг дыра исчезла, а вместо нее лежали точно такие же доски, как и повсюду вокруг.
Второе заклинание целитель тоже узнал – это был телепорт. Когда с жестами и формулами было покончено, рядом с магом образовался овальный сгусток энергии. Но чародей не спешил покидать этот дом. Прежде магик окинул Кенхельма злым взглядом и поднял в его сторону руку.
- Нет! – Взвизгнул целитель, когда его тело сковывали телекинетические путы. – Нет, нет, нет!
Его тело мертвым грузом устремилось в сторону портала. Но каким-то чудом целителю удалось избежать западни. За пару саженей он смог вытащить серебряную шкатулку с фисштехом, раскрыть ее и высыпать весь порошок в сторону мага. Фисштех окутал лицо чародея белым гримом, заставляя того прервать чары и с руганью вцепится в свои глаза. А секундой позже он шагнул в темноту портала и исчез.
Тем временем один из наемников был убит, а второй опустил свой меч, понимая, что никакой магической поддержки не последует. Танвеля за шкирку вытащили из кухни и приволокли в прихожую, грубо опрокидывая того на колени. Другой солдат грозно навис над распластавшемся целителем, который после мощных телекинетических чар едва ли не пробил своим телом стену.
- Вставай, курва твоя мать! – Рявкнул он. – Лучше сам давай – иди, ползи, хоть что делай – давай к остальным! Иначе больно будет…
Чародей попытался сам. Он сначала полз, пытаясь подняться, – старался изо всех сил. Да только стражнику черепаший темп Кенхельма явно пришелся не по душе. А потом было действительно больно.
К Танвелю и наемнику его тащили по земле за волосы, а под конец рванули так, что выдернули целый клок. Трое преступников скомкались у входной двери. Танвель что-то кричал о своем высоком положении в обществе и о том, что весь этот квартет туполобых солдат выпрут из стражи, стоит им только еще раз коснутся его высокородной физиономии. В тот же миг толстяка удостоили такой оплеухи, что один из его передних зубов с хрустом вылетел из челюсти.
Наемник благоразумно молчал. Кенхельм тоже.
- Хорошая работа, чет возьми! – Рявкнул старший из солдат, оттаскивая труп в сторону. – Преступники схвачены, а пострадавших нет. Рид, сегодня ты поставляешься!
- Почему я, лейтенант? – Возмутился светловолосый страж. – Тем более, что один из гадов этих сбег. Чародей, который!
- Какой еще чародей? – Возмутился лейтенант. – Не было тут никаких чародеев, дурья твоя башка! Или ты сам хочешь оформлять не один, а сразу три отчета по проделанной работе, ввиду присутствия в деле чаровника?
- Никак нет! Никаких чародеев.
- Вот и славно. А ты, Бутля, ну-ка дом осмотри на предмет пропаж всяких. Да внимательно смотри! Хозяйка про благодарность говорила. Видать, у нее тут много ценностей всяких. А ты, – окинул он взором последнего своего подчиненного, – ежели хозяйка явится и возникать начнет, успокой ее.
- А сами-то вы чего, лейтенант?
- Пойду отолью. От вида крови, не поверите, мне всегда ссать хочется.
Солдаты рассмеялся и разошлись. Один лишь Рид остался следить за связанными преступниками.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-20 13:48:56)

Кенхельм, чуть сгорбившись после сильного удара под дых, исподлобья наблюдал за одним из стражников, задачей которого стал «досмотр пропавших вещей». Бутля – да, кажется его звали именно так – прошелся так близко к провалу, покрытому ныне иллюзией, что Кенхельм был уже полностью уверен в том, что стражник соскользнет и с руганью полетит вниз, в подвал. Но стражник, будто бы полагаясь на свое удивительное чутье, обошел невидимую дыру и скрылся в одной из комнат.
Чародей выдохнул. Все-таки и в его интересах было то, чтобы эти многоуважаемые хранители порядка здесь никакого подвала не обнаружили и поскорее покинули бы дом. Дело и без того уже выглядело слишком запутанным, а наличие запретных некромантских трудов и богомерзкого оборудование могло бы запутать дело еще больше. И кто знает тогда, кому и какие обвинения будут предъявлены в конце концов.
Дальнейшее развитие событий предсказать было несложно. Появление на пороге хозяйки дома утвердило целителя в его домыслах, и стало предельно ясно, что это именно она взвалила стражу на головы преступников. Теперь же ей оставалось лишь избавить от дотошных хранителей правопорядка, чем она и поспешила заняться, покуда все складывалось так удачно и без видимых осложнений.
Оборотень виртуозно создал видимость беззащитной женщины, премного благодарной своим спасителям и весьма щедрой до этой благодарности. За блеском золота солдаты даже не пытались разглядеть фальши, а вот Кенхельм, сидя связанный на полу и недобро косившийся на постепенно слабеющую иллюзию прекрасно различал ее лицемерие, хотя и находил его весьма оправданным и своевременным
- Ну? Говорить, встать можешь? – Вскоре после ухода стражников, обращался к нему оборотень.
Она присела совсем рядышком, обеспокоено рассматривая чуть избитое лицо чародея. И сейчас Кенхельм уже не мог разобрать фальши или разглядеть лицемерия. Ведь не было ни того, ни другого. Или же целитель был попросту слепым глупцом. Ему казалось, что этот сочувственный взгляд был вполне искренним. Ведь кому, как не оборотням сочувствовать нелюдям и всяческим выродкам, – а именно эльфом или же полуэльфом она сочла целителя, насколько он мог рассудить из недавнего ее разговора со стражами, – понимать все те гонения, которым они подвергались со стороны человека, и разделять людское презрение.
Вот только оборотень хоть и нелюдем являлся, но от эльфа и гнома он отличался тем, что даже в одиночку для человека он мог оказаться проблемой куда более страшной и ужасной, нежели толпа низушек и краснолюдов.
И снова чародей не видел главного. Он видел сострадание. Но в упор не замечал опасности.
- Я в порядке. – Подтвердил чародей, принимая помощь. – Всего лишь несколько выдранных волос и пара пропущенных пинков. Лицо относительно целое, а зубы на месте – и то уже хорошо. А вот угоди я в лапы чародею, ничего бы хорошо не было. Так что все обошлось. – Он на мгновение прервался, подымаясь на ноги. Потом какое-то время рассматривал собеседницу. Опосля добавил: – Спасибо, что вытащила из этой передряги.
Кенхельм направился к провалу. К его удивлению, иллюзия все еще выполняла свою скрывающую роль, хотя сам чаровник был, наверное, уже за многие мили отсюда. Целитель присел на самый край и провел по иллюзорным доскам рукой. Чары вмиг развеялись.
Неподалеку валялась пустая шкатулка из-под фисштеха. Вокруг нее осели остатки белого порошка. Шкатулку чародей подобрал, с некоторой горечью поглядев на белое пятно. А затем он снова поднялся на ноги и уставился на оборотня.
- Чародей обязательно вернется. Он видел лабораторию внизу, и намеренно скрыл ее от стражников. Предупрежу сразу – маг этот силен, и в честном бою одолеть его будет непросто. Зато есть столько приемов бесчестных супротив чародеев, что их изощренности даже ты, вместе со своим богатым опытом общения с магами, подивишься.
Целитель не улыбнулся. Он чувствовал себя дураком оттого, что лез совсем не в свое дело. Оборотни, маги-ренегаты и некромантия – все это слишком опасно, а любое взаимодействие с каждой из составляющих этой опасности, будь то лицемерный оборотень или даже обычная книжка за авторством очередного уже сожжённого или четвертованного ученого-чародея, запросто могло привести к печальным последствиям. Кенхельм уже поплатился за свою неосторожность – лишился магии. А теперь он рисковал потерять свободу. Или свою жизнь.
Но с другой стороны, он бы получил возможностью вернуть свои силы. Или хотя бы узнал, как это можно будет сделать. Чародей тот был как-то связан с зеркалом и должен был знать о его природе куда как больше, нежели чем любой другой. Риск, на который шел чародей, предполагал некоторые шансы вернуть свои способности к магии. И ради этого можно было рисковать как своей свободой, так и жизнью.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-20 14:11:25)

Ухмылки и хохот волчицы Кенхельму совсем не понравились, отчего целитель решил пояснить невесть откуда взявшуюся настойчивость и добродушие:
- Поверь, мне достаточно одного взгляда на то, как чародей использует Силу, чтобы определить степень его опасности. Жесты, формулы, речь – по этим параметрам можно вполне объективно оценить мага, даже если тот ограничился двумя-тремя заклинаниями в твоем присутствии. – Чародей не стал добавлять того, что уровень мастерства этого неизвестного мага, по самым субъективным оценкам Кенхельма, был на порядок выше его собственного. Точнее, был бы выше, если целитель все еще владел своей магией. – К тому же все эти побрякушки и драгоценности, которыми он себя увешивает, – все они усиливают взаимодействие с Силой.
И именно его вмешательство в обыденный ход вещей, в котором, казалось, участвуют только охотливый до всяких ценности богатей-наниматель и алчный до выгоды вор, оборачивает все эти события некоторой таинственной пеленой.
Врать у Кенхельма никогда не получалось. И чтобы увильнуть от любопытствующих взглядов и полунамеков оборотня, касающихся причин столь резкой перемены мнения целителя и его возбудившегося к этому делу интереса, бывший чародей вооружился красивым словом и отвлеченными темами. Он пытался взвалить причину своего поведения на интерес и любопытство. Да только любой , кто провел с Кенхельмом хотя бы пару откровенных бесед, сразу бы смекнул, что он был не из тех, кто будет интереса ради рисковать своей жизнью. Во всяком случае, не теперь и не в таких самоубийственных условиях.
А вот говорить волчице о целях этого неизвестного мага и о его связи с зеркалом отчего-то совершенно не хотелось. Оборотень вдруг начал вызывать подозрения чародея своей излишней, чрезмерной и просто вопиющей добротой. В контрасте с недавними побоищами и смертоубийственными угрозами это выглядело слишком странно.
Впрочем, может оборотни попросту ценят тех, кто пытается им помочь? Таких ведь людей должно быть совсем немного… Кенхельм не знал. Он слишком плохо разбирался в оборотнях. Да и в людях копаться умел недостаточно хорошо. Зато целитель мог запросто вправить какому-либо бедолаге нос, или аккуратно сшить любой порез. Каждому были даны разные способности и умения. И на том ментальном поле боя, на котором Кенхельм сошелся сейчас с волчицей, целитель заметно уступал своему опоненту.
Вот только грустным был тот факт, что и на материальном поле боя с тем же противником целитель теперь был заведомо обречен на провал.

Чародей молчаливо сидел там, где было велено, и делал то, что было указанно – запрокинул голову и держал полученный ковш. Сейчас взору оборотня, когда длинные волосы Кенхельма сползли назад, предстало самое обыкновенное человеческое лицо. Как ни странно, но именно длинны волосы, прикрывавшие уши, более всего прочего создовали эльфский образ. А сейчас с этими открывшимися короткими и округлыми ушами чародей совершенно на эльфа был непохож. Да и никогда эльфом он себя не мог считать. Всегда он был человеком – существом упрямым, алчным и нетерпеливым. А эльфы для него были неким идеалом – они были прекрасны в культурном и историческом плане.
Впрочем, пусть оно так и продолжает оставаться. Таким образом было намного проще жить.
Тем временем женщина отирала лицо Кенхельма от крови, улыбалась и источала приятный яблочный запах. Все это должно было успокаивать и расслаблять. Должно было. Но излишняя доброта, порою, настораживает даже больше, чем любая злоба или угроза.
Кенхельму пришло на ум одно удивительное животное. Птица родом из сорокопутов. Хитрый и жестокий хищник, который мог усыпить бдительность многих других птиц, подражая их голосу, войти в доверие, а потом убить. Но сорокопуты делают это из необходимости, будучи хищниками небольшими и отнюдь не грозными. Зачем бы это делать лютому волколаку, для которого бывший чародей – жертва совершенно беззащитная?
Быть может, ради удовольствия? Чтобы заглянуть напоследок в глаза своей жертвы, полные не только ужаса, но еще и осознания предательства и горечи собственной глупости?
Кенхельм вздрогнул, когда холодная тряпка снова коснулась его лица. Чтобы не выглядеть напуганным, он чуть поморщился, создавая видимость боли от прикосновения к ссадине. А потом встречно улыбнулся. Улыбка вышла почти такой же искренней и естественной. Почти.
От неприятных мыслей удалось отвлечься благодаря мази, откупоренной оборотнем прямо под носом у Кенхельма. Целитель принюхался, пытаясь разобрать составляющие, и подождал, пока не проявится первые эффекты от мази.
- Мазь на основе софоры и туи. Спиртовая вытяжка при добавлении эвкалиптового и эфирного масла пихты.
Целитель чуть мухлевал, блистая сейчас своими познаниями в травничестве. Догадаться о составе получилось благодаря тому, что чародей уже заранее успел ознакомиться с доступными волчице ингредиентами и некоторыми другими уже готовыми мазями и эликсирами.
- Ты ведь сама изготовила эту мазь? – Предположил чародей. – Я видел стеллаж, заполненный травами, плодами и прочими необходимыми компонентами. Да и ароматическая основа тех духов – твоих рук дело? Подобный уровень мастерства требует высоких знаний. Помимо прочего, твой наставник, некогда живший в этом доме, обучил тебя еще и алхимии вкупе с травничеством?

Когда со всей этой подозрительной доброй помощью было покончено, волчица порядочно предложила Кенхельму отдохнуть. А потом, если он только того пожелает, он мог бы покинуть ее и ее дом.
«Повернутся к волку спиной и попытаться уйти…»
- После фисштеха так просто не уснешь. – Хмыкнул чародей, пытаясь развязностью своего тона прикрыть неугасающее волнение. – Благодарю за предложение, но вынужден отказаться. Однако все дела с магом, с этим домом и с тобой я бы предпочел довести до конца, чтобы в последствии быть уверенным, что никакие ренегаты, наемники или бандиты за мной не охотятся. Я готов оказать тебе помощь в поимке и нейтрализации этого чародея.
«А заодно и побольше узнать у него о том зеркале».
Кенхельм поднялся со стула и снова заглянул в подвал. Чародей ждал, пока оборотень к вернется из своей спальни, чтобы продолжить разговор. А когда волчица опять была перед ним, первым заговорил Кенхельм:
- К сожалению, неизвестно, когда этот маг вновь вознамерится появится в твоем доме. Быть может, это произойдет через несколько часов, а может – ближе к вечеру. Быть может через день, а может и через неделю. Но ясно одно – без моей помощи тебе не подготовиться к его визиту, ведь если в доме никого не останется, велика вероятность будет, что ему никто и не помешает обокрасть твою лабораторию. Так что один из нас должен выполнить некоторые инструкции, с которыми я ознакомлю тебя сразу, как только решим, кому оставаться в доме, а кому эти инструкции выполнять.
Правда, если в доме останется Кенхельм и в это время сюда явится чародей, то целитель будет абсолютно бесполезен и немощен супротив грозного мага без своих собственых сил и способностей. Да и навряд ли оборотень оставит его наедине с лабораторией.
С другой стороны, отпускать его из виду было чревато побегом, о котором, впрочем, целитель даже и не думал сейчас.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-20 22:38:31)

Кенхельму была неприятна эта настораживающая маска искренней доброты. Точнее сказать, он не мог утверждать точно, играл ли с ним оборотень или вел себя естественно. Но вся эта излишняя доброта действительно настораживала. И теперь, когда волчица будто бы уловила настроение и пожелание целителя, она оставила все маски позади и предстала пред ним таковой, каковой и являлась на самом деле.
Казалось, Кенхельм получил то, что хотел – правдивости и искренности. Он добился этого своими отвлеченными разговорчиками, недоговоренностями и лукавством. И вот – правда зарождалась на его глазах.
Вот она, правда: мощная рука впивается в его горло, тащит куда-то; спиной Кенхельм чувствует стену, хватка усиливается, а пол уходит из-под ног. Все случилось так быстро, что целитель не смог успеть ни выругаться, ни вскрикнуть, ни сказать что-либо в свое оправдание. Он мог лишь хрипеть и гортанно чавкать.
Обращение оборотня было лишь частичным, но эти метаморфозы исключительно устрашали. Так, правая рука, сжимавшая хрупкое человеческое горло, налилась силой и вздулась мышцами. Кенхельм чувствовал, как в его кожу на шее впивались острые когти. Он видел, как оборотень обрастал шерстью, как изменялось ее лицо. А еще это голос – голос, лишенный всякого женского благозвучная. Голос, достойный самого ужасного монстра.
И эти глаза. Холодные и ледяные. Страшные в своем безразличие глаза. Кенхельм мог поклясться, что даже полные ненависти и злобы глаза являли бы собою картину куда менее устрашающую, чем та, которая предстала сейчас перед чародеем. Злоба и ненависть – это проявления хоть и жестокие, но весьма очевидные и предугадываемые. А холодное безразличие этих голубых глаз предугадать было попросту невозможно. И совершенно неясно было, о чем она думала и чего желала.
Кенхельм с большим трудом подавил в себе рефлекторное желание вцепиться в рукоять своего кинжала. В самой глубине своего сознания целитель понимал (или же всем сердцем хотел на это надеется), что подобный выпад был ничем иным, как актом устрашения. И подобные домыслы подтвердили слова оборотня, которые Кенхельм хоть и совершенно не мог сейчас разобрать, но которые своим наличие уже сбавляли накал опасностей. Ведь если бы Зверь хотел убить, то зачем перед этим заговаривать зубы своей жертве? И вместо рукояти, руки целителя вцепились в железную хватку оборотня, пытаясь ее хоть немного разжать. И попытка, ясное дело, осталась безуспешной.
К самому концу монолога оборотня чародей начинал уже понемногу терять сознание. В его голове гудело, а руки постепенно оставляли попытки бесполезного сопротивления. В какой-то момент и глаза уже начинали закатываться, да только именно в тот момент хватка Зверя ослабла, и чародей выскользну из ее лапы на землю. Упал на деревянный пол и начал кашлять.
За кашлем последовало сопение и тяжелое дыхание, чародей на четвереньках отполз к стене и, облокотившись на лестницу, шумно сел. Отвечать он совсем не спешил, уставившись в глаза волчицы. Смотрел долго, без всякого страха. Благо, запал злобы и ненависти вполне тому поспособствовал. К счастью, на большее этой ненависти не хватило, а когда запал иссяк, чародей потупил свой взгляд.
Злоба и обида – явления вполне ожидаемые в данной ситуации. Эти чувства неплохо растормошили как разум, так и весь организм чародея. И теперь удавалось мыслить быстро и ясно.
- Маг как-то связан с разбитым зеркалом. – С хрипотцой начал Кенхельм, снова уставившись в глаза волколаку. – Именно эта вещь интересовала его больше всего, и о ней он знал еще до того, как здесь появился. И о том, что вещь эта разбита, он еще не знает. Отсюда можешь понять, почему я так заинтересован в его поимке. Если зеркало принадлежит ему, то он должен знать природу тех вещей, которые произошли совсем недавно в твоем доме. И он может знать, каким образом я смогу восстановить контакт с Силой.
Кенхельм нервно вздохнул, заерзав на месте. Он, кажется, хотел встать, но отчего-то передумал. Чародея едва заметно трясло. Впрочем, тому причиной навряд ли бы страх.
- Стрелой в затылок ты сможешь уложить только пьяного мужика, возвращающегося темной ночью из трактира домой. – Грубил он, стрельнув недобрым взглядом. – А мага таким не возьмешь. Он осторожен и аккуратен, и защитой пользовался даже тогда, когда явился сюда в первый раз. Чего уж говорить о втором разе, когда он полностью будет уверен в том, что здесь творится самая настоящая чертовщина.
А теперь о конкретных фактах и моих предложениях. Мы можем предвидеть два сценария, которым воспользуется чародей: он может явится сюда телепортом, избегая лишнего внимания в городе и выбирая наикротчайший путь к своей цели, а может быть более осторожным, и выберет наблюдение за домом и проникновение более традиционным путем. И на случай первого сценария мы можем обратить его телепорт против него же, исказив точку назначения телепортации или же и вовсе загубив портал, что приведет к печальным последствиям. Правда, для осуществления этих планов нам понадобятся некоторые объекты, пропитанные Силой и зачарованные правильным образом. Ходить за ними далеко не надо – их и в Бругге должно быть полно, и заполучить их вполне получится либо словом, либо монетой.
Другой важной деталью может стать Танвель, – тот расфуфыренный богатей, которому стражники выбили пару зубов; ты его должна была запомнить, – он многое знает о том чародее. И мог бы поделиться этой информацией в обмен, допустим, на свободу. Что если ты напишешь иск о его невиновности? Ты – пострадавшая в этом деле. От тебя здесь многое зависит. Впрочем, дела судебные – долгие дела. Но даже самой возможностью освобождения можно было бы развязать язык Танвеля.
Последней и крайней разменной монетой с тем магом может стать само зеркало. Его нужно склеить и предать ему хоть какой-то магический вид. Я видел, был тут в Бругге один чаровник. Быть может, он шарлатан. Но попробовать стоит.
Кенхельм еще раз вздохнул. В этот раз от усталости. Трясти от злости целителя уже перестало, а в голове осталась одна лишь холодная расчетливость. Карты были раскрыты, и теперь как чародей, так и оборотень знали почти все о целях и планах друг друга. Никакого притворства и лицемерия. Так было действительно проще. Даже Кенхельм это смог оценить.
Единственной неопределенностью оставалась судьба целителя. И данный нерешенный вопрос более всего сейчас интересовал чародея. Но вопросов Кенхельм благоразумно задавать не стал. Не сейчас.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-21 23:45:53)

И все-таки Кенхельм так ничего и не понял об оборотнях. Он потратил на изучение одного из представителей этого вида часть давно минувшего вечера, целую ночь и половину утра. Но эта женщина, что стояла сейчас перед ним и блистала своими ледяными глазами, – она так и осталась для чародея загадкой. Он не смог разглядеть ровным счетом ничего, кроме ее клыков и когтей, кроме ее прекрасно сложенного тела. Ничего, кроме ее голубых глаз.
Ее действия и поступки были неожиданными для Кенхельма, и чародей не брался даже предполагать, что оборотень мог выкинуть в следующую секунду. Перед ним находилась загадка. Зубастая, клыкастая и совершенно непредсказуемая загадка.
Кенхельму в пору было насторожится сверх всякой меры или же ухватиться за рукоять бесполезного клинка уверенности ради. В конце конов, чародею весьма кстати было начать боятся и переживать за свою жизнь. Но вот же диво, Кенхельм вновь был заинтригован, и взирал он на оборотня с каким-то непонимающим любопытством. Почти без страха. Пусть и весьма настороженно.
Чародей не смог ответить на вопросы философского характера, и не поддержал он беседы весьма личного содержания, которую вдруг решила затронуть его собеседница. Кенхельм лишь нахмурился и приоткрыл рот, так и не издав ни звука.
Право же, как на это было реагировать чародею? Эти вопросы он затрагивал тогда, когда они были уместны – когда волчица вежливо помогла Кенхельму прийти в себя после того, как его избили солдаты; когда она решила прибегнуть к целебным мазям, когда она улыбалась. Но сейчас же, после того, как эти самые вопросы спровоцировали ее на жестокое нападение, когда оборотень его едва не задушил, – черт возьми! – разве сейчас ее ответы были уместны?
Было ли это жестокой насмешкой и провокацией, либо же ее слова являлись чем-то навроде благодарного откровения в награду за проявленное целителем благоразумие и хладнокровие, Кенхельм не знал. Не мог этого знать. Он так ничего и не понял об этом оборотне. И в копилку его непонимания добавилась еще одна загадка. То-то и всего.
- Вполне хватит. – Издал он наконец-то хоть какой-то звук, когда волчица заговорила о делах насущных. – Но будем же поэтапными в реализации задуманного.
На том они с оборотнем и расстались. Кенхельм получил небольшой мешок монет, в очередной раз удивившись тому, откуда эта женщина берет деньги и куда их в доме прячет, а сразу затем скрылся за входной дверью.

Теплее на улице не стало. Кенхельм снова поёжился и плотнее укутался в свои одежды, когда ступил на вымощенную камнем и вымоченную дождем улочку. Вдали от оборотня дышалось намного легче и спокойнее. Целитель впервые за долгое время мог о чем-то основательно задуматься, не будучи кем-то отвлеченным.
С каждым сделанным шагом решимость чародея рушилась наподобие кем-то невзначай задетого карточного домика. Казалось бы, Кенхельм еще минуту назад был полностью уверен в том, что ему следовало делать: воплощать в действия все свои высказанные чуть ранее планы, пойти на рынок и купить то, что было необходимо для осуществление задумок. А что сейчас?
Сейчас бывшего мага страшила сама мысль о том, что ему еще хоть раз придаться возвращаться в это мрачное поместье, подвалы которого залиты кровью и полнятся некромантскими запретными трудами, а хозяин сего страшного обители – кровожадный оборотень. Также целителя страшила перспектива встречи с чародеем-ренегатом, который и сам навряд ли будет рад вновь увидеть Кенхельма. В итоге всей его смелости хватило исключительно лишь на то, чтобы убедить в своей решимости волколака. И ничего более сверх этого.
Именно поэтому Кенхельм плюнул на призрачную надежду узнать хоть что-то о том, каким образом ему можно бы было вернуть свою магию, махнул рукой на сделку с оборотнем и поддался одному из самых естественных животных инстинктов – бежать прочь, если тебе угрожает опасность.
Но к счастью для себя, и не смотря на все свои животные инстинкты, Кенхельм до сих пор являлся человеком. Отчего даже самое простое бегство следовало планировать так, чтобы тебя не смогли настигнуть в самое ближайшее время и растерзать.