В Бругге Кенхельма завело обычное любопытство и интерес ко всему новому. Здесь он никогда ранее не был, и именно сейчас упрямо вознамерился исправить подобное упущение. Однако, чародея ждало разочарование, стоило только ему миновать городские ворота и пройтись по узким улочкам поселения – здесь ровным счетом нечем было любоваться. Город этот был построен руками человека, а у человека, как не раз убеждался чародей, отвратно получалось творить, строить и воздвигать что-либо. Во всяком случае, их мастерство ломаного гроша не стоило в сравнениями с изящными плодами трудов эльфов и на проверку значительно уступало монументальным и дерзким чудесам инженерного дела гномов и краснолюдов.
Но делать было нечего – не зря же Кенхельм проделал такой путь из северных владений Вердена, широкой дугой огибая Брокилон. Честно сказать, величественный лес также был объектом интересов чародея, но держался он от него никак не меньше, чем на расстоянии пары верст.
В городе Бругге нужно было пополнить припасы, позволить коню и себе отдых, а сразу после продолжить путь в Аэдирн, где его ждали важные, но совершенно не поджимавшие в сроках дела. К несчастью, планы все эти порушились в первую же ночь, проведенную в местном борделе.
Финансовое благополучие Кенхельма, заметно похорошевшее после удачного мошенничества в Насторге, сейчас манило и располагало к комфорту. И, ведомый желаниями, чародей воспользовался этой оказией – решил заночевать не на вонючем чердаке местной харчевни, а в роскошных апартаментах, на шелковых перинах с двумя куртизанками. Той же ночью он сделал еще одно исключение – нанюхался психотропных веществ собственного изготовления. Исключение здесь состояло в том, что сделал он это сверх меры, без всякой предосторожности.
Все беды взвалились на чародея под утро. Когда он тяжело встал с шелковых перин, он обнаружил свой кашель пустым, хотя денег в нем вполне могло хватить на целый месяц проживания в этом борделе, а от куртизанок в его опочивальни не осталось и следа. Разбирательства с управительницей местного притона разврата ни к чему не привели, и Кенхельм уже к полудню оказался на улицах Бругге совсем без денег и с раскалывающейся головой в придачу.
Работа для чародея в этом городе нашлась не сразу. В основном это промедление было связанно с тем, что никто не верил тому, что Кенхельм – чародей. В запачканном дорожном плаще, скрывающим черный кожаный дублет, каковые любили носить бандиты, не располагающие доспехами, Таэдвил на мэтра магии был совершенно не похож. Впечатление усугубляла синева под глазами, которые Кенхельму в тягость было ежедневно чарами сводить со своего лица, ножны с кинжалом внутри и легкий нильфгаардский акцент, от которого чародей все никак не мог избавиться после десятилетий службы империи.
- Так вы, значится, взаправду чародей, уважаемый? – Лысый толстячок в дорогой одежде уже неприлично долго оценивал Кенхельма пренебрежительным взглядом.
Чародей чихнул. Раздражение слизистых часто привадило в действие некоторые рефлекторные механизмы организма. Кенхельм давно перестал придавать этому значение.
- Именно так.
- Тогда, сталбыть, вы и продемонстрировать свои силы способны?
- Я вам что, - резко возразил чародей, - цирковая собачка?
- Нет. – после долгой оценки ответил богатей. – Безусловно нет.
- Тогда в чем же проблема, сударь?
- А знаете, - немного погодя продолжал лысый, - ни в чем. Нет никаких проблем. Я верю вам, мэтр.
Взгляд богато расфранченного человека, впрочем, веры этой не разделял. Смотрел он на Кенхельма с прежним недоверием и неугасающим презрением.
- Дело, собсна, состоит вот в чем. Дом тут есть один неподалеку. Пустует уже не первый год. А некогда его мэтр один заселял. Надменным он был мерзавцем, скажу я вам. Типичный чародей. – Лысый едва слышно хмыкнул. – Не в обиду вам, уважаемый.
- Да чего уже там.
- Так вот чародей этот сокровище у меня одно забрал. Семейную реликвию, можно сказать! Амулет, который бабка моя с островов Скеллиге еще привезла. И амулет этот, сталбыть, чаровничей…
- В том смысле, что магический?
- Ну да, именно так. Еще бабка моя говорила: «магическая это вещица, береги ее».
- Ну и вы ее, получается, не уберегли?
- Ну да, все так. Это все тот чародей пакостный виноват! Все они такие – сущие поганцы и мерзавцы. – Он снова осекся. – Ни в коем разе не хотел оскорбить вас, мэтр.
Кенхельм утомительно кивнул головой.
- Но от меня-то что требуется, если чародей оставил свой дом и покинул эти края?
- Так вы дом его проверьте! Может он там и забыл мой амулет.
- А если нет?
- Так вы чего другого оттуда прихватите. У чародеев всегда много ценностей разных имеется в собственности.
Кенхельм тяжело вздохнул. Вот так всегда – пытаешься найти работенку подстать твоим знания в магии, а тебя, подобно бандиту какому, нанимают, чтобы обокрасть кого-нибудь. Такое с ним было уже не впервой. Но делать было нечего – альтернатив не было никаких.
- Какова плата? – Грубо промолвил Кенхельм.
Богато одетый собеседник чародея нахмурился, долго думал и лишь после ответил:
- Она будет зависеть от того, что сможешь найти там и что принесешь мне.
Кенхельм сплюнул. Но согласился. Отыскал в своем дублете парочку завалявшихся монет, купил дешёвого пива и утопил в нем мерзкое послевкусие состоявшейся беседы.

С виду указанный лысым богатеем дом выглядел совершенно стандартно, ничем не выделяясь среди неровного строя других подобных ему строений. Но чем ближе чародей подходил к нему, тем легче было уловить слабую магическую ауру, опоясывающую участок земли и скромную постройку на нем. Толстяк был прав – дом действительно некогда принадлежал тому, кто был напрямую связан с колдовством. И этот «кто-то» часто это самое колдовство здесь творил.
Кенхельм ступал так тихо, как только мог, несмотря на заверения Лысого в том, что дом заброшен, и вопреки всем видимым подтверждением сего факта: ставни окон наглухо закрыты, а весь земельный участок зарос густой травой. Ощущение магической ауры не давало Кенхъельму покоя, потому как чувства, порождаемые эти влиянием, были крайне неприятным, тревожными и подсознательно вызывали необоснованные опасения.
Чародей подумывал даже о том, чтобы магией полностью заглушить шум своих шагов, и предусмотрительно зачерпнуть еще немного энергии, чтобы в случае чего хватило сил мгновенно сотворить защитное заклинание. Он даже начал воплощать задуманное, плавно проведя руками по воздуху, но снова чихнул и передумал.
Кенхельм проник во внутрь дома через парадную дверь, относительно бесшумно вскрыв замок чарами. Внутри, как и предполагалось, не было никого. Так, во всяком случае, рассудил чародей, бегло оглядев парадную залу. Однако дом был велик, и совершенно неизвестно, что могли скрывать за собой остальные комнаты и помещения.
Чародей не смел пока усыплять своей бдительности.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-02 22:13:56)

Внутренняя часть дома насторожила Кенхельма еще больше, нежели его жутковатый вид снаружи. И дело тут было в общем-то в том, что внутри жилище оказалось не таким уж затхлым и мрачным, каковым чародей его и ожидал увидеть. Комнаты не покрывали слои пыли, а мебель кое-где была приведена в порядок и, кажется, совсем недавно кем-то использовалась. На кухне, если это действительно была кухня, он застал неопытной рукой отремонтированный стол и одинокий стул. Присутствовала здесь немногочисленная кухонная утварь, стоял бак со свежей водой. Все это заставило Кенхельма осматривать остальные комнаты с еще большей тревогой – чародей действительно запасся энергией и магией приглушил свои шаги.
Однако дом был пуст. В этом он мог убедится обычным магическим сканированием комнат на предмет жизни. Вот только здесь некогда обитал чародей, и совершенно неясно, кто здесь обитает сейчас, а подобного рода проверка была бесполезна против самых обычных маскирующих чар. Так что Кенхельм заглянул всюду, куда только можно было. Тем более, что он искал здесь хоть что-нибудь ценное: какое-нибудь украшение, а еще лучше – магическую вещичку на радость своему нанимателю. Но чародей не нашел ничего. Абсолютно. Зато он сделал несколько других открытий. Пусть эти открытия тоже особенно-то и ничего не зачали.
В спальне на втором этаже он обнаружил опрятно застланную кровать. Принюхался. Вопреки ожиданиям, постель благоухала яблоками. В соседней комнате находилась тумба с зеркалом, а рядом – сервант, заполненный всяческими травами и ингредиентами. Алхимической утвари было не так уж и много, но она все равно возбудила интерес чародея. Интерес чисто профессиональный, так сказать.
На тумбе, помимо прочего, он застал изящный стеклянный флакончик с жидким содержимым. Откупорил его. Нерешительно приблизил к лицу. Предположение Кенхельма подтвердилось – это были духи. Комнату быстро наполнил уже знакомый чародею яблочный аромат. Духи явно не были куплены, потому как для такой изящной ароматической композиции сама упаковка была слишком скромной и прямо-таки отталкивающей, не содержав при этом ни отличительных знаков, ни печатей; а все парфюмерные компании свой товар помечали и шлифовали до блеска, пусть и часто используя в качестве содержимого своих флакончиков редкостную гадость и отраву. Но эти духи были изделием самодельным, чем заинтриговали Кенхельма еще больше.
Яблочный запах для большинства парфюмеров был сущим кошмаром. Редко кому из них удавалось сделать из этих сладких плодов что-нибудь по-настоящему элегантное или роскошное, а если и получалось, то аромат оказывался недостаточно стоек. Однако флакончик, который Кенхельм держал сейчас в руках, мог запросто порушить эти парфюмерный стереотипы.
Чародей вернул флакон на место, собираясь продолжить поиски хоть каких-нибудь ценностей в доме. Ведь не духами же отчитываться перед нанимателем.
Сейчас Кенхельм, частично обследовав дом, уже мог прийти к некоторым логическим выводам. Так, чародей рассуждал, что некогда здесь действительно обитал какой-то магик. Покинув свое обиталище, он обрек этот дом на мародерства и разбой. Конечно. Если тут и были когда-нибудь ценности и магические артефакты, то местные воришки их все себе уже давно присвоили.
Что творилось в доме сейчас, точно Кенхельм понять пока не мог. Кажется, здесь снова кто-то жил и навел тут, насколько это вообще было возможным, хоть какой-то порядок. Возможно, это была девушка. И совершенно точно – она творила поистине прекрасные ароматические композиции.
Дальнейшие звенья логической цепи обрывались. Кенхельм мог пока только предполагать, кем именно являлся нынешний обитатель, и был ли он как-то связан с предыдущим хозяином этого дома. Быть может, эта мастерица по части духов – ассистент или ученик того мага. И тогда в этом доме просто обязаны быть какие-то скрытые тайны или потаенные артефакты.
Кенхельм как раз собирался провести более тщательное магическое сканирование. Только уже не на предмет наличия жизни, а на предмет магических завес и маскирующих заклинаний. Но проделать подобное чародею не удалось – внизу, в холле, что-то скрипнуло, заскреблось. И в тот же миг все снова утихло. Кенхельм, не обладая тонким слухом, пока не мог разобрать, почудилось ему это или же произошло взаправду. Тем более, что всякие звуки ему мнились очень часто, когда чародей сверх меры употреблял химически активные вещества или психоделическую траву. Но в данный момент, кажется, Кенхельм был чист в плане наркотиков, отчего занервничал чародей только больше.
Он повторил в голове формулу парализующего заклинания, а руками лихорадочно пытался вспомнить необходимые жесты. Кажется, все вспомнил. Потом решился наконец выйти на лестницу и направился вниз, к холлу. Заклинание, сдерживающее любой шум, который только мог ненароком издать Кенхельм, все еще работало, а в руках продолжала циркулировать энергия, готовая вырваться в одно из заклинаний, которые чародей в уме подобрал в зависимости от дальнейшей ситуации, и формулы которых он всеми силами старался не перепутать между собой.
Пока что ничего подозрительного замечено не было, а Кенхельм готов был уже выругаться из-за собственной чрезмерной нервозности.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-04 15:14:38)

Все было тихо. Ничего замечено не было. Всего лишь послышалось.
Кенхельм чертыхнулся из-за собственной нервозности и перестал концентрироваться на ненужных формулах сложных заклинаниях. От переизбытка концентрации и энергии у чародея даже лицо покраснело, а на висках неприятно вздулась жилки.
Чародей еще раз перегнулся через перила, осмотрел всё и сосредоточился на прежней своей затее – на сканировании. Затея принесла свои плоды почти сразу же: под домом, в подвале, о существовании которого Кенхельм до сих пор не знал, явно что-то было. Нечто странное и пока совершенно неясное. Нечто магическое.
Сеанс сканирования требовал почти что полного отречения от окружающего мира. Глаза Кнхельма были закрыты, а в ушах раздавалась неприятные вибрации, приглушавшие все остальные звуки. Чародей был уязвим и беззащитен наподобие кметской дочки, ушедшей в лес за грибами и встретившей там стаю волков. И лишь чудо спасло магика от неминуемой гибели.
Обнаружение магического присутствия в подвале дома с болью отдалось в висках чародея. Кенхельму пришлось прервать сеанс сканирования и снова вернуться в мир реальный. Он открыл глаза и увидел нечто такое, что заставило его полукриком воздать почести всем богам. А сразу затем пришлось мысленно проклясть каждого из этих божеств по-отдельности.
Оборотень напал неожиданно. Возник из неоткуда и попытался убить. Кенхельм не успел сделать ничего, кроме как окружить себя нестабильным барьером, на который и пришелся весь удар. Удержаться на ногах у чародея не вышло. Вместе с кинетическим барьером и сломанными перилами он устремился вниз, громко повалившись на деревянный пол вестибюля.
- Нет, – глухо простонал чародей. Дыхание сбилось из-за падения, и Кенхельм едва мог даже вздохнуть. – Я не думал, я…
Пытаться объяснить что-либо оборотню – вот уж точно глупость несусветная. Глупость, впрочем, не самая большая. Самая большая глупость – так это то, что Кенхельм продолжал лежать на полу вестибюля и даже не пытался подняться на ноги.
Чародей снова увидел его: получеловек-полузверь. Оборотень. Лишь на секунду он застал это существо на месте, а затем тварь снова бросилась на него. Быстро. Яростно. В этой тьме Кенхельм не мог уследить за его движениями.

Лишь раз чародей имел возможность вживую увидеть ликантропа до этого рокового случая. То было еще в молодости, когда Кенхельм только-только закончил свое обучение в академии. Юный магик, не знавший всех тех мерзостей, на которые шли чародеи ради науки – именно таким он был, когда на его глазах вскрывали живого оборотня.
Зверь был загнан в ловушку и пойман живьем неким ведьмаком за баснословную награду. Учитель Кенхельма оперировал, его ученик ассистировал, а ведьмак с каменным лицом наблюдал, держа руку на рукояти серебряного меча. Кенхельма тогда вывернуло наизнанку, ибо внутри чудище представилось еще более ужасным, чем было снаружи. Все эти гипертрофированные человеческие органы, измененные превращением до неузнаваемости, и желудок, забитый непереваренными человеческими останками и оттого ужасно смердящий – на такое просто было невозможно смотреть. В Бан Арде Кенхельма не предупреждали, что ему впоследствии придется вскрывать живых волколаков.
Учитель отчитал своего ученика за слабодушие и слюнтяйство, отвлекся от процесса лишь на секунду. Ослабил свои чары. Именно это и стало причиной смерти для ведьмака – бедолага лишился половины шеи, когда оборотень вырвался из связывающих его пут и бросился на неприятеля. Однако это все, на что способен был ликантроп в подобном состоянии. Стремительным рывком он размазал свои внутренности по всей операционной комнате, будучи вспоротым от грудины до паха.
Кенхельм тогда онемел и остолбенел от ужаса. Оборотень упал навзничь, однако умирал очень долго. Учитель Кенхельма лишь чертыхался. Оборотень ревел, рычал и дергался в агонии. Ведьмак не мог произнести и звука, он захлебывался кровью и задыхался. А когда все стихло, поодаль от мертвого ведьмак лежало окровавленное человеческое тело.
Эта сцена не раз впоследствии оборачивалась кровавым до подробностей сновидением, после которого чародей просыпался в холодном поту. И сейчас, этим роковым вечером, Кенхельм воочию столкнулся со своим ночным кошмаром.

Кенхельм все-таки сумел подняться на ноги. Он пытался выиграть себе хотя бы секунду времени, чтобы сложить необходимые жесты, но сделать этого ему не удавалось. Все силы и вся концентрация уходили на защиту, на этот единственный незримый щит, который слабел после каждой выдержанной атаки.
Сил оставалось немного.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-09 15:26:58)

Оборотень осознавал, что делает, и прекрасно понимал, кем являлся его противник, – он нападал, напирал и прямо-таки вгрызался в защиту Кенхельма, отчего чародей не мог произнести ни одной лишней формулы, а руки его управлялись с одним только эфемерным щитом. Чародей не мог колдовать, не мог перейти в атаку. А оборотень, мог бы поклясться Кенхельм, прекрасно это понимал.
Сомнений не осталось, когда чародей взглянул в глаза этого монстра. Во взгляде оборотня не было бездумной звериной ярости, а была лишь холодная, расчетливая человеческая злоба. И это ужасало еще более, ибо теперь противник Кехельма был одарен не только воистину невероятной силой и скоростью, но еще и разумом – оружием куда более опасным, чем все остальное. Тем более, что сам Кенхельм растерял сейчас всякую возможность рационально мыслить. Он был прямо-таки жалок: руки и губы его заметно тряслись, взгляд был рассеянный, а в голове его творился полнейший кавардак. И дело тут было не только в страхе или ужасе, дело тут было в общем психофизическом состоянии чародея. Он, черт возьми, уже очень долгое время изничтожал себя алкоголем и фисштехом и сейчас столкнулся с последствиями, выражающимися в полнейшей беспомощности. За что чародей сейчас и проклинал самого себя.
«Если выживу, то никого больше фисштеха. – Клялся он. – Никогда».
Глупо сейчас было думать о подобных клятвах. Не о том размышлял чародей, тщетно сдерживая оборотня. Совсем не о том. Следовало поскорее взять себя в руки и сосредоточиться. Но, как оказалось, было уже поздно.
Сила иссякла, а о том, чтобы зачерпнуть ее в такой близости от оборотня, не могло идти и речи. Невозможно было успеть. Отчего Кенхельм пошел на рискованный шаг. Не снимая защиты, он начал пропускать Силу напрямую через себя, усиливая щит. Сначала все шло хорошо, а эфемерная защита прямо-таки начала материализовываться на глазах, ослепительно засияв. Чародей чувствовал эту мощь, разливающуюся по телу. Она воодушевляла, проясняла сознание. А потом произошло то, чего и следовало опасаться, ежели чародей вздумал играться с Силой – все накрылось медным тазом.
Чародей растерял контроль, и его щит полыхнул чистой энергией. Прогремел взрыв, – точнее даже не взрыв, скорее уж мощный, оглушительный хлопок, – и взрывная волна разошлась во все стороны.
Дом, к счастью, остался цел, хотя постройка и содрогнулась до самого своего основания. Треснули только половые доски в холле, разлетаясь в стороны. И там, где только что стоял чародей, образовалась внушительных размеров дыра, ведущая в подвал.

Что там творилось внизу, оборотню было неведомо. Волколак не справился со своей задачей – потерял чародея из виду. И теперь у противника появилось преимущество – время. Время, за которое колдун может снова зачерпнуть Силу и подготовить необходимые заклинания. Опасно. Опасно было теперь появляться на глаза чародею.
Но неожиданно из подвала донесся тихий стон, а чуткое обоняние оборотня учуяло легкие нотки крови, которые с каждой секундой усиливались. Из подвала донеслась еще и ругань. Такая же тихая, как и стон. Но слух оборотня вполне позволял разобрать весь смысл этих грязных ругательств.

Внизу, в самом углу подвала лежал тот самый чародей. Его взгляд был затуманен, но он, кажется, смог увидеть очертания монстра в темноте подвала. Кенхельм истекал кровью. Острая дощечка пробила его грудину, а из носа, видимо после махинаций с Силой, резво текла кровь.
- Тварь… – Прохрипел чародей. – Так просто я не издохну…
Кенхельм возвел руки к верху. Жесты были медлительными, рассеянными. Оборотень легко мог опередить чародея, прикончить его намного раньше, чем завершится его колдовство. Нанести смертельный удар. И ликантропу удалось бы это сделать, если бы чародей заренее не подготовил парализующую руну. Ловушка была вычерчена на полу, в шаге от истекающего кровью чародея. Совершенно невидимая и незаметная, она ярко засияла, когда оборотень наступил на нее. Монстра сковали сильные чары, неприятно скрючивая ему лапы и с болью сжимая все тело. Кенхельм на себе знал, насколько болезненно это заклинание. Оно не позволяло ни двинуться, ни шевельнуться, ни шеей повернуть, ни зубами клацнуть. А то единственно, что позволяло сделать это заклинание, так это раза два вздохнуть на протяжении минуты. Конечно, если только хорошенько постараться набрать воздух, не сбивая дыхание от боли.
Вмиг развеялась и иллюзия – не было больше лужицы крови, не было больше и дощечки, которая пронзала грудину Кенхельма. Ран на чародее вообще не было, помимо носового кровотечения, которое так никуда и не делось.
Чародей не стал пояснять, что произошло и как оно так получилось. Если оборотень обладал сознанием, что было вероятнее всего, то он и без объяснений должен был это понять. А ежели сознания у этого зверя не было, то и распыляться на ненужные объяснения не имело никого смысла. Вместо это чародей достал из ножен кинжал и медленно поднялся на ноги. Голова все еще шла кругом из-за недавнего инцидента с Силой. К счастью, сознания тогда чародей не потерял, а поток мощной энергии хорошенько прочистил его мозги.
Кенхельм с любопытством рассматривал волколака. Ликантроп рычал, но заклинание не позволяло тому даже пасти открыть, посему чародей без опасений подошел еще ближе. Почти вплотную. Кинжал в его руках был в меру сдобрен серебром: гравюра змеи, обвивающая острую сталь, росписи и надпись – все это было серебряным. И чародей прекрасно знал, какую боль может принести этот кинжал любому оборотню. А можно было им и убить, если правильно ударить.
Долго раздумывать не пришлось. Не выдержав взгляда ликантропа, Кехельм отвернулся и спрятал кинжал. Выглядело это, наверное, немного глупо.
- Если обратишься человеком, то я ослаблю чары. – Наконец-то заговорил чародей. – А если нет, то даже твои кости в конце концов не выдержат такого давления.
Однако Кенхельм уже сейчас ослабил чары. Несущественно, правда. Но магик позволил челюстям волколака разжаться. Он знал, что даже в подобной форме зверя оборотни способны на членораздельную речь.
Кенхельм немного отошел, сунулся в карман и достал оттуда шкатулку. Его руки до сих пор дрожали, а голова невыносимо болела. К тому же нервы сейчас были ни к черту. Тем более, что оборотень был во власти чародея, ведь так?
Словом, магик высыпал на ближайший столик две ровные линии белого порошка и поочередно втянул их.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-15 17:41:08)

Кенхельм не мог упустить столь редкого случая увидеть превращение самого настоящего оборотня в человека, украдкой поглядывая на трансформацию, покуда основное внимание чародея все-таки приковывал к себе фисштех и построение белых линий. Странное все-таки дело, что наркотик здесь был для чародея более важен, чем это редкое событие. Лет двадцать назад Кенхельм бы, наверное, все отдал, лишь бы только получить хоть долю шанса пронаблюдать за жизнедеятельностью волколака так подробно. А затем бы он обязательно все запротоколировал и издал бы объемный научный труд.
«Что же со мной стало теперь?»
Впрочем, хандра всегда прошибала Кенхельма, когда он намеревался сделать пару затяжек. Сколько бы раз он не прикосался к фисштеху, всегда перед этим пробегала какая-нибудь вшивая мысль. Этот раз исключением не был. Но стоило с порошком разобраться, как все плохие мыли вмиг исчезли, подобно стае ворон, разогнанной резким раскатом грома.
- Боже мой, какой позор.. – Услышал он позади на удивление мягкий и приятный женский голос, пусть и щедро сдобренный призрением и раздражением.
Кенхельм в какой-то степени ожидал застать девушку в волчьей шкуре. На это намекало многое в этом доме. Например, яблочный аромат или педантичный порядок. Однако, подобной метаморфозе из ужасного монстра в прекрасную даму чародей все равно удивился. Вот только удивление задержалось на его лице совсем недолго, и вскоре магик придал своей физиономии прежний любопытный вид.
- Безусловно. – Фисштех снимал напряжение и окутывал чародея непроницаемой безмятежностью. – Самый настоящий позор – позволила схватить себя снюхавшемуся чародею.
«Снюхавшийся чародей», словом, позволял себе еще одну вольность – он прямо-таки пялился на пойманного ликантропа, коей сейчас являлась нагая женщина, точнее даже девушка, очень складной наружности. На трезвый ум Кенхельм бы с безразличием отнесся и голому женскому телу, но сейчас ему мощно бил в голову наркотик, действие которого было усиленно адреналином, который прямо-таки струился по всему телу после смертоносного боя и испытанного ужаса.
В конце концов, чародей нехотя отвел взгляд в сторону, поминая о своем кинжале и предусмотрительно забирая его со стола. Кенхельм отошел от оборотня, скрывшись в потемках подвала.
Чары, как и обещал, магик ослабил чуть больше. Теперь незримые путы перестали сдавливать и выворачивать конечности, но двигаться до сих пор было почти невозможно. Чего уж там, узница чародейского заклинания не могла даже повернуть своей шеи, чтобы увидеть своего обидчика, блуждающего где-то позади.
Кенхельм внимательно осматривал подвал, и любопытство его неумолимо росло. Каждая находка манила его к себе, а этих самых находок здесь было очень много. К несчастью, разорваться чародей не мог, и исследовать приходилось поэтапно.
- Ты ведь знаешь, что такую литературу положено сжигать без остатка?
Вопрос чародея в ответе не нуждался, а сам магик с интересом рассматривал книжный стеллаж, полностью заполненный запретными письменами.
- Более того, – продолжал он. – Тебя и саму могут сжечь вместе с этими книгами, ежели кто-нибудь подаст жалобу в Капитул, а этот самый Капитул с жалобой решит разобраться. – Он обождал немного, листая одну из книг. – А жалобы, касающиеся некромантии там изучают очень тщательно.
Чародей аккуратно листах одну из книг, что-то неслышно бубня. Света было слишком мало – пришлось создать дополнительный магический источник.
- Неужто это подлинник, вышедший из-под пера Либератта Сикару? – Искренне удивился колдун. – Я думал, после того как бедолагу линчевали, все его труды тщательно уничтожили. – Он прервался, обождал немого, видимо, о чем-то раздумывая, и лишь спустя минуту чародей продолжил. – Право же, я буду безмерно счастлив, если ты подаришь мне эту книгу. Тебе ведь она и вовсе не нужна?
Кенхельм присмотрелся к своей пленнице. Уж очень чародея интересовала ее реакция. Магик был заинтересован вопросом о том, кто же на самом деле она такая. Все это было подозрительно: заброшенный дом чародея, который, как оказалось, увлекался некромантией, и оборотень, который теперь в этом доме заселился. Случайность ли? Возможно. Возможно оборотень вообще впервые оказался в этом подвале и не знал до селе о его существовании. Во всяком случае, тонны пыли повсюду подтверждали эту версию, но поводов сомневаться было предостаточно.
Реакция девушки ничего не объяснила чародею, отчего он решил пойти напрямик:
- Ты ведь знала того чародея, который здесь раньше жил? – Также безмятежно вопрошал ее Кенхельм. – Кто же он был таков? И как к этому была причастна ты? – Чародей снова сделал продолжительную паузу в своей речи, хитро улыбнувшись. – Ответь же, и я полностью сниму с тебя эти магические путы.
Кенхельм поражался сам себе. К чему были все эти вопросы? Зачем ему так сдались правдивые ответы? Право же, было очевидно, что со своим любопытством чародей лез совершенно не в свое дело. Нужно было взять эти книги, осмотреть подвал чуть более внимательно на предмет иных ценностей и уйти отсюда. Например, теже книги на черном рынке будут стоить целое состоянии, а этот оборотень… Оборотень мог бы стать назойливой проблемой – это уж точно. Волколаки – охотники по праву рождения, и после случившегося, эта дамочка вряд ли оставит Кенхельм в покое.
Итого, какие варианты были у чародея? Убийство или договор. Tertium non datur.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-16 01:34:21)

Кенхельм взглядом сверлил затылок оборотня. Глядел долго, выслушивая все ее едкости. Дважды успел пожалеть, что вообще начал этот бессмысленный разговор.
- К черту Капитул. – Выдал он наконец. – А с тобой я хотел поговорить. Вот так вот просто и без какого-либо скрытого смысла. Ну, разве что я желал утолить свое любопытство. Однако, что-то мне теперь расхотелось.
С виду казалось, что красноречие покинуло Кенхельма, ибо магик хмуро умолк и не комментировал более ничего. Чародей продолжил рассматривать запретный труд, примерно наполовину заполненный разного рода иллюстрациями, выполненными, в основном, серебряной иглой. А посмотреть там явно было на что.
«Нет уж, черный рынок обойдется без этого экземпляра. Я лучше себе его оставлю. Из профессионального любопытства».
Кенхельм слишком показательно убирал этот труд в свою сумку: медленно и громко; так, чтобы растянуть момент кражи как можно больше. Чародей снова сдвинулся с места, направляясь вглубь подвала. Вслед за чародеем летел и маленький светящийся пучок энергии.
Все это время Кенхельм продолжал раздумывать над участью оборотня: договора, значится, не будет. А убить волколака, нутром чуял чародей, у него не выйдет. Вот не умел колдун убивать, и все тут. И ничего он не мог с собой поделать. А хотя казалось бы, пройдя все невзгоды Северных войн, он в полной мере насмотрелся на убийства всех мастей: видел он убийства холодные и расчетливые, видел убиения яростные и жестокие, видел он и изуверства такой степени, которые убийством быть уже переставали. Но нет, способностей убивать у самого Кенхельма не было абсолютно никаких. Почему? Ответ очевиден. Тот, кто посвятил себя целительству, тот, кто спас жизни сотням людей, тот уже никогда не сможет убить намеренно.
Итогом всех свои раздумий, чародей завел себя в тупик. Неужто действительно продеться сбежать от волколака? Забрать из этого подвала все ценности, открыть портал и исчезнуть, магией заметая все свои следы. Может, так и следовало поступить?
А потом просыпаться темными ночами от каждого шороха. Нервозно глядеть посторонам на большаках. Черт возьми, Кенхельму и одного мертвого оборотня хватало в кошмарах, а теперь к этим кошмарам грозился присоединиться и второй волколак – вполне себе, между прочим, живой.
Кенхельм выругался куда громче, чем планировал, и вложил в это ругательство чуть больше отчаяния, чем хотелось бы. А оборотень, едрить ее, был слишком падок на каждый, даже самый тихий звук. Чародей знал и это, отчего обругал еще и себя, только уже мысленно.
Чародей продолжил поиски ценных артефактов. Его взгляду предстал целый набор инструментов и препаратов для проведения бальзамирования, видел он и аккуратненький, занесенный пылью операционный столик; заметил подробный анатомический атлас. Однако все это не имело особенной ценности, отчего Кенхельм продолжал поиски. Чародей готов был бросить эту затею, когда он снова почувствовал сильные магические колебания. Мэтр прищурился, мгновенно вычислил направление и приблизился к скромному сундучку в самом углу подвала.
Энергия шла оттуда какая-то нехорошая. Холодная. Мертвая. Но решительность Кенхельма была незыблема, и он, не долго думая, распахнул крышку сундука.
Внутри было зеркальце. В меру роскошное, местами, кажется, даже позолоченное – такое зеркальце обязана была иметь каждая придворная дама. Но было в нем что-то странное. Определенно магическое.
Зеркала у магов могли иметь широкий спектр применений: от коммуникаций на расстоянии до перемещений в пространстве и времени. Оракулы используют зеркала, чтобы усилить свои способности, а некоторые чародеи, ходили слухи, способны были заточить в своем зеркале человека либо иное существо по своей прихоти.
Взял его в руки Кенхельм не без опасений, предварительно наложив на себя несколько защитных заклинаний. Рассредоточив концентрацию, сдерживающие оборотня чары едва не исчезли. Но вырваться окончательно у девушки все равно не получалось.
Чародей разглядывал гладкую зеркальную поверхность, ощупывал и сканировал ее. К его огорчению, ничего не происходило.
- Свет мой, зеркальце… – Начал маг глуповато тараторить, но тут же отдернул себя. – Эх, курва.
Кенхельм хотел было уже сунуть в свою сумку и зеркальце, чтобы разобраться в его устройстве чуть позже, когда как зеркальная гладь встрепенулась и расплылась, а секундой спустя выдала четкую картинку. Зеркальце явило чародею его собственное воспоминание: лодка одна-одинешенька посередине большого озера, а в ней – отец и сын, рыбачат. Повсюду мошкара, комары кусают, но рыбаки слишком сосредоточенны на ловле, чтобы придавать значение этим мелочам. Идиллия.
Изображение необычайно сильно затягивало своей правдоподобностью. Кенхельм, хорошо помня свое детство, сейчас будто бы снова оказался на той лодке, охваченный азартом наживы и ожиданиями поимки. А затем все исчезло. Зеркальная гладь снова исказилось, растеряло на мгновение всякую четкость, а потом вдруг вернуло чародея в реальность: мрак подвала, слабо освященный магическим пучком света, и неожиданный блеск металла. Позади – смутные очертания человека, заносящего на Кенхельма клинок.
Чародей выпустил зеркало из рук, оборачиваясь так быстро, как только мог. В тоже мгновение он потянулся к ножнам, схватился за серебряную рукоять кинжала. К его удивлению, клинок был на месте. Кенхельм обернулся, но за спиной никого не было. Никто на него не нападал, а оборотень в человеческом обличье до сих пор стоял на месте.
Зеркало обмануло чародея.
Раздался треск, звук бьющегося стекла. А потом стало необычайно холодно.
Магический огонек Кенхельма погас против его воли, а путы, сдерживающие волокала исчезли в мгновение ока. Подвал заполоняла темная, неприятная энергия. А потом эта энергия начала принимать некие формы, смутные очертания людей и предметов. Сначала эти очертания были совершенно неясными, но затем они приобретали четкость и правдоподобность, едва ли не сравнимую с реальностью. Чародей видел: прямо на операционном столике корчился от боли какой-то человек. Он выкрикивал самые грязные нильфгаардские ругательства, источая потоки крови из раздробленного колена. Рядом толпились люди. Знакомые люди.
- Ner`s Taedvil! – Окликнула его ассистентка в белом халате.
Нильфгаардка просила его принять участие в операции. Лекарь Таэдвил. Война. Реки крови.
- Нет! – Выкрикнул чародей, метнув в свое воспоминание попавшей под руку ретортой. – Прочь!
Реторта разбилась на мелкие кусочки, а истекающий кровью солдат исчез вместе с женщиной в запачканном кровью белом халате.
Затем что-то коснулось его ноги. Кенхельм мог поклясться, что явственно ощутил это призрачное касание. Мимо него проскользнул маленький волчонок. Он злобно зарычал, оборачиваясь к чародею.
Голубоглазый волчонок.
Волчонок бежал в сторону голубоглазой девушки, стоявшей в другом углу подвала. Кенхельм был абсолютно уверен, что она тоже видела всех этих призраков.
Волчонок резво перебирал по полу лапами, радостно тявкая. Но своей цели он так и не достиг – исчез на полпути. Растворил в ледяной синеве. И появился снова. Чуть поодаль.
Волчонок предсмертно скулил, растерзанный с невероятной жестокостью.
Кенхельм отвернулся, до боли сжимая зубы.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-16 17:31:49)

Видения выбивали из колеи и путали мысли. И без того отуманенные фисштехом рассудок мага грозился помутиться еще больше. Кенхельм с трудом держал себя в руках. И это явно было видно со стороны. Хотя, казалось бы, чародей должен был хорошо понимать природу этого явления, должен был знать, как с этим бороться, должен был быть спокоен. Однако, спокоен Кенхельм явно не было. Отнюдь и совершенно точно.
Чародей не заметил, как бестия, бывшая в заключении еще мгновение назад, теперь уже высвободилась. Магик только сейчас уразумел, что парализующая руна потухла. Понял это, когда острие неведомо откуда взявшегося клинка легонько царапнуло его горло.
- Паскуда… – Прошипел чародей, но тотчас же осекся, когда клинок чуть сильнее впился в шею.
Кенхельму вдруг показалась очень знакомой картина, представшая сейчас перед ним. Картина эта будто бы сошла прямиком из иллюстраций к мифологическому сборнику или к сказке: прекрасная, изящная и аккуратно сложенная женщина с волшебным мечом в руках. Нимфа, дарующая богатство и славу повстречавшемуся ей рыцарю. Именно такой ее рисовали многие художники: слегка бледноватая кожа, выразительный взгляд, – зачастую, хотя и не всегда, именно голубые глаза, – и длинные волосы. Но что истинно отличало всякую нимфу, так это наличие на гравюре клинка и присутствие обязательной наготы.
Мысль эта так быстро промелькнула в мозгу чародея, что почти не оставила за собой никакого следа. А затем пришло на смену суждение совершенно иное:
«… Тварь и конченная мерзавка. – Мысленно завершил он то, что оставил не озвученным».
- Живее, маг. – Спокойна молвила она. – Книгу и прочее… на место, откуда взял.
Кенхельм был жив, и эту жизнь, казалось, оборотень отбирать не спешил. Чародея, возможно, это и удивило бы, если бы в его сознании сейчас не царил полнейший кавардак. Магика в равных пропорциях переполняла злоба и отчаяние, а степень нервозности, в которой пребывал чародей, начинала зашкаливать. Кенхельм едва удержался, чтобы не совершить сейчас какую-нибудь глупость.
- Я взял одну книгу. – Процедил он наконец. – И разбил одно зеркало. Не более того.
Чародей подчинился: медленно потянулся к своей сумке, открыл ее и достал оттуда запретный фолиант. Он держал книгу в руках, хотел протянуть ее оборотню, а потом неожиданно замер, будто бы парализованный, и широко раскрыл глаза. Позади одной бестии возникла бестия другая – тоже оборотень. Степень нервозности опять стремительно возрастала. Однако, Кенхельм снова удержался от совершения другой какой-нибудь совершенно неуместной глупости.
Чародей наблюдал, не спеша отдавать хозяйке запретные труды Либератта Сикару. Правда, вцепился в книгу Кенхельм не из-за жажды наживы, а по причине обычного страха, скованный нерешительностью. Появившийся из неоткуда оборотень не спешил нападать или что-либо делать вообще. Чудище рычало, буйно дышало и всячески устрашало, но к действиям переходить не спешило. Кенхельма сей факт весьма заинтересовал. Он напрягся, впился взглядом в страховидло и понял, в чем тут дело, – он ждал и накапливал Силу. Энергии вокруг почти не оставалось, потому как Нечто, которое высвободилось из зеркала, эту самую Силу поглощала в невероятных объемах.
В конце концов в себя Кенхельма привела девушка, сама попытавшаяся выхватить из его рук старинный фолиант. Но именно в тот момент книга полыхнула сильным огнем, обжигая и Кенхельма, и хозяйку дома. Могло показаться, что поджег эту книгу сам чародей. По крайней мере, на то у него вполне могло хватить сил. Однако, в защиту Кенхельма говорил его собственный напуганный и непонимающий взгляд, прямо-таки вопиющий, мол: какого черта?!
«Оно скопило достаточно Силы…»
Едва ли не в тоже мгновение призрачный оборотень развеял всякое сомнения о своей материальности, впившись острыми клыками в плечо ближайшего к нему живого существа, вгрызаясь в плоть другого оборотня.
Чародей скривился лицом и отступил. Ни о какой помощи в это мгновение Кенхельм даже и думать не хотел. Бежать, – вот та единственная мысль, что зародилась в его голове, – бежать прочь отсюда, от всех эти чудищ и подальше от чертовой магии. И он побежал. Быстро, во весь опор.
Взору чародея предстала каменная лестница, ведущая куда-то наверх. Множество ступень смутно мелькали перед магом во тьме, а в конце этого пути Кенхельма застал тупик. Он плечом приложился к некой твердой поверхности, перекрывающей выход. Выругался от боли.
Рычаг в этом мраке он нашел не сразу, не раздумывая опуская ручку. Дверь перед ним неспешно отварилась. Кенхельм ожидал снова выйти в холл поместья, а оттуда – прочь из дома.
Ожидания не оправдались.
Перед Кехельмом – о, диво! – предстал во всей красе самый настоящий эшафот. Очертания особняка продолжали угадываться: это был все тот же холл с дырой посередине, где-то слева вздымалась лестница, а на противоположенной стороне был дверной проем, ведущий на кухню. Однако теперь посередине холла вздымалась деревянная гильотина с сажень в высоту.
От удивления чародей приоткрыл рот, явно собираясь помянуть какое-то божество. Но слова так и застряли в глотке.
Латная перчатка с силой опустилось на плечо Кенхельма и до боли его сжала. Чародей оглянулся. По левую и по правую руку от него стояли двое солдат. Черные доспехи, грозные шлема, изображающие хищных птиц; и серебряное солнце на латах каждого из них.
Кенхельм хотел зачерпнуть Силу и испепелить эти чересчур реальные видения, вызванные уже не воспоминания, а, скорее, потаенными страхами. Бесполезно. В доме больше негде было черпать Силу. Она вся исчезла. Маг был абсолютно бессилен.
Его вели в сторону эшафота. Лезвия гильотины были более чем реальны. Кенхельм уже издалека видел, что наточены они были превосходно. Чародей брыкался, но железная хватка не оставляла и шанса вырваться. Горло и губы пересохли. От страха Кенхельм не мог даже вскрикнуть. Хотя и очень хотелось.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-18 00:17:38)

Чародея грубо бросили на колени, саданули латной перчаткой по затылку и закрепили его голову на гильотине. Где-то над ним тускло поблескивало острое лезвие. И теперь, когда шею Кенхельма намертво зафиксировали убийственным механизмом, чародей что есть мочи забрыкался и задергался. Нашел в себе силы и на проклятья, и на бранную ругань, и на крики разного смыслового содержания.
- Удобно ли тебе, магик? – Раздался в голове чародея леденящий душу голос. – Шейку не жмет? Может, пожелания какие есть перед смертью?
- Хватит! Умоляю тебя! – Вопил он что есть мочи. – Что тебе надо?!
Раздался хохот. Протяжный. Долгий. Ужасающий.
- От тебя? – Намеренно растягивало оно слоги. – Вообще, есть кое-что. Отдай мне свою Силу.
- Пощади!
Казалось, Кенхельм и вовсе не понимал, что от него требовали. Не понимал он толком, и что происходит. Знал только то, что ему грозила смерть. И был он готов на все что угодно, лишь бы только смерти этой избежать.
- Отречешься от Силы, и тогда – пожалуйста.
- Отрекаюсь! Отказываюсь! Забирай мою Силу!
- Вот и славненько.
Гильотина сработала. А косой нож молниеносно устремился вниз. Кенхельм прикусил язык и зажмурился.

Очевидно, казнь завладела Кенхельмом без остатка. Чародей, подавленный страхом и оглушенный мертвенным голосом, не мог расслышать дикого воя позади, не мог увидеть оборотня, а резня, учиненная зверем, осталась без его внимания. Однако, посмотреть там явно было на что.
Волколак ворвался в гостиную черным вихрем, неся за собой смерть. Волк вцепился зубами в одного из призраков, повалил его на землю и оторвал тому голову. Оборотню и вовсе не показалось – кости действительно хрустели, а кожа рвалась наподобие размякшей бумаги. Прыснула кровь. Призраки принимали поразительную реалистичность. И не одно живое существо не смогло бы пережить подобное увечье. Но это существо, вопреки всей видимости, живым совершенно не являлось.
Разодранный труп действовал быстро и яростно. Железной хваткой ухватил оборотня за холку, а другой ругой попытался всадить в зверя невесть откуда взявший клинок. К ужасу волколака, наносил удар безголовый солдат тем самым кинжалом, который ранее принадлежал Кенхельму.
Серебра в нем было достаточно, чтобы принести невыносимую боль.

Чародей не понял, что произошло. Боли он не почувствовал, а дерево перестало сдавливать его шею. Гильотина будто бы рассеялась в воздухе и исчезла. Он упал, едва успев подставить руки. В панике ощупал свою шею и лицо – голова, как ни странно, была на месте. Однако уже сейчас Кенхельм могу ощущать гигантскую утрату, совершенно не понимая пока, что именно он потерял.
Кенхельм приподнялся на руках, устремив взгляд туда, где разгоралась нечеловеческая борьба: с одной стороны – безголовый черный солдат, извергающий потоки крови, а с другой – обезумевший зверь, рычащий так дико, что чародея снова пробила дрожь. В их сторону двигался еще один призрак, участвовавший в провидении казни, – второй солдат в черных доспехах и с двуручным клинком в руках.
Чародей более не чувствовал себя беспомощным, а ощущать себя жалким и далее был явно не намерен. Он решил вмешаться в бой, движимый местью и охваченный злобой. Кенхельм поднял руки, сложил жесты и выкрикнул формулу. А сразу после – упал на колени и схватился за голову, которую раздирал неожиданный наплыв боли. И тогда он вдруг понял, чего лишился на гильотине. Магия была глуха к его позывам, а связь с Силой была оборванна.
Факт этот еще не успел напугать Кенхельм в полной своей мере. Пока чародей был поражен подобным невероятным стечением обстоятельств. А еще он был зол. Разъярен пуще дикого зверя, потому как у него отнимали последнюю вещь в его жизни, которая имела для него хоть какое-то значение. Кроме магии Кенхельм более не имел ничего.
Кенхельм кинулся в сторону второго солдата. Бросился на него в прыжке, ухватился за латы и повалил его с ног. Оба – и чародей, и призрак – устремились вниз, аккурат в подвал через разлом в полу. Глухо упали на каменный пол. Кенхельм, кажется, разбил себе нос о доспехи солдата, а падение выбило из него весь дух. Сам призрак лишился оружия и с громким хрустом сломал себе спину.
- Верни. – Рычал чародей. – Верни мне мою Силу!
Кенхельм с трудом добрался через доспехи до горла солдата. Вцепился так сильно, как только смог, и принялся душить его.
- Верни!
Призрак в ответ лишь заливался леденящим хохотом.
К счастью, чародей даже и не знал, что тот, кто забрал его Силу, уже давно покинул это место, как только добился своей цели. А оставшиеся двое призраков были явлениями остаточными и совершенно несущественными. Тот, кто завладел чародейской Силой, просто-напросто забыл о них.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-21 21:38:34)

Призрак исчезал прямо из его рук. Рассыпался, растворялся, улетучивался. Вскоре, от него не осталось и следа. Ровно как ни следа не осталось и от магии. Чародей какое-то время перебирал руками, будто бы пытаясь собрать дымку. А потом приподнялся.
- Нет, нет, нет! – Вздрогнул он. – Что ты натворила?!
Было тихо, а чувство присутствия чего-то холодного и крайне враждебного прошло. Был ли это дух, призрак, сам демон или драуг осталось неясным. Но существо это покинуло дом – это было вполне очевидно.
Чародей поднялся на ноги. Злоба никуда так и не делась, а целостное понимание случившегося, видимо, до сих пор не приходило на ум Кенхельму. Рядом стоял оборотень, снова обращенный в человеческий облик. Облик этот истекал кровью, каким-то совершенно непонятным чародею чудом державшийся до сих пор на ногах. Более того, девушка снова принялась небеспочвенно угрожать Кенхельму расправой, извергая одну едкость за другой.
Чародей не выдержал, выпалил:
- Так бей же! Снеси мечом голову с плеч моих, Зверь! А потом издохни сама от всех этих ран.  Ты ведь понимаешь, что еще одно обращение уже не сможешь пережить – того и гляди кишки вываляться. А в человеческом обличье раны сами по себе затянуться не смогут. – Чародей глядел на увечья без капли сострадания. – Первый колотый удар угодил аккурат под плечевой сустав, задев легкое и, возможно, порвав грудные мышцы. Следствие: постепенное ухудшение дыхания вплоть до его полного прекращения в связи с кровотечением в легких. Вторая рана приходиться на брюшную полость. Насколько она глубокая, я оценить не могу. Однако, одно скажу точно – внутренние органы повреждены, а это значит: еще одно кровотечение – внутреннее и внешнее – и скопление того же желудочного сока там, где быть его совершенно не должно. Мой тебе эпикриз таков, что ты, может, и снесешь мне голову, может даже сможешь преодолеть эту коварную лестницу наверх, на которой так легко будет поскользнуться на своей же крови; ввиду твоей нечеловеческой выдержки, я думаю, может ты даже и из дома выйдешь, попытаешься найти хоть кого-нибудь, кто сможет тебе помочь в это темное время суток. Но на большее я бы не рассчитывал. Пока доставят местному целителю, ты уже истечешь кровью или задохнешься.
А если ты все еще наивно думаешь, что собственными силами, настойками и эликсирами с этим справишься самостоятельно, то я поспешу тебя разочаровать – ни черта у тебя не получится. Сама свои кишки не зашьешь, поверь.
Страха перед оборотнем не оставалось никакого. Страх пропал вместе с магией. Чародей был уверен, что ничего более ужасного с ним случиться уже не могло. Все ужасное было позади, а впереди маячила одинокая смерть. По сравнению со всеми пройденными невзгодами смерть эта перестала быть такой уж ужасной. Так что чародей даже и не вскрикнет, если оборотень отрежет ему голову. О, нет. Кенхельм в этом случае постарается состряпать какую-нибудь самую скверную из своих ухмылок. И пусть оборотень вспомнит об этой ухмылке, когда будет издыхать от асфиксии.
Однако смерть – это дело последнее. И давать ей каких-либо поводов Кенхельм совсем не хотел. Инстинкты не позволяли. Отчего он решил поторговаться с оборотнем.
- Но мы оба можем рискнуть и попытаться выжить. Для этого нужно будет немного доверия, вон тот операционный стол и местные инструменты, которые, если честно, не совсем предназначены для хирургических операций, но все-таки при должной сноровке за таковые как-нибудь да сойдут.
Проблема доверия заключалась в том, что у Кенхельма будет множество возможностей лишить волколака жизни во время операции. С другой стороны, гарантий на то, что после операции оборотень даст целителю покинуть ее обитель, не было никаких.
Проблема требовала решения. Решения быстрого и взаимовыгодного.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-21 23:35:53)

Кенхельм лишь грустно ухмыльнулся, когда оборотень заговорил о потере чего-то важного, невосполнимого. О чем она говорила? О той чертовой книге, что обратилась пеплом? Или о разбившемся зеркале? Может, все дело в той дыре над головой, которую он случайно проделал? Невероятно! Разве сравнится хоть одна из этих потерь с тем, чего лишился Кенхельм? Ни один чародей вообще не смог бы представить своего существования без магии. Его Сила, от которой он по глупости отрекся, была ему также важна, как пальцы лютнисту, который прожил всю свою жизнь за счет музыки и только ради нее. Или вот еще пример: взять, допустим, какого-нибудь закоренелого властителя, который всю жизнь упивался своим могуществом; а потом это могущество в одночасье отнять у милостивого правителя и вышвырнуть его на улицу, отобрав последний кафтан вместе с его любимыми позолоченными портками.
Могла ли эта женщина знать хоть что-нибудь о такого рода потерях?
Чародей смотрел на свою собеседницу долго и внимательно. И решил, что пока не будет допускать поспешных выводов. Кенхельм не знал ровным счетом ничего об этой таинственной особе. Не знал, кем был тот растерзанный голубоглазый волчонок – это было ее воспоминание или страх перед подобной утратой? Не знал он и того второго оборотня, который напал на нее. Не знал, зачем ей могли понадобиться запретные фолианты, посвященные некромантии. Возможно, оборотень был прав, и Кенхельм, действительно, совершенно не мог себе этого даже представить.
От вопросов – прямых или наводящих – чародей удержался.
- Я не желала тебе продолжения жизни, ты нужен был мне, чтобы что-то сделать с этим домом и всей творившейся здесь пакостью. – Весьма откровенно говорила она. – Потом бы я, вероятно, избавилась от тебя.
- А теперь же я нужен, чтобы не дать позволить тебе изойти кровью. – Констатировал он очевидное. – А потом, когда жизни твоей перестанут угрожать эти раны, ты снова сможешь порассуждать о продолжительности моей жизни.
Кенхельм отбросил этот холодный ничего не выражающий взгляд врачебного аналитика. Сейчас целитель просто позволил себе полюбоваться тем, как жутко выглядел оборотень, несмотря даже на то, что волколак снова был в человеческом обличье. Кровь стекала по бедрам до самых ступней; кое-где струйки скапливались и каскадом падали на каменный пол, разбиваясь с едва уловимым звоном. По руке также бегали редкие капельки. И снова в ее руке был меч, серебряная гладь которого окрасилась алым.
Нимфа? О, нет. Эта была амазонка. Безжалостная и убийственная, на мече которой извечно алеет кровь.
- Но мы попробуем. Есть зерно разумного в твоих словах, если ты не преувеличиваешь, чтобы добавить ценности к своей жизни.
- Конечно я пытаюсь добавить ценности своей жизни. – Развеивал он сомнения. – А ты бы не пыталась это сделать на моем месте? Однако, я действительно был целителем и полевым хирургом. Видал ранения и пострашнее этого. – Небрежно указал он пальцем на две колотых раны. – Правда, без магии не будет никакого обезболивающего, а кровь так и забьет ключом.
Целитель подошел без опасений, хотя и не удержался от того, чтобы не покоситься на серебряный меч. Первым делом, как ни странно, осмотрел он следы волчьих зубов на левом плече и предплечье.
- Надо же. Укус уже начал затягиваться. Не зря маги так бегают за вами, ведьмаков нанимают, дабы живьем поймать, а потом изучают. Любой бы охотно перенял у оборотня возможности к регенерации. Без прочих… побочных осложнений, наподобие шерсти или зубов.
Говорил чародей деловито. Будто бы где-то там, в темном углу стоял его ассистент и записывал каждую озвученную Кенхельмом фразу. Ничего не поделаешь – таковы привычки.
Осматривать более важные ранения целитель так и не стал. Все-таки не стоя же пациента оперировать. Кенхельм немного отошел от оборотня, взглядом указал на операционный стол, и невольно вздрогнул, вспомнив ведение раненного нильфгаардца, возникшего именно там.
Сам чародей начал плановый досмотр оборудования и инструментов, имевшихся здесь. Целитель примерно знал, где что лежало, потому как весьма тщательно все осмотрел, когда искал разного рода ценности.
- Всякий у меня на войне был опыт. – С нотками бодрости проговорил он. – Но еще никогда я не оперировал оборотня инструментами, которые предназначены для работы с трупами и для проведения некромантских таинств. Честно сказать, я немного взволнован.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-22 17:18:13)

Несмотря на опасения, найденный инструментарий оказался крайне обширный. На ближайший столик он поочередно выкладывал: разного размера шприцы, троакар, шпатель, хирургическое зеркальце и несколько скальпелей, щипцы, бинты и иглы. С поиском ниток было сложнее, но и они в итоге были найдены. А вместе с тем на стеле оказались разные флакончики и колбы: спирт, уксус, а также некоторые другие настойки и смеси, состав которых Кенхельм не смог выяснить до конца и которые пришлось пока отложить.
Проводя приготовления, целитель внимательно слушал свою так называемую пациентку, которая, к его удивлению, становилась все более разговорчивой и все менее агрессивной. Это давало надежду.
- Можешь не волноваться. – Хмыкнул он, обрабатывая спиртом инструменты. – Мне и без того хватает твоей опасливости и настороженности. А если я начну творить какие-нибудь глупости во время операции, то они могут привести к плачевным последствиям нас обоих. Отчего глупостей я творить не намерен, а секреты твоей регенерации меня совершенно не касаются.
«Неужто ей так везет на магов? – Не без иронии размышлял чародей. – Один, другой, а теперь еще и третий».
Кенхельм покончил с инструментарием, затем также продезинфицировал спиртом свои руки и подумал, как неплохо бы было и самому глотнуть этого дезинфектора.
Все было готово. И именно в этот момент оборотень особенно рьяно решил выражаться против всей этой задумки. Целитель нахмурился, а потом он решил набросить на свое лицо понимающую улыбку, полную сострадания и успокоения. Такой улыбкой он издавна привык одаривать своих пациентов, которые пугались и шли на попятную, лишь только завидев хирургическую палату и все тамошние инструменты. Впрочем, конкретно этот случай касался не только подсознательных страхов.
Вопрос доверия все еще не был решен.
- И что это за раствор такой, позволь узнать? – С иронией спрашивал чародей, имея, впрочем, достаточные познания в алхимии, чтобы понимать, о чем говорила его собеседница. – Здесь тебе не алхимическая лавка, и большинство тутошних снадобий отнюдь не лечебного назначения. К тому же, если ты рассчитываешь на зелья общего действия, то они попросту не успеют подействовать, покуда будет уже слишком поздно. А чтобы напрямую нейтрализовать действие столь опасного для тебя металла… Право же, это слишком опасно. Серебро – элемент с крайне низкой реакционной способностью, и его не растворяет даже царская водка. А обрабатывать колотые раны более опасными реагентами я бы тебе настойчиво не советовал.
Кенхельм умничал не просто так. Он продолжал откровенно набивать себе цену, тем самым успокаивая девушку и недвусмысленно намекая ей о своем профессионализме.
- Мне очень сложно тебе довериться, – настойчиво продолжала она упираться. – Потому что в моих мыслях обмануть чудовище и умертвить его таким образом логичнее и мудрее всего.
- Сейчас ты зверем уже быть перестала. Во всяком случае ты не нападаешь и не пытаешься меня убить, а это уже дает нам некоторые перспективы построения диалога. Хотя, право же, врачебная гуманность уже бы давно заставила меня повязать тебя и преступить к операции, если бы ты не была столь опасна. Иначе, с каждой секундой пустого трепа, крови в твоем теле становиться все меньше.
Чародей осмотрел набор скальпелей, выбрал самый длинный и заостренный из них, больше походящий на кинжал.
- Вот. – Холодно протянул он острие оборотню. – Серебряный клинок во время операции ты не удержишь, и взмахнуть им в случае необходимости не сможешь. А кинжал – другое дело. Если тебе покажется, что я возжелаю тебя убить во время операции, то этот нож может оказаться в моем горле настолько же быстро, насколько, допустим, и я сумею перерезать твои кишки. Таким образом, угроза смерти нам обоим будет мешать совершать глупости.
Чародей сглотнул. Казалось, говорил и запугивал именно целитель, но в итоге поддался страху он сам. И чтобы отогнать это неприятное чувство, он зубами откупорил бутылку спирта и сделал один протяжный глоток, даже не поморщившись. Что-что, а чистый спирт врачи умели пить виртуозно.
Кенхельм еще раз глянул на оборотня и спустя мгновение протянул ей бутыль.
- Держи. Выпей. А сразу после – начнем.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-26 22:09:05)

Заканчивая последние приготовления, Кенхельм невольно задумался о том же, о чем сейчас думал и оборотень. Этот стол, эта операционная, эти инструменты – быть может всё это на себе уже приходилось испытывать волколаку? Девушка упоминала чародея, которому принадлежал этот дом и эта лаборатория. И зачем любому магу может понадобиться оборотень, если не для того, чтобы проводить на нем жуткие опыты? Впрочем, возможно Кенхельм слишком узко мыслил. Но вся эта ситуация сама наводила на эти раздумья.
- Ты сам не представляешь до конца в какую опасность поставил свою жизнь, человек.
Фраза, брошенная как бы невзначай. Чародей пожал плечами, не до конца понимая оборотня. Попытался пропустить ее слова мимо ушей, но отчего-то невольно напрягся. Кнхельм приступал к операции с нехорошим настроем и со скверным предчувствием.
Сперва чародей приложил к ранам два черных камешка, совершенно случайно найденных здесь в одном из ящиков. Рунная горная порода являлась гематитом, которая волшебным образом приостанавливала кровоток в тех местах, куда этот камень прикладывался. Мгновение спустя раны оборотня почти что полностью перестали кровоточить.
Целитель начал работать с брюшной полостью. К его удивлению, рана оказалась не такой серьезной, какой он сам ее описывал – внутренние органы оказались целёхонькими и прямо-таки как новыми. А удивление состояло в том, что глубина разреза кожного покрова как бы намекала, что кинжал явно должен был натворить бед внутри.
«Неужели и тут регенеративные способности подсобили? – Рассуждал он, вооружившись хирургическими перчатками и щипцами. – Похоже, повреждение действительно имело место быть, но оно уже срослось, а действие серебра охватило только покровные ткани. Везение? Или мой кинжал изначально был плохо приспособлен для убийства таких бестий?»
Тем ни менее, разрез был давно уже увеличен, а сейчас в дело пришлось пустить тонкий шприц, чтобы извлечь желудочный сок, скопившийся в брюшной полости.
«Закричит. Обязательно закричит...»
Но оборотень смолчал. Царапал металлическую поверхность ногтями, рычал и скрипел зубами, но крик в себе подавил. Завидный болевой порог.
Кенхельм покончил с первой раной, быстро стянув ее края несколькими стяжками нити, оставив дальнейшую обработку на потом – целителя торопила вторая колотая рана. Переместился чуть правее, бегло замечая на себе ожесточённый взгляд. Чародей невольно поежился, ибо взгляд этот был отнюдь неженским и даже нечеловеческим; этот взгляд был взглядом зверя, охваченного болью, и пытавшимся этой боли противостоять. А еще эти клыки… Кенхельм задумался, смогла бы она перекусить чародею глотку такими зубами, находясь даже в человеческом обличье? Тем более, что шея целителя была так близка к этой пасти.
Неуместные мысли покинули чародея сразу же, как только он вновь приступил к работе. Когда в руках врача находится чья-то жизнь, то он, по обыкновению, не может думать более ни о чем другом, кроме как об операции.
С грудной клеткой возникли проблемы. Пробитое легкое уже почти затянулось, но при осмотре целитель обнаружил скопление воздуха и жидкостей в плевральной полости в связи с недавней раной. Пришлось применить троакар и работать с ним отчасти на удачу, потому как проводить торакотомию было недопустимо ввиду многих причин. Удача соблаговолила оборотню, а своей точности чародей изрядно удивился. Целитель не знал, что до сих пор был способен на проведение столь ювелирных операций.
Воздух и жидкость удалось удалить. А теперь нужно было лишь зашить и обработать рану. На этом работа Кенхельм была завершена.
Спирта оставалось совсем немного, и чародей решил пододвинуть бутыль оборотню. Вряд ли, конечно, женщина сейчас будет способна схватить эту бутыль и поднести ее ко рту, не расплескав все остатки. Но если бы спирт остался возле Кенхельма, то он бы точно не удержался и в один глоток опустошил бутылку.
Теперь чародей немного отошел и взобрался на одну из трубочек, прямо на против операционного стола. Он продолжал профессионально осматривать женщину, оценивая проделанную работу. Стяжки были аккуратны, а уже, наверное, через несколько часов надобность в них полностью пропадет. Наглядных осложнений после операции замечено не было, а оборотень постепенно успокаивался и приходил в себя.
Наверное, разумным было бы покинуть это место, покуда волколака еще сковывала боль и шоковое состоянии. Но отчего-то Кенхельм до сих пор был тут и ждал, пока женщина придет в себя. Глупо, наверное. Однако серебряного меча около металлического стола уже не было. Оружие лежало чуть поодаль от оборотня, ближе к чародею. Пусть Кенхельм и был глуп, но не настолько, чтобы в своей глупости не попытаться себя обезопасить.
- Попробуй вдохнуть. – Проговорил он спустя какое-то время. – Осторожнее, не полной грудью. Боль приемлема. Кроме неё дыханию ничего не препятствует?
Самые обыкновенные послеоперационные вопросы. Сцены нильфгаардских лагерей слишком живо пылали перед глазами. Снова захотелось фисштеха. Чародей пытался подавить в себе это желание.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-08-31 16:28:41)

Женщина заговорила. Собственно, этот процесс уже давал Кенхельму ответы на все интересующие его профессиональные вопросы. Речь завсегда сопровождается дыханием, и по тембру голоса, его силе и темпу чародею нетрудно было понять, в каком состоянии находились сейчас ее легкие. И пусть состояние это было измученным, но ее грудная клетка вполне справлялась со всеми возложенными на нее функциями, раз тон ее говора вновь начал обливаться ядом.
- Должность полевого хирурга закаляет. – Безразлично пожал он плечами, резко контрастируя своим спокойным голосом речам волколака. – И когда в моих руках находится скальпель, то это действует на меня весьма успокаивающе. По крайней мере, спокойствие на время операции уж точно обеспеченно; а узнать, как чувствует себя пациент после операции – это одна из неотвратимых обязанностей.
Он помедлил, задумавшись о своих словах. Чародей говорил о спокойствии, хотя чувствовал он себя скорее на взводе. Кровавые операции и раньше выводили Кенхельм из себя, а сейчас этот эффект был усилен еще и прочими обстоятельствами, среди которых главными факторами были оборотень и отречение от Силы.
Бутыль звонко разбилась о каменную плиту, а спирт растекся по полу. Чародей еще раз пожалел о своей щедрости и задумался сейчас о фисштехе. Заветная коробочка все еще лежала во внутреннем кармане и была до сих пор относительно полной. Но снова затуманивать свой рассудок было небезопасно, потому как ситуация с оборотнем все еще не ясна. Да и стыдно было бы вновь затягиваться порошком перед этой женщиной, ведь сразу следом обязательно последует несколько ядовитых колкостей.
Металлическая коробочка так и осталась лежать в кармане, а целитель продолжил:
- К тому же, не всё с тобой мне до сих пор представляется таким уж ясным. И более всего прочего, меня беспокоят твои намерения, относящиеся ко мне. – Чародей какое-то время молчал, будто подбирая нужные слова. – Я могу теперь быть спокоен? Могу покинуть твой дом и рассчитывать на то, что более мы никогда не увидимся?
И все-таки Кенхельм не стал лукавить и пошел в своих вопросах напрямик. Быстрее всё выяснит – быстрее сможет успокоить свои нервы. Тем более, что магия теперь перестала быть попутчицей Кенхельма, и так просто скрыться стало уже абсолютно невозможным. Чародей находился в полном распоряжении оборотня, и неважно, сидел ли он сейчас в этом подвале наедине со Зверем, либо же их двоих будут разделять целые мили дорог и торговых трактов – в любом случае её желание окажется решающим в развитии дальнейших событий. И это самое решение Кенхельм возжелал выяснить сразу, а не ожидать возможных последствий.
Сверлить взглядом эту женщину, когда она сама впивается в тебя ледяным глазами, оказалось не так уж и просто. Отчего чародей уже вскоре рассматривал окружение лаборатории и окровавленные инструменты, которые окрашивали в красные оттенки емкость со спиртом.
А потом вместо ответа был задан вопрос. Вопрос, который чародей хотел услышать сейчас меньше всего.
- Можешь. – Честно и почти без промедлений ответил он. – В какой-то степени это даже поможет. Все-таки, я уже успел заметить, что в зверином облике регенеративные способности твоего организма достигают небывалых высот.
Чародей аккуратно поднялся на ноги, оказавшись еще ближе к серебряному мечу. Но на клинок он даже не обратил внимания, обошел его и направился к ближайшему металлическому шкафчику, доставая оттуда просторный халат. Вернувшись обратно, он протянул черные одежды оборотню.
- Но я не вижу в этом никакой необходимости. Зачем зазря мучить свое тело, если все раны я обработал достойнейшим образом? Никакой заразы в твою кровь попасть не должно было, а об осложнениях тебе, как оборотню, и вовсе не нужно беспокоиться.
А прямо позади чародея лежал на столике серебряный меч.
Возможно, Кенхельм был глуп. Но не таким уж он был глупцом, чтобы в своей глупости не продолжать заботиться о своей жизни.

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-06 15:44:26)

Кенхельму показалась, что настроение оборотня ощутимо изменилось, стоило только женщине узнать о возможности беспрепятственно обращаться зверем. Эта волчья ипостась, если и не была для нее всем, точно значила очень многое. Чародей едва слышно вздохнул. Нет, этот вздох не выражал собою презрение или насмешку, отнюдь. Вздох выражал только скорбь и немного зависти, потому как сейчас Кенхельм готов был отдать что угодно лишь бы только кто-нибудь также простодушно сказал ему, что его Сила вернулась, и что он смог бы снова беспрепятственно пользоваться магией.
Но жизни чародея до сих пор угрожала опасность, отчего он усердно продолжал отгонять от себя эти неуместные сейчас мысли. Найти темный уголок и поплакаться там можно будет чуть позже и вдали от оборотня – примерно так сейчас рассуждал чародей.
Увидеть улыбку на лице собеседницы Кенхельм ожидал меньше всего. И если эта улыбка и должна была собою выражать очередную порцию злобы и насмешливости, то усталость жестоко сыграло свою роль, и чародей воспринял эту улыбку как выражение вежливости и благодарности. И именно поэтому он посмел сейчас вознадеяться на благополучный исход тяжелого дня и на скорое прощание с оборотнем.
Надежды быстро обратились прахом.
- Не думаю, что это удачная мысль. – Как всегда прямо и искренне выражал он свое мнение, не допуская притворства и лицемерия. Вот только это мнение оборотень не пожелал услышать. – Однако, отказаться я все равно не могу. Воспитание не позволяет.
Разделить стол и кров с оборотнем хоть и было возможностью весьма интересной и заманчивой, но Кенхельм все равно не мог увидеть в этой затее хоть каплю вежливости со стороны хозяйки дома. Чародей снова пытался усмотреть какой-то подвох и коварный план. Его разум попросту был неспособен воспринять собеседницу как примерную хозяйку, возжелавшую должным образом принять Кенхельма как почетного гостя. Оно и немудрено, ведь эта самая хозяйка совсем недавно пыталась убить чародея и несколько раз ему угрожала расправой, а сам гость изначально пришел в этот дом в качестве самого настоящего мошенника и ворюги, вытворив тут немало бед.
И эти двое – обнищавший воришка и страхолюдина; чародей и оборотень; гость и хозяйка – будут сидеть за столом напротив друг друга и мирно разговаривать? Воистину, эта картина должна быть очень странной и в тоже время весьма занятной. Настолько странной и занятной, насколько и настораживающей.
- Идем.
Подтверждение, полуоборот и чародей устремляется вслед за босой женщиной. А позади остаются окровавленный инструментарий, залитый кровью операционный стол и острый клинок с немногочисленными алыми капельками на лезвие – серебряный меч тоже остался позади.

Оборотень, как и было обещано, поэтапно начал выполнять обязанности гостеприимного хозяина. Однако, насколько удачно она справлялась с этой ролью, было дано судить только Кенхельму. И чародей слегка расстроился, когда в его руках оказались поленья, уголь и топор, а прямо перед ни – давно погасшая печь. Впрочем, слуг у оборотня не было изначально, а в том, что у мага пропала Сила, виноват был лишь он сам. Отчего приходилось рубить поленья на щепки и затапливать печь собственными силами. И за этим занятием, как ни странно, чародей впервые за прошедший день мог по-настоящему расслабиться и хоть на какое-то время позабыть о всех сегодняшних невзгодах.
- Так значит ты живешь здесь совсем одна? – Решил он завести разговор, покуда шли все эти приготовления. – В этом заброшенном доме, у которого, признаться, несколько дурная репутация. И неужели я был первым, кто обеспокоил тебя своим появлением здесь? То есть, никто из жителей не пытался до сего момента влезть сюда в поисках «спрятанных чародейских сокровищ»? Никто не распространял слухи о призраках, обитавших в заброшенном пристанище некогда могущественного мага, и никто даже не хотел сжечь этот дом? – Любопытствовал Кенхельм, закидывая в печь охапку дров. – Просто мне, как чародею, очень знакомы поведенческие реакции населения деревень и городов на любое магическое присутствие вблизи их поселений. И однажды, представь себе, кметы сожгли мою хижину в Бремервоорде со всеми тамошними наработками и исследованиями.
В печки заполыхало, а вскоре тепло распространилось по всей кухне. Октябрь нынче был холодным, а чародей уже истосковался за этот день по теплому и домашнему очагу. Он растер руки и грелся у самой печи, изредка посматривая на оборотня. Женщина занималась выделкой мяса для его последующего приготовления.
Кенхельм насупился, явно чем-то обеспокоенный. Выразил свое беспокойство он не сразу, сначала хорошенько раздумывая, как бы получше сформулировать этот вопрос:
- А чье это мясо?

Отредактировано Кенхельм Тидвил (2014-09-07 00:47:42)