Дворец. Покои князя.

Кинжал так и не заметили. Или не захотели замечать. Так и не ответив на ее вопрос, предложили держаться рядом. Даже милсдарыней назвали, что удивительно.
Но теперь все это не имело особого значения, когда на пороге появились трое загорелых воинов с грозным оружием в руках. По их виду не сложно было догадаться, что они направляются к ним отнюдь не с добрыми намерениями.
«Зерриканцы… Ну вот… так и знала. Что-то не поделили.»
Сара застыла на месте. Она бы и с радостью поступила бы в соответствии с просьбой одного из приближающихся к ним воинов, произнесенной им на его родном языке. Да вот только в глазах застыл ужас, тело стало непослушным, словно эльфку медленно превращали в голема.
А затем произошло нечто странное. Безумное и нелепое. Один из рыцарей вцепился в свою же саблю зубами, кроша и собственные зубы и элементы оправы камня, украшавшего эфес. Просто. Выгрыз. Рубин. Из сабли.
Сариэль ничего не понимала и понять так и не смогла.
Из состояния самой трусливой и ничего не понимающей идиотки ее вывела рука рыцаря, потащившая ее прочь. Чуть не потеряв равновесие, Сариэль развернулась и бросилась вместе с рыцарями от зерриканцев. Почему они убегают? Сначала, ей даже показалось, что благородный незнакомец, хочет ее спасти, а его приятелю предстоит доблестно сражаться с тремя врагами. Но нет. Как-нибудь в другой песне. Они убегали по коридору втроем.
Просвистела… И упало... тело одного из нильфгаардцев. Упал он не сразу, сделав несколько шагов, и все-таки не выдержав жуткой боли.
Сариэль не собиралась останавливаться.
Незнакомец отпустил ее руку.
«Не оглядывайся! не оглядывайся!»
Ну не собиралась же!
Эльфка обернулась. Увидела сраженного. Увидела глаза его брата. Она не знала об их родстве, могла только догадаться.
Ведь так мог поступить только брат.
Рыцарь вернулся за упавшим мужчиной и не смотря на вероятность в точности повторить его судьбу в это мгновенье, поднял раненого и направился в сторону Сариэль. Его голос был твердым и решительным, в то же время, казалось, что рыцарь молил ее:
– Помоги ему! Уведи отсюда, найди медика!
«Что? Медика? Может мне его сразу в Элландер телепортировать?» - непременно спросила бы Сариэль, если бы не было так страшно.
А тот нильфгаардец, что все еще мог стоять на ногах, развернулся к врагам, намереваясь дать отпор. Зерриканцы, не долго думая, разделились – один пошел в сторону убегавших, а двое других пытались открыть одну из дверей в коридоре.
«Что они там делают и зачем? Может они ищут князя?» - догадывалась Сариэль, – «Или даже знают где искать?»
Тем временем, раненый рыцарь захлебывался кровью, шептал что-то невнятное, ползая на коленях. Лицо его выражало страшные муки. Даже более страшные, чем сами зерриканцы. Может поэтому, Сара склонилась к нему, сжимая худыми пальцами окровавленную руку.
Она не знала, что делать. Не знала, что сказать.
- N’aen tearth mor. – прошептала эльфка.
Но нильфгаардец ее уже не слышал.

Отредактировано Сариэль (2016-03-18 01:19:14)

Дворец. Задымленный этаж.

Бывают дурацкие затеи, которые с самого начала кажутся дурацкими, но как ни странно разрешающие ситуацию в конце-концов наилучшим образом.
Бывают затеи хорошие, вроде бы, но под конец выясняется, что были они не совсем таковыми.
Бывают затеи и хорошие от начала до конца безо всяких непредвиденных ситуаций и эксцессов и полностью провальные.
А бывает - всё портит Его Величество Случай...
Причём, в этот раз коварство его заключалось даже не в том, что рыжая опоздала и чародейка отшвырнула-таки от себя душившего её Раймунда, через секунду загремев на него сверху, а в том, что резко затормозившая Кристанна не успела среагировать на прилетевший в неё в буквальном смысле из ниоткуда горящий факел.
Всё произошло в восприятии накачанной адреналином проклятой, словно бы время превратилось в тягучий кисель, заставлявший её мучительно наблюдать за тем, как в её лицо из-за магической иллюзии летит зажжённый факел.
Но это только для самой Кристанны казалось так. Для прочих оказавшихся здесь участников сих знаменательных событий - всё произошло в считанные секунды.
Исказившееся пространство с чётко-различимым треском выплюнуло из своего чрева факел и толком-то и не успевшая сообразить, что произошло, рыжая -  неуклюже загремела на пол.
В прошлый раз боль настигла поражённую болтом в живот проклятую не сразу, дав отползти в угол и не попасть под раздачу в ходе возникшей свалки.
Теперь же боль мгновенно заполнила весь разум рыжей "от" и "до", да так, что было вырвавшийся из горла крик - застрял на полдороги и Кристанна загремела на пол молча. Неуклюже развернувшись во время падения, проклятая упала на колени, но успела каким-то неведомым образом, вероятно, чисто рефлекторно - выставить вперёд локоть и не удариться со всего размаха итак скованным болью лицом об каменный пол.
Крик, застрявший в глотке чуть ранее, вырвался наружу страшным воплем боли, когда кое-как вставшая на колени и пошатывающаяся Кристанна приложила руки к обожжённому лицу...

Отредактировано Кристанна (2016-04-13 09:04:32)

Дворец. Покои князя.

Все происходящее, что сейчас разыгрывалось перед глазами Деррита, казалось ему невероятным. Побежденный зерриканец, пропажа князя, неожиданная встреча с эльфкой и ранение брата – все это не должно быть реальностью. Не хотелось в это верить, не хотелось даже думать о том, что в реальности есть место безумию. Именно оно выбивало из колеи, заставляло крепче сжимать рукоять меча, чье острие перестало блестеть и обагрилось зерриканской кровью. Даже эта маленькая победа казалась безумием, вызванным состоянием нильфгаардца.
Когда враг перестал представлять опасность, солдат машинально повернулся и оглядел Кхайра. Девушка около него выглядела растерянной. Деррит не мог понять причину, да и видеть эту причину не хотел бы. Смерть брата – это последнее, что мелькало в его мыслях. Не могло такого случиться. Не могло быть так, что самый младший из всех четырех братьев сложит голову первым.
Он не стал бросать оружие, не стал радоваться родной нильфгаардской речи и появлению группы стражников. Деррит просто не мог обращать на них внимание, когда родной брат звал его, а затем звал мать. Удивительно, но ведь в самые страшные моменты жизни человек вспоминает именно мать, самого родного, доброго и близкого человека. Жаль, что ни Деррит ни Кхайр не помнили свою любимую, родную и добрую женщину. Жаль, что именно так сложились обстоятельства.
– Нет-нет-нет-нет, Кхайр, даже не думай! – он подлетел к брату, небрежно роняя меч рядом. – Слишком быстро ты решил отделаться, слишком просто. Я говорил что дурость действий не доведет до добра!
Выговаривать каждое слово было глупо. Деррит хотел обвинить брата, но потом соображал, что идея бежать принадлежала в равной степени и ему самому.
«Старший брат. А такой тупой, что не смог защитить…»
Что-то больно кольнуло в груди. В глаза словно бы попала невероятно подлая, острая соринка. Никогда в жизни нильфгаардец не знал слез горечи, не понимал, почему они настолько отвратительны и страшны. А сейчас… сейчас было понятнее.
Струйка крови, закрытые глаза.
– Кхайр, – аккуратно проводя дрожащими руками около лица брата, Деррит весь задрожал. – Кхайр, пожалуйста.
Деррит даже не понял, что завеса притворства и нильфгаардской выдержки была давно прорвана. Да и не хотел понимать, потому что видеть смерть близкого человека – это испытание, которое проходить одному невероятно сложно. Мир вокруг перестал существовать, перестали мерцать голоса, крики, зерриканская ругань. Не было слышно ни лязга мечей, ни криков, ни команд.
Тогда, среди этого безумия, подошла женщина. Она обратилась к Кхайру и не боясь ничего коснулась его. Она была смелее Деррита, который не мог даже вытереть рукой струйку крови, мелькнувшую на уголке рта брата. Но ему не было стыдно от своего бессилия. Девушка же действовала: она перевернула Кхайра на бок и принялась говорить с заботой в голосе.
Деррит готов был помогать. Готов ко всему.
– Помогите ему, – тихо, неуверенно и с дрожью в голосе произнес солдат. – Я… я… сделаю все что смогу, только скажите что именно…
Бестолковый поток речи. Глупые слова.
Деррит поднял руку и отер лицо, пытаясь избавиться от слабости.
Он был голов на все, стоило только сказать что именно от него требуется.

Мастерский

Жизнь - очень сложная и удивительная штука. Десять лет, двадцать, тридцать - для этого света нет никакой разницы. Ты навсегда останешься несоизмеримо молод для того, чтобы постигнуть самые великие и сложные тайны. Именно поэтому многие оксенфуртские мыслители пришли к единому мнению по этому поводу: nil admirari.
Такое простое правило, которому должен следовать каждый, и мир станет чуточку проще.
Каэрин аэп Даккэ - одинокий, но не брошенный, с трудом поднялся, пытаясь закрыть рану ладонью. Кровь струилась сквозь пальцы, скользила по запястью и просачивалась сквозь набухший рукав. Дипломат, конечно, выживет. Он хотел выжить. Не для того, чтобы познать тайны бытия и опровергнуть теорию ученых из Оксенфурта. Каэрин аэп Даккэ просто очень любил эту паскуду - жизнь, чтобы так легко с ней прощаться.
Щурясь, дипломат бросил взор в сторону, где скрылась Кристанна. И увиденное заставило его скрипнуть зубами от бессилия. Он не мог ничего исправить и уже не мог им ничем помочь.
Nill admirari.

Покои князя.

Смерть.
Рано или поздно эта настырная дама приходит к каждому. В облике древней старухи, красавицы-девицы или маленькой девчонки с ободранными коленками. У Госпожи так много отражений в это мире, и каждый видит именно то, что заслужил.
Зерриканец, бившийся без страха за своего погибшего владыку до последней капли крови, нашёл свою смерть прекрасной: не успела сталь нильфгаадского клинка пронзить ему грудь, а пред взором воина предстал одинокий шатер, раскинувшийся среди белых песков даккирских владений. Златогривый жеребец с усыпанным драгоценными камнями султаном ждал своего всадника, а красавица-жена, сверкая белозубой улыбкой, уже бежала ему навстречу.
- Милая, - шепнул на родном языке зерриканец, выпуская изогнутый скимитар из рук, и пал замертво.
Туссентцы, недоуменно застыв над поверженным противником, задумчиво чесали в затылках. Один из стражников медленно поднял обагренный в крови скимитар, разглядывая причудливое лезвие на свет.
- Что же эти варвары искали в кабинете князя?
Спустя минуту стражники уже знали ответ.

Сариэль искала, ища что-то особенное, что-то уникальное. Плевать на драгоценности, плевать на церемониальное оружие, плевать на сундучок, в котором наверняка могли отыскаться деньги.
Книга оказалась простой, потрепанной. И очень-очень-очень старой. Такой, как и говорил странный старичок. Едва пальцы воровки коснулись потрепанного корешка, как Сариэль почувствовала тепло, исходившее от фолианта. Если бы не сложившаяся во дворце ситуация, эльфке могло бы показаться, что книга живая.
Но ведь это глупости?
Шум неподалеку привлек к себе внимание, и тревога, захлестнувшая воровку, была, возможно, совсем неожиданной даже для неё. Ей отчего-то захотелось бежать, спрятаться, скрыться где-то. Где-то там, где её не найдут. Где-то далеко-далеко. Вот только... были ли это мысли самой Сариэль?
Книга оказалась в её руках словно сама собой. Жар её неожиданно стал сильнее, а стражник был всё ближе.
Жар плавил страницы... и пальцы воровки. Жар плавил время и пространство. Пожалуй, Сариэль Баильтиарна даже не успела испугаться должным образом. Она лишь закрыла глаза на мгновение, а открыла их, ощущая солёный морской ветер и слыша крики непоседливых чаек. Воровка даже не знала, что вспышка портала, перенесшего её в далекий Новиград, нещадно резанула по замку, высадив пару витражей, сохранившихся со времен Арториуса Виго.

Катарина не была чародейкой, но её теплые руки даровали Кхайру облегчение и неожиданно уняли боль. Искренняя, чистая женская забота могла творить чудеса - стоило лишь повстречать её на своем  пути. Убаюкивающий и успокаивающий шепот прогонял боль прочь.
- Тише, господин, ему нужен покой, время и... лекарь. Я бы послала Вас за ним, но что мы будем делать, если эти страшные люди вернутся?
Её глаза были полны тревоги.
И теплоты.
- Не трогайте, пожалуйста, нож! Мы причиним ему лишь большую боль!
Несчастная малышка Катарина не знала о том, что Вильхем погиб, и на следующий день прольет немало горьких слёз по этому поводу.
Неожиданно, послышался гул голосов, и спустя пару мгновений их окружили знакомые для служанки лица.
- Что здесь?
- Труп, ваша милость!
- А эти?
- А эти не трупы, ваша милость!
Щеки Катарины вспыхнули от гнева.
- Губерт! Хамонд! Как же вы можете?! Стыд свой потеряли? Тебя, Губерт, я когда-то лечила от пятна на глазу, помнишь? Кабы не я, то ходил бы сейчас кривой! А ты, Хамонд.... помогите же нам!
Стражники, став серьезнее, нахмурились. Светловолосый Губерт, с заляпанными кровью штанами, кивнул.
- Хамонд, дуй за лекарем.

Задымленный этаж.

Всему Боклеру было известно, что Матиас Руккен - опустившийся пропойца и забияка. Лягушка в обществе благородных и важных птиц. И если бы хоть кому-то в Туссенте сказали, что пропащий рыцарь станет надеждой всего княжества, то над шуткой бы не смеялись. Слишком глупой она казалась, слишком постной.
Обедневший рыцарь застыл. Всё творившееся в княжеском дворце неожиданно напугало исполина, повергло его в шок и ступор, сковав по рукам и ногам. И только резкий окрик заставил воина одуматься. Решительность пришла вместе со смелостью: нужно делать так, как приказывают. Ведь они приказывают - как же не делать?
Матиас сорвался с места, рывком поднимая несчастную, которой досталось факелом. К сожалению, сопротивляться ему даже в здоровом состоянии было бессмысленно.
"Боги! Простите меня!"
Вслух он ничего не сказал. Сграбастав рыжую подмышку, Матиас, ревя, как раненный медведь, взял альков приступом, по пути сбив что-то маленькое, худенькое, незаметное. Рыцарь даже не понял, что он едва не затоптал какую-то белокурую женщину.
Драться было не с кем: противник был повержен до боя, свернулся калачиком на полу и тихонько вздрагивал, хныкая и ожидая своей участи.
Удивленный рыцарь даже забыл отпустить Кристанну.
- И всё?

"Nil admirari!" - говаривали ученые из Оксенфурта, многозначительно поднимая указательный палец в небо.
На протяжении многих веков им была известна прописная истина счастья. Вот только никто так и не понял её секрет.
А жаль, ведь мир мог стать намного проще и понятнее.

Примечание:
Раймунд приходит в себя. Княгиня всё ещё без сознания.

Отредактировано Каэрин аэп Даккэ (2016-04-04 00:04:41)

Мастерский

Nil admirari.
Каэрин внимал этому и не удивлялся. Ковылял, держась за лицо одной рукой, а второй придерживаясь стены. Дипломат великой империи боялся упасть. Боялся, что у него не хватит сил ни подняться, ни позвать на помощь. Сколько он знавал случаев, когда люди умирали лишь из-за того, что у них кончились силы? Нет, он не хотел такой смерти.
Костлявая, словно насмехаясь, витала рядом, скалила желтые клыки, глумливо меняя обличья: вот мелькнула раскрасневшаяся, разгневанная морда Валана аэп Хорнигана, вот показалось лицо Аннэт де Буа.
Лица, образы, химеры прошлого и настоящего. Его бич, проклятье, ярмо. Каэрин аэп Даккэ не мог от них отказаться. Просто-напросто не смел.
Последний лик был неожиданным для дипломата. Застыв, Каэрин криво усмехнулся, из-за чего шрамы, покрывавшие его лицо, покрылись отвратительными складками.
Смерть ухмыльнулась в ответ губами Вильхема.
- Ты жив, а я нет. Разве есть в этом какая-то справедливость? Разве я должен был умирать ради твоих интересов?
Оборотень опирался на моргенштерн, придерживая одной рукой оторванную голову, всё время норовившую съехать с его плеч.
Дипломат оскалился. Видывал он призраков и страшнее.
- Каждый из нас делает выбор. И не мне платить за ваши ошибки.
Морок пожал плечами, отчего голова его соскользнула и шмякнулась об пол.
- Но именно тебе разбираться с их последствиями.
Nil admirari.
Каэрин аэп Даккэ, устало прислонившись к стене, с трудом переводил дух.

***

Звонкая пощечина отрезвляла не хуже, чем ушат холодной воды.
Раймунд, моргнув, инстинктивно дотронулся до горящей щеки ладонью. Поморщился, шипя как старый уж.
- Дура! – рявкнул он на своевольничавшую чародейку. – Я, по-твоему, лекарь? Чародей? Я не умею приводить бездыханных в чувство!
Его глаза метали молнии. Парочка из них пронзила родственницу ненаглядной жены. Парочка досталась ковылявшему к ним белому, как труп, дипломату. Князь оскаблился.
- Смешно, курва, - буркнул Раймунд себе под нос. – Ждал удара со стороны, а оказалось, что пригрел на груди гадюку.
Он ничего не объяснял. Как и многие военачальник, князь привык действовать, чем говорить. Отмахнувшись от чародейки, как от назойливой мухи, Раймунд поспешил в альков, яростно сжимая и разжимая кулаки.
А там, внутри алькова, он потерял всякое самообладание. Не стесняясь потерять лицо и быть посрамленным после, Раймунд начал свое действо с поступка недостойного и непростительного. Первым делом он яростно пнул лежавшую на полу чародейку.
Особо не метился, угадив ей в область груди.
- Сука! – выдохнул князь, нанося очередной пинок. – Шлюха! Я дал тебе всё! Я исполнял любой твой каприз. И что в ответ? Что?!
Очередной пинок. Адель скулила, силясь заслониться руками и спасти лицо. Раймунд, яростно рыкнув, пнул вновь. Затем отошел в сторону, тяжело дыша и приглаживая растрепанные волосы.
Затем, наклонившись, потрогал разорванную штанину близ короткого голенища сапога, недобро глянул на маленькую ранку.
«Чародеи, - мысли путались, перескакивая друг через дружку, - чародейки. Все беды от магии. Все беды от баб. Все беды от тех мудаков, что считают себя в праве прыгать выше головы. Идиоты!»
- Одни проблемы, - сказал князь устало. – Во всём виноваты женщины. Во всем, сука.
Тяжело вздохнув, Раймунд неожиданно сел. Прямо на пол. Не стыдясь и не помня о своем титуле.  Усталость сковывало его тело, а дышать, неожиданно, становилось всё тяжелее и тяжелее.
Князь и законный правитель Туссента даже не понял сам, что умирает.
Глупо. Нелепо.
Остекленевший его взгляд уперся в перепачканное кровью маленькое тоненькое лезвие, валяющееся близ стонущей магички.
Nil admirari.

[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/000b/1c/c0/143-1484332915.jpg[/AVA]Задымленный этаж

«Ничто не действует на мужчину столь отрезвляюще, милая моя, как хорошая пощечина», — говаривала когда-то, много лет тому назад, одна из более опытных подруг Фрингильи. Не раз чародейке приходилось убеждаться, что утверждение сие — чистой воды гипотеза, мало находящаяся подтверждений в реальной жизни. Тем не менее, сегодня статистика, свидетельствующая в пользу опыта давней подруги, улучшилась на исчезающе малое значение.
Раймунд действительно пришел в себя, но назвать его последующие действия трезвыми и здравомыслящими было сложно. Да, это был тот самый, старый-добрый Раймунд — громкий, повелительный голос, полный холодного презрения взгляд и неисчерпаемый запас самодовольства. Фрингилья вздрогнула под его взглядом, почувствовав себя снова маленькой девочкой, только прибывшей в Боклер для обучения у известного туссентского чародея и по совместительству ее дядюшки.
Она могла бы сказать князю, что место мужа подле жены, законной правительницы Туссента, или что опасно приближаться к поверженной чародейке. Особенно к поверженной, которой уже нечего терять. Но ничего из этого она не сказала, даже не схватила за руку в попытке удержать. Только поджала губы и опустила взгляд.
«Как будет угодно Вашей Светлости», — говорила каждая складочка ее пропавшего дымом платья, — «Ваша Светлость может, если Вашей Светлости угодно, выпрыгнуть сейчас из окна. Презренная чародейка не станет мешать Вашей Светлости».
— Даккэ?
Нильфгаардский дипломат — дражайший соотечественник — с трудом, но упрямо подбирался ближе к центру действий, оставив княгиню одиноко и беззащитно лежать  на полу. Ну что за извечное мужское любопытство и желание быть в центре событий?! Даккэ был бледен, лицо его заливала кровь, одежда тоже измазана в крови, но ничего страшного и смертельного Фрингилья не углядела. Ей совершенно не было его жаль — бедного, изуродованного старика, истекающего кровью, — но смерть посла еще одного государства (если только оба они — и Даккэ, и Азир — действительно были послами) не принесла бы Туссенту пользы.
Сдавленный стон, перешедший в тихий, болезненный скулеж, заставил Фрингилью вздрогнуть, прикрыть рот рукой. Она не могла остановить князя, не могла попросить его остановиться, могла только порадоваться, что не она сейчас на месте княжеской любовницы, искрящимся болью калачиком скрутившейся на полу.
Рыжеволосое чудо магии, тем временем, извивалась и грязно ругалось в руках рыцаря, в конце концов освободившись из хватки своего «скакуна». Фрингилья не поняла, как и почему случилось то, что случилось. И когда это случилось. Неужто в момент, когда она на мгновение прикрыла глаза?
И вот сейчас Раймунд уже сидел на полу, остекленевшим взглядом смотря в пустоту, а рыжая ехидным тоном говорила что-то о том, что ему нужна помощь. Чародейка с отвращением скользнула взглядом по ее обожженному лицу, сглатывая подступивший к горлу горький ком. Она видела ранения и пострашнее, ожоги пострашнее, так же близко и даже ближе, но не здесь, не в добром, веселом и беззаботном Боклере. Залитая кровью трава в саду и разорванные оборотнем тела были слишком далеко от нее, не в поле ее зрения. Но сейчас она встретилась взглядом с проклятой рыжей и осознала, с чем ей снова приходится иметь дело.
«Каэрин аэп Даккэ и его протеже. Теперь они идеально подходят друг другу».
Ничего не ответив, но чувствуя огромную благодарность за то, что наконец-то нашелся тот, кто даже без слов понимает, что необходимо сделать, Фрингилья шагнула к Раймунду. Осмотрела внимательным взглядом, пытаясь абстрагироваться от всего прочего, что сейчас занимало ее мысли — звякнувшее железо, шорох и стоны упирающейся чародейки, той, другой, которой не повезло, кровь на лице дипломата и опаленная кожа на лице его слуги.
Князь казался спокойным слишком умиротворенным, абсолютно противоположным себе самому всего пару мгновений назад. Что же могло вызвать столь сильную перемену? Неужели?... Фрингилья, почти в панике, быстро провела в воздухе пальцами, вычерчивая академически точный, несмотря на трясущиеся руки, жест, сопровождая его давно знакомым заклинанием.*