Толстый солнечный ломоть свирепо распалял каменную кладку на стене аудитории Оксенфуртской академии. Несмотря на высоченные потолки и привычный для всех замков сумрак в аудитории было нестерпимо душно.
    Ошеломляющую и совсем необычную для ленивых студентов посещаемость на в общем-то довольно заурядной лекции организовала персона яркая, фееричная, без толики преувеличения - историческая.
    Истории, правда, эти были в основном из разряда скабрезных анекдотов, но переоценить значимость Юлиана Альфреда Панкрац виконт де Леттенхофа для современной культуры было бы кошмарным, даже в каком-то смысле преступным деянием. Барда знала здесь, кажется, каждая собака.
   Конечно, молодой исполнитель заслуживает куда как больше внимания, чем пара жалких абзацев, но увы и ах - нас интересует фигура другая, куда менее значимая и совсем даже не историческая. И вот почему.
  Из всей под завязку набитой аудитории, блаженно хватающей каждое слово, каждый небрежный жест менестреля, только ей, фигуре нас интересующей, решительно не нравилось происходящее.
  Присцилла молча пялилась в одну точку аккурат над головой менестреля, время от времени злобно скрипя зубами. Упади сейчас на голову «профессора» кирпич, она бы только злорадно ухмыльнулась. 
   Причин для такой жгучей, клокочущей злобы было несколько. Но в основе всего этого букета лежало одно-единственное чувство - разочарование.
   Это случилось пару лет назад в такой же знойный летний денек, правда дело уже было к вечеру. Как Сцилла оказалась на площади, сейчас белокурая милсдарыня и не упомнит, да и не важно все это - шелуха. Значение имеет только музыка. Его музыка.
    Сцилла всегда интересовалась заезжими артистами, дослушивала каждое, даже самое кошмарное, выступление до конца, не из уважения к музыкантам, но к музыке.
    Все барды по большей части были похожи один на другого, не представляли из себя ничего особенного и просто терялись в массе проходящего шлака… Но не Он. Он был великолепен!
   Его голос, лирика… И глаза. Ах, сколько жизни, сколько силы было в его взгляде в тот судьбоносный момент на окутанных сумерками деревянных мостках! С первых аккордов, раздававшихся на площади, Присцилла поняла, что пропала. Это, без сомнения, был Он.
   Два года нежных девичьих грез, и что мы имеем? Сцилла так увлеклась мечтами о музыке, что совсем забыла о человеке, который за ней стоял. Человеке в общем-то… Совершенно заурядном.
   Образ, который она вырастила в своем воображении, неистово бился сейчас о скалы суровой реальности точно хрупкое тельце несчастной девицы, сиганувшей от раздирающих страстей вниз головой с обрыва. Поэтому когда объект таких противоречивых чувств опасно приблизился, Уточка даже не заметила - слишком уж глубоко закопалась она в своих мыслях.
   На помощь пришел обеспокоенный гул в аудитории.
- Что Вы здесь делаете? - прошипела Сцилла, отчаянно краснея. Не от смущения, правда.
   Она открыла было рот, чтобы продолжить гневную тираду, голодным пламенем разросшуюся у нее внутри за время лекции, но вовремя опомнилась и остановилась: все взгляды в аудитории были прикованы к ней.
   Пальцы по привычке сжались в аккордной судороге, но инструмента в изящных руках, конечно же, не было и быть не могло. Спрятаться за звуками музыки не случилось и Присцилла тут же как-то сникла и ссутулилась, точно пытаясь скукожится до размера прожжужавшей мимо мушки.
    Голос ее дрогнул, словно канарейка упорхнула из неосторожно оставленной открытой клетки, и стих. Благо, милсдарь менестрель, самодовольно улыбаясь, давно нарушил все мыслимые и нет границы личного пространства, так что с легкостью мог расслышать ее глухой шепот:  «Зачем тратить свое драгоценное время на эти бессмысленные бахвальства и кривляния? Вы же...музыкант!»

Отредактировано Цираночка (2017-02-20 11:30:56)

   Присцилла проигнорировала прозвучавший вопрос, с потрохами выдав свое волнение недоуменным взглядом. На плотно обтянутом тканью переплете, так проворно выхваченном менестрелем у нее из рук, вышитое золотыми буквами красовалось ее имя. Что сейчас, к слову, было совсем некстати.
     Обрати внимание Лютик на то, что он держит в руках...
- «Мне конец».
   Уточка хладнокровно перевела взгляд с книжки с ее поэмами на лицо именитого преподавателя и злобно осклабилась. Злилась, правда, Уточка сейчас исключительно на себя.
   Еще утром она мечтала, чтобы знаменитый бард прочел хотя бы одно из пары десятков произведений, написанных влюбленной девушкой и прославляющих талант и красоту его музыки… Дура!
   Как могла она так жестоко ошибаться? Прочитал! Узнал, о ее чувствах! Вот этот вот легкомысленный человек? Никогда! Хуже расклада сейчас и придумать было нельзя.
- Я скорее умру, чем допущу это - прошипела Сцилла, сделав решительный шаг навстречу своему разочарованию, сокращая и без того смешное расстояние до минимума.
    Тонкая леска самообладания, растянутая над жерлом вулкана отчаяния, на секунду дрогнула под ее ногами. Мир вокруг закрутился в бешеной пляске из света, цвета и звуков.
- Вы... повеса! - Присцилла прямо и без смущения смотрела в красивые глаза менестреля, и хотя выглядела девушка довольно уверенно, колени ее дрожали от волнения и какого-то животного страха, - Игрок! Кривляка! Мутный тип!
   Будь на месте Уточки любая другая барышня, ситуация, развернувшаяся в стенах опустевшей академии, предстала бы нам волнительным, немного даже пикантным приключением, но увы и ах…
   Сцилла краснела, но от гнева. Бледнела, но от отвращения. Трепетала и то от ужаса! Быть осмеянной этим самодовольным типом без принципов и стремлений сейчас казалось девушке в сотни раз худшим исходом, чем пасть от лап риггера или выпить пуд воды из рта утопца.
- Вам дан талант, о котором большинству из нас и мечтать не приходится, - Уточка едва не касалась своим лбом лба менестреля, но расстояние увеличивать не торопилась; тонкие пальчики аккуратно подползали к томику со стишками, одно неверное движение и план освобождения сокровищ ее души из грязных рук бабника и проходимца будет провален, -  А вы тратите его на сальные шуточки и измятые юбки неиспорченных барышень!
   И как это часто бывает в несмешных комедиях, в тот самый момент, когда Сцилла уже была готова выхватить книжку и дать деру, дверь на веранду, весело скрипнув, отворилась.
    Старенький профессор немного опешил, застыв на долю секунды в проходе, но на удивление быстро сориентировался и, игриво подмигнув то ли Уточке, то ли Лютику, поспешно ретировался. 
    Под звук поворота ключа в замочной скважине, книжка с поэмами Циранки рухнула на пол и, игриво в лучах летнего солнца прошелестев страницами, раскрылась.

Отредактировано Цираночка (2017-03-07 19:00:28)

   Солнечный свет, проходя через тонкий слой пыли на витражном стекле веранды, россыпью крошек-зайчиков раскрашивал износившееся деревянное покрытие, придавая моменту, захлебывающемуся в слякоте тишины и без того не лишенного цвета, мистических красок.
   На долю секунды Присцилла перестала существовать, оболочка ее души размякла в сильных руках, но отнюдь не в дань страстному порыву Лютика, по всей видимости, от души веселившемуся сейчас.
    Все ее существо от белокурой макушки до кончиков пальцев ног наполнилось... Словами. Сначала хаотично и бессмысленно закружившихся в чувственном водовороте, а уже через мгновенье в едином порыве сцепившихся в незамысловатые строки:
«Твой голос - шелест нежного листка,
Твое дыханье - ветер, шепчущий украдкой,
Ты - свет, бросаемый лампадкой,
Где брезжит сладкая тоска».
   Но наваждение схлынуло, стоило барду отпустить Уточку на волю. Снова почувствовав под ногами пол, Сцилла пришла в себя. Когда пальцы ее холодной руки коснулись влаги на раскрасневшихся губах, темные брови жалостливо потянулись друг к другу:
- Господи, это что его слюни?! - но не развивать мысль дальше, тем более озвучивать свои соображения по этому поводу, у Сциллы, к счастью, хватило ума.
   Тем более ситуация из маленького недоразумения силилась, и как можно скорее, превратиться в кошмарную трагедию… Точно тележка, сорвавшись вниз по дороге, мысли Присциллы кубарем катились в пропасть из которой не то, чтобы целым - живым никто не выберется.
   Лютик тем временем уже успел присвоить себе сокровище нежного девичьего сердца. Его красивая улыбка как мокрая от проливного дождя ветка сирени со всей силы хлестнула Сциллу по лицу. Электрический разряд мысли молниеносно скакнул через все тело к ногам.
   Белокурая милсдарыня, томно выдохнув: - «Ах!» - прижала тыльную сторону ладони ко лбу и рухнула на пол. Точнее сказать «рухнула бы», не окажись менестрель в достаточной степени проворнее.
   Стоило Лютику прижать к себе ослабшее девичье тело, Уточка удивительным образом пришла в себя.
   Где-то в глубине души Присцилла надеялась, что то, с чем соприкоснулся ее локоть в процессе экстренной эвакуации был не нос всеобщего любимца, а хруст, на долю секунды повисший в воздухе, так и вовсе - плод ее воображения, но стоило злосчастной книге с поэмами оказаться в руках, и все эти мысли, пускай и потаенные, как-то тут же испарились.   
   Великолепный моно-спектакль грозился кончить бруными овациями… Но реальность, как и всегда, на поверку оказалась куда прозаичнее.
   Заполучив ценный предмет, Цираночка кинулась к двери, которую так предусмотрительно и, конечно, из лучших побуждений запер маразматик, будь он трижды проклят, профессор.
   Рефлекторно пятясь назад, Сцилла шумно сглотнула.
Разноцветные крошки-зайчики лизнули подол ее платья и исчезли. Солнце заволокла тяжелая серая туча.

Отредактировано Цираночка (2017-03-23 12:11:56)

   Сейчас даже самым даровитым мастерам слова трудно было бы обрисовать расколовшуюся на веранде паузу, давно уже перемахнувшую всякие театральные условности. Лютик что-то недовольно бубнил себе под живописно расквашенный истеричкой нос, абсолютно игнорируя вжавшуюся в стену и побледневшую от страха студентку.
    Присцилла чувствовала себя совершенно ужасно: отчасти из-за того, что позволила себе отдаться чувствам и потерять контроль, а отчасти из-за накатившей вины, не перед «повесой» и «кривлякой», но перед всеми остальными представителями профессии. 
    Как бы там ни было, Лютик стал известным поэтом, не из-за своего разгульного образа жизни, он был действительно талантливым артистом и автором. Одно только это заслуживало уважения! 
    Да и какая в общем-то разница, чем занимается человек в свободное время, если в результате у него получаются прекрасные стихи, способные затронуть одновременно струны души не только надушенных господ, но и простых крестьян, чья шкала «чувства прекрасного» ограничивается радостью от гладкого древка новенькой тяпки.
   Сделав глубокий вдох, Уточка, наконец, решилась отскрести себя от стены и, медленно переставляя дрожащие ноги, точно шла она не по деревянному полу, а раскаленным углям, приблизилась к изувеченному «профессору». Но Лютик, казалось, уже забыл о ее существовании: бард что-то торопливо записывал.
- Невероятно! - Присцилла испугалась звука собственного голоса и поторопилась прикрыть губы рукой.
   Чтобы не выглядеть еще более наглой дурой, свое восхищение прочитанными строчками тоже пришлось побыстрее скрыть: подглядывать в чужие записи - последнее дело, особенно после того как устроил эпическое представление с кровопролитием только ради того, чтобы не допустить подглядывания в свои собственные.
    Выдержать взгляд красивых глаз Лютика на этот раз Сцилле не удалось. На щеках снова расцвели алые пятна, но не от гнева, а от стыда: рука дернулась к раскуроченному носу менестреля, чтобы убедиться, что он хотя бы не сломан, но зависла на полпути.
     Резким движением Присцилла спрятала ее за спину, прижала к груди книжку со своими стишками и выдавив из себя вместо извинений, крутившихся все это время в голове: «Хорошего дня» - поспешила удалиться.
    Но так как дверь была закрыта, красиво сделать это не удалось. Уточка кинулась к окну, но преуспела только после нескольких чудовищно неловких попыток открыть ставни и выбраться на улицу. Точнее выкатиться. В платье лазить через окна - очень плохая идея.
- Надо будет прикупить себе штанов, - подумала Сцилла, отряхивая грязь с изуродованного подола.
   Выглядела она, конечно, глупо и смешно, знала об этом и даже чуть было не заплакала от унижения, но мысль, что они с Лютиком больше никогда-никогда-никогда не увидятся, придала ей сил.
   Присцилла гордо подняла голову, вытянув тонкую шейку, и зашагала прочь от достояния общественности и его измазанного кровью, но все еще такого же красивого лица.
   Про этот эпизод Уточка никогда не напишет стихов, тем более - никому не расскажет. Но забыть его, как бы не старалась, не сможет до конца дней.