Хорошая пора – осень, а октябрь так и подавно. С гряд уже убрано все, на зиму запасено: овощи в погребах, дрова на растопку в поленницах. Только и остается, что сидеть у окна, пряжу сучить да смотреть как дожди холодные землю заливают, дороги размывая, а ветер листву пожухлую с деревьев срывает, оставляя голые черные стебли. Дни стали короче, ночи длиннее, но да беда ли то, когда живот до сыти набит, а скотина накормлена? Ивона на погоду да время года не имела привычки серчать. Печалилась только, вечерами темными над лучиной склонившись, что снова одной зимовать, но и то стерпеть можно было. Поплачешь да успокоишься. Слезы-то они не беда, не лихо какое.
Не ждала ведьма напастей, думала, деревню ее стороной обойдет, да не случилось. Повадились в Нижние Погорельцы люди бароновы. То корову утащат у кого побогаче, то погреб разорят, то птицу выволокут да увезут. То еще можно было снести. Люди, что власть да силу имеют с народом простым никогда не считаются, все принизать да оскорбить норовят. Вот только лиходеям-то заезжим простых бесчинств мало показалось. Как-то вечером налетели, будто стая воронья, утащили козу-кормилицу у бабки слепой, три дома, что на окраине стояли, разорили, весь урожай забрав. Девять ртов без еды оставили, на смерть обрекая голодную. Мужичина один, что покрепче был, вступился было, семью защищая, в ноги кинулся, моля пощадить, да только получил по лицу сапогом, железом подбитым, и больше не встал уже. Разнесся над деревней вой бабий да плач детский, а душегуб, как ни в чем не бывало, повернул коня да и был таков. С того дня кметы и присмирели, запираться стали, прятаться. Из окон только глядели да богам молились.
Знахарка не молилась. Дом ее, на отшибе стоящий, лиходеи пока стороной обходили. Может, боялись чего, а может думали, что взять с бабы шальной нечего. Так бы себе, глядишь, и жила, да с бедой встретившись, потянулись к ней жители деревенские, просили о помощи да заступничестве. Как-то и староста лично явился, денег принес, просил сделать чего. А что ведьма сделать могла? Баронских душегубов руками голыми задушить? Нет, то не в ее силах было, и придумала Ивона тогда средство иное. Как в другой раз всадники в Нижние Погорельцы нагрянули, зарезала петуха, кровь его в миску собрала да прокляла, а покуда лиходеи бесчинствовали, каждого пометила. Одному поводья кровью вымазала, другому – крышку от бурдюка с водой, третьему – вещицу личную, что в сумке нашла, да и была такова. Оставалось только часу дождаться, когда каждый приговоренный крови проклятой кожей коснется. А там уж пара слов, да дело с концом. Так первых и погубила. Зачахли да сгинули, как не бывало. Да вот только на место их другие пришли. С ними совладать не так-то просто оказалось, и решила девица тогда того извести, кто командует. И вот как не исхитрялась, как не крутилась, а все он в руки ей не давался. Всегда в стороне от деревни держался, наблюдая. Так вот и смотрели, лиходей на чудовище в юбке, а чудовище на него…

Когда в дверь ведьмину мутант кошкоглазый постучался, день как раз к вечеру начал клониться. Вздрогнула Ивона от неожиданности, веретено из рук упустила, отчего ударилось то об пол, да под лавку самую и укатилась. «Кого еще принесло?» - так девица рассудила, ко входу приближаясь, - «Вроде и не звала никого, разве пришел какой горемычный выпить просить али плакаться?» Так к решению ни к какому и не придя, засов на двери дернула, незнакомцу отворяя, да так и обмерла, увидав на пороге не кмета какого, а монстробоя самого настоящего. Странный он был, на лицо вроде бы как не слишком старый, зато с волосами седыми. Смотрел как-то особенно, не как люди смотрят. За плечами его два меча красовались, на груди же, на цепочке, ощеренная волчья морда болталась. Знахарка на то глянула как-то задумчиво, голову к плечу склонила и, косу тугую погладив, заговорила вдруг.
- А я знала, что ты придешь, - голос ее спокойно прозвучал, без страха и сомнений каких, ровно так, будто разговаривала девица не с незнакомцем, а приятелем давним, - Ждала даже. Мне сегодня всю ночь волк белый снился, и вчера тоже. Я все гадала, что бы это значить могло, а теперь знаю. Не ведаю, чего тебе от меня надобно, но заходи, раз пришел. Не стой на пороге.
Договорив, распахнула знахарка дверь, да и вглубь избы пошла. Подобрала веретено свое с пола, пряжу на лавку переложила, а сама за стол уселась, дожидаясь, когда гость войдет, да место удобное сыщет.
- Ну рассказывай, - обратилась Ивона к охотнику на чудищ всяких, - Что тебя привело в края наши и ко мне, в том числе? Страховидл тут много набралось, да только все с лицами человечьми.
На том и замолчала ведьма. Сама она ведьмака не звала и слышать не слыхивала, чтоб из деревни кто кликал, стало быть, кто-то другой его в Нижние Погорельцы позвал, если конечно не дело личное привело. В жизни-то оно всякое бывало.

Странный был ведьмак. Не то, чтобы Ивона в жизни своей подобного брата много видывала, но те, что в деревеньку глухую заглядывали, поспрошать нет ли работы какой, иначе себя вели. А этот… Ведьма прищурилась. Промелькнуло в облике незнакомца что-то такое, особенное, по ощущениям слабо царапнуло, да так и истаяло, никакого проку не принеся. «Не к добру, поди, ты в наши края наведался», - так подумала, взгляда внимательного с лица собеседника не сводя, - «А раз предупредить меня пытались, стало быть, есть в тебе что-то для меня важное. Знать бы только, что именно ты принес сюда: спасение али погибель…» На том знахарка и прервалась. Что толку гадать да раздумывать, когда мысли все вокруг одного вопроса крутятся? Вот ответит мутант кошкоглазый, там и яснее станет. Или не станет, тут уж с какой стороны посмотреть.
Затихла девица, прислушалась. Припомнила, как гость ее в избу входил осторожно, как на вещи всякие смотрел внимательно, да саму хозяйку будто бы подозревал в чем-то. Хмыкнула коротко, беззвучно почти, руки на коленях сложила, голову к плечу склонила, словам внимая. Благо ведьмак заговорил как раз, рассказывая, зачем пожаловал, да на заказ непонятный сетуя. Ивона, едва про бароновых людей померших заслышала, напряглась было, насторожилась, да, здраво рассудив, выдохнула расслабленно. «Вот значит, что в края наши тебя привело. Барон помощи ждет, заступника ищет да то зло извести хочет, что проклятых душегубов убивает. Ну что сам милсдарь – оно и к лучшему. Хорошо, что не псы его цепные. Так-то, глядишь, и обойдется, да дело разрешится без крови лишней».
Так заключив, помолчала ведьма немного, руки на столешнице устроила, пальцы переплела да и заговорила, тона своего спокойного не меняя.
- Ясно теперь, зачем ты здесь, и почему ко мне явился, тоже ясно. Я тебе так скажу, людей бароновых не страховидла какая губит, а жадность собственная, вероломство да дикость. Будь они людьми, а не зверьми кровожадными в шкуре человечьей, ничего бы с ними и не случилось, - прервалась знахарка, слова обдумывая, всмотрелась в глаза желтые монстробоя заезжего и, не найдя в них ответа с подсказкой, рассказ свой продолжила, - Вот тебе две истории. Первая в том состоит, что завелась на болтах наших страховидла какая-то. Выбирается из лесу, на людей нападает, кметов не трогает, а вот путников заезжих да удалых красавцев так за собой в водицу мутную и утаскивает. И нет у тех околдованных могил, а есть только упокоище, на всех единое. Многие за чудовищем этим уходили, а назад никто не вернулся, и тел отыскать не смогли. Места здесь такие, гиблые. Вот и весь сказ. Вторая история иной будет. В ней бестий никаких нет, а есть только люди да души их, как ночь черные, злобой отравленные, властью напоенные. Повадились псы бароновы в деревню захаживать. Дома разоряют, скотину уводят, людей, что противятся, к праотцам отправляют. А впереди зима, время холодное да голодное. Одно подворье загубят, то не беда, выстоит деревня. Два – тоже стерпеть можно, а вот три – много уже. В Нижних Погорельцах домов-то меньше, чем на руках с ногами пальцев. Старики тут в основном, бабы да малые дети. Нечем им себя защитить, вот и сыскали заступника. Такого, что прихвостней бароновых не побоялся да на выручку пришел.
Сделала девица паузу, косу на плечо переложила и, волосы погладив, речь закончила.
- За одним из двух тебя барон наш послал, а уж какая история тебе по нутру, сам выбирай. Тут я тебе не советчица.
На том Ивона и замолчала. Могла бы, конечно, и еще чего сказать, убедить попробовать, на свою сторону перетянуть да предпочла прежде услышать, что сам ведьмак по этому поводу думает. Случиться могло, что до наживы он жаден, тогда и разговор с ним короткий; а мог и отзывчивым оказаться, милосердным да сострадательным. Как бы то ни было, ведьма деревенская на одно надеялась, что не встанет ее гость да не отправится прочь, оставляя людей простых с их напастями. Помнила она и вопрос мутанта кошкоглазого, тот самый, что он ей с порога задал, но отвечать не спешила. На то сейчас не самое время было. «Глядишь, хоть из любопытства останешься», - так девица рассудила, поглядывая на мужчину взором загадочным да проникновенным таким.

Не ушел ведьмак. Как начал речи слушать внимательно, так и дальше слушал. Серьезный такой, собранный. И таким спокойствием от него веяло, такой силой, что Ивона и сама невольно волне этой поддалась, уняв сомнения лишние да терзания душевные. Вот только ответил мутант кошкоглазый совсем не то, что ведьма услышать жаждала. Но да каким ответ будет, поняла она тогда еще, когда собеседник только первое слово промолвил. «Не поможешь значит», - так подумала, вздыхая опечаленно да с места своего поднимаясь, - «Сама, стало быть, управлюсь. И на что только надеялась-то? А ведь действительно, на что? Монстробои народ такой – в дела мирские не лезут. А коли вмешиваются, так дурное только и выходит. Вот и этот встревать не захотел. Но разве просила я его людей бароновых убивать? И против самого хозяина земель наших натравливать не хотела. Мне в деле этом не много помощи надобно. Ну да ладно, выбрал вторую историю, так тому и быть».
Посмотрела девица на ведьмака, голову к плечу едва склонила, постояла немного, раздумывая, да и, ни слова не проронив, отошла от стола, за занавеской цветастой скрывшись. А воротилась из комнатушки другой с большой тарелкой глиняной, полотном накрытой, да высоким кувшином с горлышком узким. Поставила это все на столешницу, тряпицу скинула, отчего глазам гостя нежданного открылась кулебяка с картошкой, грибами да луком; еще походила по дому, тарелку поменьше перед охотником на чудищ умастила и кружку глиняную, нож положила.
- Угощайся, ведьмаче, - так знахарка проговорила, напротив усаживаясь, да волосы руками перебирая, - Коли хочешь еще чего, скажи. С ужина каша еще осталась да мяса немного. А так, вот пирог да компом ягодный. Не серчай, что я сразу не предложила.
Улыбнулась кметка, слегка потупившись, помолчала немного и, ничего необычно за собеседником своим не приметив, рассказ свой продолжила, тему сменив.
- А мне вторая история больше нравилась, ну да ты выбор свой сделал. Страховидла так страховидла. Знать я про нее не много знаю. Как сказала, деревенских оно не трогает. Может, потому, что в леса мы сейчас не больно-то ходим, а может и еще по какой причине. Того не ведаю. Я его видеть не видела, слышать не слышала. Скажу только, что не дух это и не мертвец какой. Чудовище из плоти и крови. Про него здесь и спросить-то некого. Кто его видел, те сгинули, а кто про то бормочет, тот только то знает, что ехал путник по дороге, ехал, ехал, а потом забрал в сторону да не вернулся. Как-то раз, было дело, конь из чащобы выскочил, ну да умчался, не поймали его. Я в это дело не вмешивалась, не вызнавала, но, коли надобно, место, где люди с бестией встречаются, могу показать. Это не тут, не в деревне самой, на выезде. Не на том, что в сторону поместья ведет баронова, в другой стороне. Дорога такая узкая, через лес как раз. Вот где-то там страховидла и поселилась. А может и не там даже, кто ее знает-то. А что тел не нашли, то правда. Как-то раз приезжали сюда псы хозяина нашего, искали. Прочесали окрестности, да все без толку. Но да тут болота кругом, как сгинешь, так и все с концами. Только и поминай, как звали.
Замолчала Ивона, задумалась, руки на столе сложила, пальцы переплетя. За окно посмотрела, к огню обернулась, но, ничего не узрев, снова на монстробоя глянула, внимательно так, будто пыталась в душу проникнуть да тайну ее разгадать.
- Что дальше скажу, то домыслы, - обронила тихо да неуверенно, - Всего скорее, то женщина. В страховидлах я не сильна, но, думается мне, что на человека она похожа. Может, власть какую над разумом имеет, может, иначе заманивает. По тому судя, что нас не трогает, не больно-то она и прожорлива, а то и вовсе не плотью питается, а иным чем-нибудь. Раз в деревне ее не видали, либо тиха да незаметна, либо неприхотлива. Места здесь глухие, темные, дикие. В лесу не больно поживешь. Животины немного, болотисто для них слишком. В чаще где-то лагерь разбойничий одно время был, может она за их счет кормится. Большего не могу сказать. А то лишнего нагорожу да запутаю только. Если нужно чего конкретное, ты меня поточнее спроси. Коли смогу – помогу.
На том и затихла ведьма, дом в тишину погружая. Слышно стало, как кошка в комнате другой ходит, да где-то на улице, далеко от дома девичьего, пес скулит жалобно. Ветер подул, дверь скрипнула, пламя в печи заплясало, тени причудливые на стены отбрасывая.

Тишину мутант кошкоглазый нарушил. Завел песню про страховидлу, на болотах поселившуюся. Покуда вещал он да ел, Ивона на него внимательно так смотрела, лицо изучая да волчью морду оскаленную, а как сделал гость ее паузу, так и отозвалась, слова свои повторяя.
- Не сильна я в страховидлах и тех только знаю, что в песнях да сказках встречаются, но тебе так скажу, не дух это. Был бы призрак, я бы знала о нем. Как обо всех остальных знаю, что в округе тут водятся. Болота они такие, много покойников под водицей мутной. Одни пристанище обрели, другие нет. Кто бродит в лесах, про всех ведаю, и про существо тобой помянутое знала бы. Всего вероятнее. Впрочем, мог он и не отозваться, не прийти на зов, тогда хотела бы я взглянуть на чудище это да задобрить как-то. Оно ведь нам, деревенским, зла никакого не делает, а от псов бароновых охраняет. Хотел ты знать, чем история вторая мне приглянулась, а ведь я тебе уже ответила. Повадились лиходеи сюда, будто во вражий дом. Кметов разоряют, оставляя без еды да крова; кормильцев убивают, девок, что помоложе портят. Мне-то с того ничего, да только не правильно это, когда те, что защищать да помогать обязаны, оружие против людей обращают. Зарубил один молодку, за мешок репы дерущуюся, а у нее дома пятеро деток осталось. Отец их прошлой осенью сгинул, дед с бабкой давно уже померли. Кто теперь их кормить да ночами зимними греть будет? Небольшая у нас деревня, все обездоленные к весне помрут. Я таких уже одиннадцать человек насчитала, а будет и того больше, если псов этих отсюда не отвадить.
Прервалась ведьма, волосы свои потеребила задумчиво, кошку рыжую, из-за занавески пришедшую, с пола подобрала, на колени усадив, да шерстку мягкую гладить принимаясь, продолжила.
- В том и дело-то, что страховидла наша горя в Погорельцы меньше принесла, чем люди бароновы. А чем помочь можешь? Да вот знать хочу, что самому барону о землях здешних ведомо. Понимает ли он, какую беду на деревню навлекает, или за стенами своими сидя не видит да не слышит ничего? Коли знает, так и сказ простой. Нужно хитрость какую придумать, чтобы со свету одного негодяя сжить. Покуда его не было, псы бароновы меру знали. Приедут, обдерут, конечно, да и таковы будут. Бесчинств не позволяли, людей не губили, а как появился этот молодец, так и началось. Вот славно бы было, кабы его страховидла к себе взяла, - улыбнулась знахарка, возмездие такое воображая, помолчала немного, позволяя мечтам разыграться, но, прервавшись, к беседе вернулась, - А коли не ведает барон наш ничего да тебе человеком приятным показался, довольно будет и слов твоих. Глядишь, и станет заступником нашим. Да только не думаю я, что все так просто уладить будет. Тебя ведь не просто так послали сюда, и я неспроста две истории поведала. Понять мне надобно, за кем послали тебя: за тварью болотной, али за той напастью, от которой бароновы люди мрут. Если за первой, дорогу покажу, а ежели за второй, то и идти никуда не надобно.
На том Ивона и замолчала. Еще кошку погладила, живот мягкий почесала да спустила любимицу на пол. Сама же на ноги поднялась, подошла к печи, дров в огонь подбросила да присела возле открытого пламени, вглядываясь в игру его. Странной встреча ей начала казаться, непонятной беседа предстала, будто то была не явь, а сон, в коем она запуталась да заплутала. Почудилось ведьме, что стоит глаза раскрыть, исчезнет все, ан нет, как дом был, так он и остался; и ведьмак за спиной сидел, посудой гремя тихонько. Думал, наверно. О чем, то знахарке было неведомо, но отчего-то чувствовала она, что не зря фразу последнюю обронила, что найдет рассказ ее отклик в душе охотника на чудовищ, а речи свои плоды принесут. Не всегда ведь то чудище, что о лапах когтистых да пасти клыкастой; нет и не было твари человека опаснее.

Не к душе монстробою речи собеседницы пришлись. Ивона, спиной к гостю сидящая, то нутром почуяла, взгляд тяжелый приметив, обернулась, глазами черными в желтых потонув. Помолчала немного, выслушала внимательно, а потом вздохнула коротко да на ноги поднялась. «Вот мы с тобой, ведьмак, друг друга и поняли», - так рассудила, и от мысли этой ведьме легко сделалось. Поддернула она платье, приблизилась к мутанту кошкоглазому и ласково ладони ему на плечо положила.
- Ты меня, поди, той еще гадиной почитаешь, - спокойно заговорила, тоном ровным да голосом тихим, - А я тебе так скажу, не желаю я душу твою губить да твоими руками дела черные делать. Спросил ты, что сделать, - отвечу: убить, конечно, чтоб не видела их ни земля, ни небо. Вот только не бывать тебе мясником в деревне нашей, не становиться убивцем кровожадным. Спасешь люд от страховидлы, награду получишь, да и уедешь прочь. Может, вспомнишь когда, может нет. Мне же лично от тебя немного надо. Посредничество только, да с того тебе худа не будет. Чего прошу, расскажу сейчас.
Улыбнулась знахарка охотнику на чудовищ, по щеке легонько погладила да и отошла, за занавеской скрывшись, вернулась же оттуда с настойкой ягодной да двумя чарками. Поставила бутыль на стол, откупорила, отчего поплыл по комнате запах рябиновый, наполнила посудины, одну из них ведьмаку протянув, а вторую в руках собственных сжав.
- На вот, - обронила девица, глядя на гостя своего внимательнее, - Выпей, да не береди раны старые. Сколько по свету ходить будешь, столько и они с тобой будут, вот только поминать-то их лишний раз не за чем. А то сделаются неподъемной ношей, да согнут в три погибели. Тебе же жить еще, миру служить, людям помогать. Не в том судьбина твоя, чтобы от горечи сгинуть. Пей настойку горькую, через нее пускай все и выйдет. Да не бойся напиться. Страховидла тебя дождется, никуда не денется.
Промелькнуло во взгляде Ивонином лукавство какое-то, сделался взгляд глубоким, проникновенным, а глаза будто бы еще чернее стали, норовя в самую душу проникнуть. Вот только речь кметка не о душе собеседника своего завела, а все о том же деле, в коем искала себе помощника.
- Про бароновых псов бешеных я тебе уже много сказала, - уселась ведьма на лавку, отпила из чарки, задумчиво подбородок пощипала, - Одно добавлю. Много смертей здесь не надобно. Одной достаточно, да такой, чтоб остальные убоялись да прозрели. Ты об этом не думай. Сама я все сделаю. Мне от жертвы только крови нужно немного да волос пучок. А в том и сложность вся. Душегуб этот на землю нашу ступать гнушается. Всегда в стороне стоит, смотрит на разор, не вмешивается. Гордый он, высокомерный такой. На коне мощном черном. Строгий. Спина прямая. На командира какого-то похож, на военного. О нем здесь мало кто знает, говорят, приехал откуда-то. Толи родственник он барону, толи ставленник. До его появления мирно мы жили, с его погибелью к прошлому и воротимся. Я бы его сама заманила, хитростью какой, телом своим, да он на кметок не смотрит, нос воротит. Предлагала ему одна, так он ее по лицу ударил, да руку отер брезгливо. Вот и не знаю, как к нему подобраться. Ты, может, сыщешь средство какое, чтобы в руки мои его заманить. А там я уж быстро управлюсь, и никто на тебя не подумает. Глядишь, и еще работы добавят.
Тут уж знахарка позволила себе улыбнуться недобро, хмыкнуть злорадно. Чарку одним глотком осушила, на стол посудину водрузив, кусок пирога отщипнула, прожевала да и черту под монологом своим подвела.
- Так что, ведьмак, согласен ты на помощь такую али самой мне управляться? – вперила девица в лицо монстробоя взгляд внимательный, замерла, ответа ожидая, однако, прежде, чем отповедь выслушать, еще кое-что добавила, - И скажи хоть, как звать тебя. Не пристало оно без имен-то разговаривать. Меня вот мать Ивоной нарекла, деревенские чаще Ивой кличут.

Отозвался мутант кошкоглазый. Вот только ответил не то да не так. Поднялся со своего места, мечи подхватил. Поднялась вслед за ним и ведьма, юбку одернула, пирог, что еще на столе стоял, тряпицей накрыла и, слова гостя своего нежданного до конца выслушав, головой слабо кивнула да к двери направилась, одно лишь добавив.
- Будь по-твоему, монстробой. Коли хочешь страховидлу сперва отыскать, как и обещала, покажу тебе место, где видали ее.
Подхватила Ивона посох свой, что по лесам ходить помогал, дверь толкнула да через порог переступила уверенно, не медля и не оборачиваясь. Спиной лишь ощутила, что провожают ее глаза зеленые, кошачьи. Всякий раз оно так бывало. Стоило знахарке из дому уйти, любимица провожала ее, а потом встречала, всякий раз точно зная, когда хозяйка назад воротится.
Едва путники из дому вышли, окутала их темнота вечерняя; пеленой темной да мутной на плечи легла, взор застилая. Выдохнула девица, осмотрелась, пальцами воздух потрогала, губы облизнула, глаза задумчиво сузила, да и зашагала к окраине деревеньки, в сторону той тропинки, что через перелесок вилась зловещий. Молча шла кметка, спокойно держалась. Не испугал ее ни вой собачий, из подворотни донесшийся, ни птица большая, неожиданно из-под ног вспорхнувшая, ни ветер, деревья к земле пригибающий, ветками поигрывающий да листьями шелестящий. Вечер как вечер стоял и никакое дурное предчувствие душу ведьмину не тревожило. Наблюдением этим Ивона, впрочем, с охотником на чудовищ поделиться решила.
- Хорошая ночка сегодня, - так начала, поравнявшись и продолжая идти плечом к плечу уже, - Тихо так и спокойно. Нет никого. Мертвые спят себе, а живые все по домам попрятались. Страх только по земле стелется, чувствуешь? Липкий такой, тягучий. Как ожидание какое-то. Но то человеческое. Ощущения неизбежности нету пока, кабы было, воздух такой тяжелый бы стал, давящий. Вернется мир в края наши, с тобою, али без тебя. Лучше бы, чтобы с твоим участием.
Приостановилась знахарка, улыбнулась мутанту, даже имени своего не назвавшему, подняла руку да мужчину по щеке легонько погладила, отдавая частичку тепла своего да доверие выказывая.
- Сейчас у меня на тебя и надежда вся, - оставила девица ласку свою, шаг ускорила, в сторону забрала, заборчик невысокий огибая, да на тропку, прочь из Погорельцев Нижних уводящую, ступила.
Не мог видеть того монстробой, но ведьма улыбалась слабенько. Не столько попутчику, сколько мыслям собственным. Почудилось ей вдруг, что хочет того мужчина или нет, а ей он все равно поможет. Не против воли, а в чем-то случайно даже. Не совпадение его в деревеньку привело, ни жажда наживы али еще чего, а сама судьба, кою некоторые еще Предназначением кличут, а иные на волю высших сил списывают…
- Пришли, - так Ивона проговорила, у самой кромки лесной останавливаясь да через плечо на ведьмака глядя, - Здесь это было, так говорят. Не прямо на этом месте, конечно, там, дальше, в лесу уже где-то. Где именно, сам найдешь, я дальше с тобой не пойду. Не пристало мне чудищ всяких выискивать. Делай дело свое. Я в избу ворочусь, как покончишь со страховидлой, приходи, постель постелю, подсоблю, чем смогу. Не в ночь же тебе к барону идти.
Замолчала знахарка и хотела уже к избе своей побрести, как вспомнив беседу недавнюю, встрепенулась и снова заговорила.
- Только, ведьмак, коли у нас действительно Дух какой поселился, обещай мне, что все сделаешь, чтобы не убивать его, а людей с ним примирить. Коли понадобится для сего обряд или ритуал какой, знай, что на то я заранее согласна и, коли нужна ему дань какая кровавая, как уплатить, сыщу.
На том и закончила речь свою. Развернулась да прочь пошла. Ответ услышать ведьме не важно было, одного лишь желала, чтобы мутант кошкоглазый слова услыхал да в момент нужный вспомнил о них.

Едва с ведьмаком расставшись, Ивона в избу свою поспешила. Не знала она, сколько времени монстробою понадобится, чтобы чудище одолеть да назад воротиться, а потому торопилась, норовя и с постелью успеть и с водой нагретой. Первое-то легко было, быстро девица управилась, а вот со вторым потрудиться пришлось: пару раз на колодец сходить, бадью старую из сарая выволочь. Сама-то ведьма могла и так, с корытом да ушатом управиться, а гостя иначе привечать следовало, тем более того, что помочь вызвался. А вот что и впрямь мутант кошкоглазый в беду деревенскую вмешался, знахарка позднее уже узнала, когда голос его глухой услыхала, на улицу выскочила да приметила заступника, в крови человечьей да жиже болотной перемазанного. Живой он был, устал только, может от боя тяжелого, может от жизни своей, а может и оттого и другого разом.
- Вижу, управился, - тихо Ивона проговорила, ближе подходя да мужчину рассматривая беззастенчиво, - Одолел чудище болотное, а с ним вместе и тех зверей, что людьми называются.
Помолчала немного, оглянулась куда-то, примечая огни возле дома, на отшибе стоящего, еле слышно хмыкнула да гостю своему руку протянула, помогая подняться.
- В дом пошли, - с улыбкой добавила, - Как и обещала, постель тебе постелила, воды натаскала. Нагреть ее только надо, но то не мудреное дело. А что сделано, то сделано. Не бери в голову. Сказала я, не бывать тебе здесь мясником, значит, не бывать. Сгинули лиходеи, а дальше мы сами управимся. Утащим тела на болота да в жижу и скинем, а что кровь останется, то не беда, - ночью ливень будет, все смоет. Исчезнут душегубы, будто и не бывало. Знаю, ведьмаче, не твое это дело с людьми воевать, но за то, что в стороне не остался, спасибо тебе. Говорят, равнодушие больше убивает, чем злость, да ненависть. Видно, брешут про вас, что все вы бездушные. Впрочем, я никогда наговорам таким и не верила. Это все те же сочиняют, что и твердят, будто брат твой только и знает, что девок портить. На себя бы оборотились, не такое бы увидали.
На том и затихла ведьма. Чего было напраслину разводить да разговоры говорить. Мутант кошкоглазый со своим делом справился, теперь их черед наступал, жителей деревенских. Могли и такие отыскаться, что ублюдку заезжему побегут в ноги кланяться, молить о пощаде; нашепчут всего, порасскажут ужасов, а он снова псов своих спустит. Вот тогда-то и быть бойне али пожарищу. Страшное пророчество, зловещее, вот только Ивона в силу слова верила, надеялась, что гость ее вновь за людей заступится, да не перед лиходеем проклятущим, а пред бароном самим. Впрочем, и без того монстробой уже сделал немало. Не видела знахарка, кто возле дома Камаря лежать остался, но одно ведала: пришли они со злом, да зло их и встретило. Не было в Нижних Погорельцах лиха, да сами люди его меж собой взрастили. И ползло оно от избы к избе, и не было ему ни конца ни края.
О том задумавшись, девица аж позабыла, что у лавки стоит да руку ведьмаку тянет. Смутилась немного, головой потрясала, отгоняя мыслишки черные, глаза сузила задумчиво, да и к гостю заезжему обратилась.
- Раз уж со страховидлой здешней покончено, скажи, что за чудище такое поселилось в болотах наших? Да можно ли сделать чего, чтобы новое на его месте не появилось? А еще скажи, не ранен ли ты? Темно здесь, видно мне плохо. Коли дурно тебе, давай помогу в избу войти, вылечу, выхожу. А коли нет, тогда сам иди. Не пристало нам под дождем сидеть.
Вот и не было никакого дождя, и небо ясным казалось. Да только знахарка деревенская речь свою завершила, налетел ветер, принес налитые тучи. Западали наземь тяжелые капли. Сбылось первое предсказание. Остальные же череда своего ждали.

Покатилась жизнь своим чередом. Воротилась Ивона в избу, дверь за собой притворив да на засов ее заперев; вошел и ведьмак, вещи грязные скидывая да на лавку усаживаясь. Заговорил монстробой, а знахарка деревенская прислушалась, подняв с пола дублет окровавленный да вычищать его принимаясь. И вроде вполне себе все по-семейному: ночка за окнами темная, по крыше дождь барабанит, а в избе тепло да сухо, огонь-проказник в печи танцы пляшет, трещит поленьями, кошка в углу сидит, морду моет. Улыбнулась тому ведьма, кончик носа почесала задумчиво, а после присела на лавку с мутантом рядышком, одежу мужскую на коленях устроив, да и ответила.
- Знаю я такое чудовище. Места тут для бабы этой, видать, приятные да удобные, вот и заводятся, бестии. Собрат твой в лесах наших аккурат такую же изловил. Четыре года назад это было, - прищурилась девица, губу слабо прикусила да на собеседника своего глянула как-то по-новому, взор на медальоне ведьмачьем остановив, - Он на тебя был похож чем-то, и амулет на цепочке такой же болтался, с мордой волчьей. Коли любопытно тебе, Эскелем назвался.
Тут кметка и замолчала. Пожала плечами растерянно, не ведая стоит ли продолжать, али лучше тему сменить, но гость нежданный пришел на выручку. Завел сказ про благодарность, верность слову да зло человеческое. А у Ивоны то излюбленная тема была. Никто об том, поди, и не думал столько, сколько она. У людей-то обычных то времени не хватало, то ума, а ведьма деревенская ночами темными часто о чем-то таком размышляла, вопрошала все, почему словом не дорожат, а отвечать по чести гнушаются. Сама-то она всегда обещания сдерживала да за зло злом платила, а за добро добром. В том знахарка справедливость видела, а ее во главу угла ставила, полагая, что на том мир и держится.
- Не благодари меня, ведьмак, - так ответила, наблюдая за тем, как охотник на чудищ в воде плескается, - Ты сделал, что следовало, а я, чем смогла, отплатила. И еще отплачу, как сказала. Мойся пока да в постель ложись. Я управлюсь со всем, с утречка и поговорим. Посмотрим, кого пес баронов сюда пришлет да с какими вестями. Дело наше еще не кончено. Ждет хозяин наш твоего слова да головы чудища, люд простой же расплаты жаждет. Но то не твое уже. Коль до бойни дойдет, стой в стороне и не вмешивайся. Посмотришь, что будет. Душегубу только приехать к нам стоит, показаться, а там придут за ним ночью все, в чьей смерти повинен. Многих лиходей этот сгубил, мертвецы его за собой и утащат. Сгинет, потом ледяным обливаясь, и вздохнут деревни грудью полной, вернутся к жизни. Ты только уж того не бери контракта.
Ухмыльнулась ведьма, по широкой груди взглядом пройдясь внимательным, улыбнулась загадочно да и скрылась за дверью – ждало ее дело темное да тяжелое.

Вернулась Ивона спустя часов несколько. Усталая, в жиже болотной да грязи перемазанная, зато вполне собою довольная. Скинула сапоги у порога, решив поутру отчистить да высушить, стянула одежку, в ушат с водой отправляя, подобрала тряпки ведьмачьи, простирала со своим бельем вместе, перед очагом развесила, чтоб сухое было, чистое да теплое; волосы распустила, по плечам рассыпая, потянулась, зевнула сладко да в чем была, в том под одеяло и юркнула. Голову на плече монстробоя устроила, пальцами по груди водить принимаясь, а когда завозился он, просыпаясь, улыбнулась хитро да замерла, глаза прикрыв, будто спит. Сон же ночью этой не жаловал к знахарке. Толи мысли ее какие мучали, отпускать не желая, толи еще чего, но казалось девице, будто не ночь на дворе, а утро ясное али денек погожий. Вот и не случилось ничего этакого, а кметка себя счастливой почувствовала. Много ли оно для радости-то надобно? – Так, полезной кому-то быть, слабой в чем-то да по-женски ласковой. И пускай мутант кошкоглазый не охотник какой заблудший и не солдат заезжий, а все мужик; а в чем-то еще и получше даже, поприятнее.

Проснулась Ивона поутру уже. Глаза неохотно так разлепила, повозилась немного да, из объятий ласковых выбравшись, поднялась с постели, к делам домашним ворочаясь. По избе прошлась, исподнее натянула да в платье легкое, домашнее, облачилась, а, покуда пояс плетеный на нем завязывала, к монстробою оборотилась спящему, улыбаясь ему тепло да ласково. Хороший мужик оказался, нежный да заботливый; и ночь подарил волшебную, негу приятную после себя оставляющую с воспоминаниями сладостными. Не много таких в жизни знахарки деревенской бывало, по пальцам пересчитать можно, сколько. Не хотели кметы пугливые под личиной колдуньи проклятой что-то иное разглядывать. А она как родилась женщиной, так ею и оставалась, и ничего другого и не желала, кроме слов добрых да объятий ласковых. Мечтала о том девица, воображала себе ухажеров всяких, а на деле-то получала лишь взгляды косые да плевки, от зла защитить призванные. Вот и люби людей после этого…
«Все ложь, что про ведьмаков брешут», - так Ивона подумала, отходя в сторону, опасаясь сон гостя своего нежданного потревожить, - «Может и есть в них чего особенное, да только в жилах кровь течет такая же, как у всех, густая да красная, а сердце в груди бьется самое, что ни на есть, человеческое. Ничем не хуже, а еще и получше даже. Многое им, горемычным ведомо да понятно. Для других-то от глаз сокрыто». Выдохнула ведьма, размышления свои прерывая, задернула занавеску цветастую, опочивальню от основной части дома отделявшую, да, ведра подхватив, дверью скрипнула да из избы выскользнула. Воротилась уже с водой колодезной да букетом цветов полевых высохших. Разыскала вазочку небольшую, на стол поставила, цветы туда сунула, печь растопила, горшок пузатый водой наполнила, на огонь водрузила, а сама снова избу покинула. Когда же назад пришла, опустилась на корточки подле миски кошачьей, молока парного животине плеснула. Остальное же так в крынке стоять и оставила. Пироги на стол вытащила, хлеба каравай. Когда же вода закипела, бросила в горшок крупу да масло, кашу варить принимаясь. А там уж и мутант кошкоглазый завозился. Улыбнулась знахарка, подскочила да к гостю своему и приблизилась.
- Утра доброго, ведьмаче, - так промолвила, по щеке монстробоя погладив да убрав с лица его прядь волос прилипшую, - Садись вон за стол. Каша скоро поспеть должна, а пока молока попей с пирогами. Я пока за одежкой твоей схожу, поди уж просохла.
Со словами этими на устах отошла девица от охотника на чудовищ, лавку к очагу пододвинула, взобралась на нее, тряпки ведьмачьи пощупала и, сочтя их вполне себе к носке годными, стащила с веревок да перед гостем своим и сложила.
- Вот, возьми. Готовое все. Никаких следов на ней нет. И дублет я твой вычистила. Сапоги только лишь и остались. С ними, правда, мороки много. Хотя нынче и день такой, что чуть за дверь выйдешь, сразу по самую щиколотку и завязнешь. Размыло землю ливнем вчерашним, - уселась кметка за стол, булку себе отломив, прервалась да задумалась на мгновение, а как глаза свои черные на мужчину поднять решилась, так и добавила, - Теперь, может, скажешь, как звать-то тебя?
Ухмыльнулась загадочно да и затихла. Захотел бы ведьмак, сам бы тему завел.

А на улице тем временем новый день занимался. Кметы, хоть и боялись людей бароновых да расправы жестокой опасались, все равно из домов повысыпали. Кому скотину пасти на полях, радуясь траве последней; кому в село ехать за вещами нужными; а кому и просто с соседкой парой слов перекинуться. Помнили люди, что беда на дворе, о мутанте кошкоглазом перешептывались. Знали, что прибыл он, а вот почто, то немногие ведали. Камарь только да сестрица его, но им Ивона молчать наказала да из избы носов не показывать. Сама же голову страховидлину подобрала да у крыльца своего положила, а то мало ли, пропадет, скажут еще, что ведьмак детей воровать прикатил. А и без того напастей хватало. Одна из таких как раз на дворе бароновом коня седлала да верных своих собирала.

Как проснулся ведьмак окончательно, Ивоны уж рядом не было. Отошла она от него, над столом порхать принимаясь да делами последними занимаясь. Улыбкой ласковой на слова теплые только лишь и ответила, сжала в пальцах тряпицу потертую, со столешницы крошки смахнула, а потом и уселась на лавку, на коленях руки сложив. И так ей в момент этот грустно сделалось, что хоть волком вой, хоть в петлю полезай. Накатила горечь, нахлынула, будто дурман. Впрочем, ею делиться не стала ведьма, головой мотнула, монстробоя к столу приглашая, да и речь завела, на слова отвечая.
- Не благодари меня больше, чем то следует. Я сама от тебя не меньше взяла, - появилась на губах девичьих улыбка хитрая, мелькнула в глазах задорная искорка, да и прошло, будто не было, продолжила знахарка, - А что до имени твоего… Запомню я. И ты запомни, коли случится с тобою беда какая, и негде будет приюта сыскать, для тебя в моем доме двери всегда открыты. А еще запомни, что есть тепереча тот, кто за тебя у сил высших да низших просить будет, жизнь твою у Смерти отмаливать.
Замолчала кметка, принялась завтракать. Можно было, конечно, и еще о чем поговорить, да молчал охотник на чудищ, молчала и хозяюшка хлебосольная, не желая под руку лезть и от дум отвлекать. Мало ли, что там, в голове-то беловолосой? Может, грезы какие али воспоминания? Коли так, то зачем их спугивать? Ведьма и сама в размышления погрузилась. Черпала кашу, а сама людей, что вокруг жили, перебирала, гадала, как они бы Геральта приняли да не хлопнули бы дверью пред носом его. «Ланка бы точно на порог не пустила, помоями бы еще облила; сестрица ее, Милка, тоже бы заперлась, боясь, что гость такой проклятье на дом ее наведет; а вот Динка… Та бы впустила, да только обратно-то от нее бы бежать пришлось». Усмехнулась девица, знакомкины привычки припоминая, ложку свою к губам приложила задумчиво и только к размышлениям воротилась, как мутант кошкоглазый голос подал, привлекая внимание.
Вот и не пугливой была деревенская знахарка, да и ведала, что бароновы люди явиться должны, а все равно испуганно вздрогнула, глаза широко распахнула да потерянно как-то во двор уставилась. Пусто там пока было, тихо так, как лишь утром ранним бывает, да не верить гостю своему неожиданному у кметки ни одной причины не отыскалось. Вздохнула она тяжело, ложку в миску опустила, поднялась на ноги, провожая Геральта взглядом печальным, губы поджала, прикидывая, чтобы сделать такое, да как слово сдержать обещанное, да ничего не придумала лучше, чем подскочить и ладони узкие на плечах у него устроить. Не хотела Ивона удерживать ведьмака да и знала, что то не в силах ее, потому и не стала препятствовать, лишь в глаза его заглянула и промолвила четко так, каждое слово свое проговаривая.
- Знаю, Геральт, что не уедут отсюдова душегубы, пока жертву себе не сыщут али противника, а еще знаю, что ты перед ними ни в чем не виновен. Покойников мы с Камарем на болота снесли да и утопили с камнями вместе, не скоро теперь всплывут; голову чудища, что ты поборол, я к крыльцу своему принесла, там ее и найдешь; кровь всю смыло водою чистой да землей присыпало. Что ты сделал не видел никто, кроме Камаря да сестрицы его, но они на твой стороне, как и я сама. Коли станут что спрашивать, ты не бойся ответ держать, на себя только вину не бери да не наговаривай. Я в дела не полезу эти, но ежели случай какой представится, всегда заступлюсь да отстою. Теперь же ступай, я за вами из дому посмотрю. Оно так всем поспокойнее будет.
Постояла немного ведьма, помедлила, а потом отворила засов да толкнула дверь, выпуская мутанта кошкоглазого, притворила за ним да прильнула к оконцу. Псы бароновы как раз во двор выкатили. Статные все такие, холеные, на горе чужом вскормленные, и первым средь них тот чужак был, коего знахарка в рассказах своих поминала. Не погнушался, ступил на землю деревенскую.

Вышел Геральт за дверь, состоялась беседа между ним да лиходеями. Всех слов Ивона не слышала, всех жестов не видела, приметила только, как атаман шайки душегубов проклятых гостю ее поклонился да денег мешочек кинул, а еще почуяла, что не рад ему монстробой, вон как спину держит, отвечает рвано. «Странное дело…» Прищурилась ведьма, голову к плечу наклонила. Вот и наблюдала она за беседою, а один ляд, сути ее не разгадала, тогда лишь опомнилась, когда выродок проклятущий глаза бесстыжие от Волка Белого оторвал да на нее саму сквозь стекло оконное и уставился. Отпрянула девица, за занавеску юркнула, да поздно было уже. Приметил ее лиходей, кликнул во всю мощь голоса своего командного. Тут уж только глухой слов бы не разобрал. Нахмурилась знахарка, прикусила губу, пальцы поломала, замерла, задумалась. «Ишь ты, чего захотел, душегуб окаянный», - так заметила, волосы свои пятерней разбирая, - «За столом одним посидеть да выпить за мир грядущий». Хмыкнула кметка. Мягко стелил лиходей заезжий, только веры словам его не было. «Мир начнется, как же. Ступишь ты за порог, и пойдет потеха. Хорошо, коли всю деревню не спалите, позабавиться норовя». Так Ивона рассудила, да деваться-то некуда было. Не уважишь гостя заезжего – точно беду на себя накликаешь. Вздохнула ведьма, сарафан поддернула да к двери пошла, отворила, смерив незнакомца взглядом внимательным, острым и неприятным.
- Ну заходи, коли с миром пожаловал, - сухо промолвила, не желая ни злости своей выказывать, ни презрения; про себя лишь добавила, - «И будет это последнее место, куда тебе войти суждено. Вот тебе конца твоего начало».
Тут уж и улыбнулась девица, путника пропуская, кошку, что под ногами путалась, носком ботинка пнула тихонечко. Зашипела та, спину выгнула, а потом на порог метнулась да была такова. «Не иначе, как беду чует», - заметила знахарка, - «Я и сама ощущаю, как воздух дрожит. Будет что-то. Правда, так может произойти, что напасть-то мы сами на себя накликаем, делами своими да злобой». Поджала кметка губы, облизнула их, а потом плечи расправила да в чулан пошла за наливками. Вот и знала она, что от зла добра не бывает, а все равно от затеи своей не хотела отказываться, и никогда еще не была Ивона так к успеху близка, как сейчас. Жаждала она душегуба к себе заманить, а тот взял да и сам явился, незвано, непрошено. Самое время волосы отрезать да проклятье сплетать. Одна беда, не простым человеком душегуб оказался, а таким же мутантом, как Геральт али Эскель, и как на него магия повлияет ведьма деревенская не знала уже. «Не мне убивать тебя. Не руками, не чарами», - так подумала, поглядывая на путника украдкой, - «Те за тобой придут, кого ты погубил. Много крови на руках твоих, много и беспокойников будет. С одним-тремя совладаешь, а остальные-то тебя одолеют. И монстробою, поди, лишку бывает». На том девица и успокоилась. Оставалось только гостя незваного опоить да момент уловить удачный. А вот каким будет он, того знахарка не стала загадывать.

Пошел разговор. Не гнушался лиходей проклятущий угощения ведьминого. Улыбался паскудно так, держался, будто и гость и, вместе с тем, не гость, смотрел с интересом. Не нравился Ивоне взгляд его. Не сулил он хорошего. Поежилась девица, да и в сторону отошла. Пускай, вон, Геральт с ним разбирается, не ее это дело встревать в беседы мужицкие. Своими делами занялась знахарка, за мукой сходила, тесто замесила, белье застирала, а уши-то все равно каждое слово слышали, а глаза каждый жест видели. Вот и задумалась кметка над той бедой, что ее никогда не трогала. «Вот как, значит… Люди тебя на смерть обрекли, а тепереча и ты к ним, как к скотине нерадивой да псам бешеным… Нехорошо оно. Неправильно как-то», - нахмурилась ведьма, насупилась даже, принимаясь юбку о доску тереть стиральную, а голос-то внутренний вторить ей начал, - «Неправильно, как же. А чего еще с теми делать, кто на добро злом отвечает? Миловать да жаловать, чтобы и впредь поступали также?» Хороший вопрос был. Подняла Ивона глаза от стирки своей, посмотрела на душегуба, что в гости пожаловал, губу покусала тихонечко. «Сама-то ты что бы сделала? Неужто простила да как есть оставила?» Вздохнула девица. Знала она ответ, да только он ей теперь не нравился. Так выходило, будто и сама она такой же душегуб, как лиходей этот проклятый…
И все бы ничего, покручинилась бы знахарка, поломала бы голову, да так это все и оставила, да гость незваный возьми и окликни ее. Кметка аж в сердцах сплюнула мысленно. Утопила юбку в корыте, руки водицею чистой ополоснула, об передник отерла да подошла к столу, подставляя двоим монстробоям тарелку с соленьями.
- Не мое это дело – ваш спор разрешать, да и, коли послушать, то и спору-то нет никакого. Так, разговор, да истории всякие. Но, коль спрашиваешь, и мнение мое знать хочешь, то отвечу. Конечно, не правы. У людей так уж принято. За горшок лишний без слов всяких деньги дают, а как за дело какое – так не допросишься. Все изъян найти норовят в работе, а как не могут – так за вилы да за проклятья хватаются. Не научены на добро добром отвечать. Да только твой вопрос не простой. За такое-то и спросить не грех, да только спрос уравнять с ответом следует. Коли они тебя помирать оставили, стоило и их бы самих помирать оставить. Долго ли это. Охотники вон, коли захотят, легко на деревню зверей натравить могут, а я бы, коли на твоем месте была, так бы сделала, чтобы в тех краях страховидлы какие размножились, а потом бы в сторонке стояла, да глядела, как те, что денег своих пожалели от того помирают, на что пожадничали. Вот и было бы правосудие. А так, месть не месть, кара не кара. Да на душе, поди, все также паршиво, как и до того самосуда было.
Помолчала ведьма. Посмотрела на лиходея внимательно и такая тоска, и обида ей в нем почудилась, что уселась она на лавку с ним рядом, локти на стол поставила, да и, губы свои облизав, разговор продолжила.
- На добро добром отвечать принято, а на зло злом. Но тут я тебе так скажу. Правильно, когда расплата идет своим чередом, и дурно, когда впереди вины бежит. Не всем за чужое зло платить следует. Люди-то разные. Одни на вилы поднимут, а другие перину постелют.
На том и затихла Ивона. Вздохнула печально. Знала она, что словами пустыми из мутанта кошкоглазого обиды да злобы не вытравит, а все равно пыталась. Дело ли, не попробовав-то, отказываться?

Не успела Ивона замолкнуть, подхватил душегуб речи ее, усмешкою поддержал да неверием, взглядом недобрым. Поежилась ведьма, прищурилась. Не пришлись ей по сердцу лиходеевы речи «Много больно ты знаешь», - так девица подумала, - «Многое ведаешь, а плетешь-то еще моего складнее. Ох, недобрым делом сей разговор закончится…» Нахмурилась знахарка, взгляд свой задумчивый на Волка Белого устремила, норовя и совета спросить не спросив, и страха ничем не выдать. Не вышло. Геральт как сидел, настойку потягивая, так и остался. Обмолвился парой слов, конечно, только проку немного с них оказалось. Не за тем душегуб окаянный пожаловал, чтобы правду чужую слушать, не того он в доме искал кметкином, за расплатой пришел да за тем, что сам себе отписал.
Разозлили Ивону речи его, за живое задели, гнев всколыхнув да злость затаенную, ту самую, что в душе своей ведьма прятала. Распрямилась она, приосанилась и хотела уж рот раскрыть, чтоб ответить на заявление громкое, да куда уж там, только ахнула да в руку мужицкую, что пряди ее сжимала, вцепилась пальцами; глаза широко распахнула не то от боли, а не то и от ужаса. Не часто случалось девице в беде подобной оказываться. Хорошо она чужие намеренья чуяла, голос свой внутренний всегда слушала. «И сейчас надо было так поступить, как сердце велело!» Упрекнула себя деревенская знахарка, за ошибку недавнюю обругала, да деваться-то тепереча некуда было – терпи да жди, чем решится все. Вот и вздохнуть бы, сказать чего ядовитого, да поди, раскрой рот, когда ладонь сильная горло стискивает! «Чтоб ты издох на этом вот самом месте!» Будь способна, кметка бы сейчас под ноги себе сплюнула да растерла, куда подальше бы убежала, а уж там завела бы песни свои, показала бы душегубу проклятому, кто здесь скот, а кто падаль с душонкой гнилой да мелочной. Но увы… Стой себе, да не дергайся. «Терпи, девка, терпи. Сама знала, в какой омут лезешь». Прикрыла Ивона глазищи свои бесстыжие, разжала пальцы, обмякла в руках лиходея заезжего, покорность ему явила, слабость да сопли девичьи. Тихонько так всхлипнула, носом шмыгнула. «Думай, думай, бродячий пес, будто боюсь тебя», - так рассудила, за тем наблюдая, что дальше твориться будет, - «Верь в свою силу да удаль. Надейся на тех, что за спиной твоею прячутся. Вот только тронь меня, всем вам расплата будет. Каждому по совести да по деяньям его. Где кровь моя прольется, там-то мертвец и поднимется, где прах мой развеется, вовек не видать покоя. Бей меня, режь, жги костром. Как гончая по следу пойду твоему, и не знать тебя ни покоя, ни мира, ни жизни. Не пройдет и месяца, как со мной рядом встанешь». Знала девица, что толкует, ведала и что сделает, коли час ее близок, однако, виду не подала, протянула ладони мечи ведьмачьи принять, обхватила их, как придется, а на знакомца своего нового – друга доброго внимательно так посмотрела пристально, будто молвить чего пыталась.
- Знаю, Геральт, знаю, - читалось в глазах ее, - Обо мне не печалься, себя береги…

Быстро все вышло. Ивона, хоть и взирала на знакомца нового во все глаза, а все равно того, как рука его поднялась, не приметила. Только и ахнула, когда вспышка какая-то непонятная по избе пронеслась, да дернулась, едва лиходей окаянный хватку ослабил. Обхватила шею ладонями, прочь попятилась, смотря ошарашенно, а там уж и в Геральта врезалась, неловко так, некрасиво, будто не девица легкая, а медведь какой ошалелый.
- Ой… Я… - хотела чего сказать, да слов не сыскала нужных, осеклась, обернулась, по щеке Волка Белого погладила, едва слышно благодарность пролепетав, - Спасибо тебе, во век не забуду.
А там уж и отпустила монстробоя. Сделал он выбор свой, принял сторону. Ведьма тому благосклонно улыбнулась, обрадовалась. Больно, конечно, то было мутанту, не по сердцу, не пристало ему собратьев резать, да только душегуб сам на себя накликал беду. Мог бы миром уйти, от богатств отказаться да мести, не захотел. Вот и нашла расплата его. «Жизнь-то она такая», - думала девица, в дверях стоя да за тем наблюдая, как два мутанта в битве сошлись, - «Никогда не знаешь, как да откуда ударит, когда отомстит, а когда косу свою занесет. Молись теперь государыне Смерти, чтоб она приняла тебя, а то будет тебе не посмертье, а мука страшная». Прищурилась знахарка, руки на груди сложила, губы облизнула да отошла в сторону. А то еще, чего доброго, схватит ее опять ренегат, чтоб собрату своему помешать да досадить. «Мне твою гибель и в окно видно будет», - нехорошо осклабилась кметка, не добро. Верила она в того, кого духи ей на помощь послали, знала теперь, чем все кончится. «А я, глупая, усомнилась было!» Хмыкнула Ивона да к окну приникла и так и стояла, покуда не разрешилось все. Тогда лишь из избы выбралась, когда лиходей окаянный дух испустил, а люди его, отступили попятившись. Страшно им сделалось, жутко так. Вчерашние «волкодавы» быстро спесь свою растеряли да, хвосты поджав, припустили прочь. Атамана своего так в деревне и кинули падальщикам на радость. Ни один не решился к Геральту подойти. Деревенские, и те, разбежались. Спас их мутант кошкоглазый, да поди разбери, что еще у него в голове творится. Захлопнули ставни, заперлись от греха подальше.
Ведьма одна не струхнула, подошла вплотную да ладонь на плечо положила мужицкое.
- Ты о нем не кручинься, - так промолвила, в глаза монстробоя заглядывая, - Ты не брата убил, а пса шелудивого; не тварь живую, а монстра бездушного. Смотри вон, как кровь разлилась. Не сегодня он умер, а тогда, когда нам неведомо. Не жалей, Геральт, слышишь? А что деревню спас от набегов, за то благодарствую. Кабы не ты, полыхать бы ей алым пламенем, и мне, среди всех, быть бы первою. А я бы здесь все прокляла.
На том прервалась знахарка деревенская, рассмеялась коротко. Но, едва на лицо собеседника глянула, сразу и посерьезнела.
- Ты куда теперь, Белый Волк? – тихо пропела, с интересом глянула, - Коли к старосте – провожу; коль к барону – давай прощаться. А этого мы сами потом уберем, закопаем поодаль, а уж я позабочусь, чтоб от него мертвого живым вреда никакого не было.