Тепло подкралось как всегда неожиданно. Время утекало сквозь пальцы, осыпаясь золотым песком на землю, истерзанную холодом и обласканную солнцем, привыкшую выживать в вечной смене времен года, но неспособную выдержать истинной жары. Трава тянулась вверх, к далекому небу, настолько голубому, что по сравнению с ним меркли и самые дорогие шелка, бережно окрашенные талантливыми мастерами. И по нему бежали барашки-облака, редкие и одинокие – закончилось время любви, теперь все лишь ждали, что принесут ее плоды. Но кошки продолжали орать ночами, а днем, стыдясь своих похождений, прятались в темных углах, зная, что каждый из людей так и норовит их пнуть, отомстить за бессонницу.
Несколько раз в год эта не слишком большая деревенька наполнялась торговцами, стекающимися с обоих берегов реки, тело которой напоминало застывшую змею, в любую секунду готовую пробудиться ото сна, но не желающую того. Может быть позже, когда люди уйдут, лягут под землю, сгниют, а мир вновь станет свободным, лишенным всяких ненужных правил, кроме тех, что диктует сама природа. Ласка шагала по улицам, вертя головой, с какой-то потаенной радостью разглядывая эту веселую кутерьму, за которой ей доводилось наблюдать каждый год. В каждой деревне были свои особые обычаи, но основа в каждом новом месте была весьма схожа.
В детстве Сона понятия не имела, что такое праздник. Ее молодой и неокрепший ум, смышленый в ситуациях, когда необходимо было мгновенно действовать, хитрить, изворачиваться, был не способен связать подвижность и живость, царившую на улицах, с какими-то определенным датами. Да и сложно отслеживать течение дней в стране, где погода всегда одинаково жаркая, нету ни зимы, ни лета – вечный круговорот жизни сворачивается в еще меньший клубок, состоящий из одних суток, а не из трех длинных месяцев. Маленькой полукровке казалось, что все люди просто сговариваются друг с другом о том, когда они будут веселиться, или же предчувствуют наступление этого момента, но никогда не знают заранее. И ей легко было объяснить, что сама ничего подобного не ощущает, что интуиция молчит – ведь кровь разбавленная, нечеловеческая, о чем часто напоминали. Лишь приехав на север, Сона узнала о существовании дней особых, волшебных, которые невозможно проводить так, как любые другие. Она связала это знание со своим прошлым, удивленная и заинтересованная этим открытием, с нескрываемым любопытством начала наблюдать за каждым подобным событием, проходящим как в больших городах, так и в маленьких деревушках, всегда охотно включаясь в любое мероприятие. Но тоска по упущенным возможностям, по так и не состоявшемуся первому танцу огня на песке не покидала ее.
Сегодня она тоже думала присоединиться, хотя понятия не имела об обычаях этой деревеньки, только надеялась, что ярмарка будет неединственной вещью, которую этот день может подкинуть. Впрочем, эта надежда не мешала девчонке стянуть несколько безделушек с прилавков не слишком внимательных торговцев, которые вряд ли даже заметят пропажу, а так же запустить руку в мешок с сушенными яблоками, собрав больше тонких ломтиков, чем утягивали некоторые мужчины, но заплатив за них всего пару медяков. Торговец попытался было возмутиться и стребовать цену больше, но был осажен напоминанием о его собственных словах: «наберите яблок, сколько сможете удержать в руке, заплатив два медяка». Оставалось только смириться с таким положением дел.
Некоторые ломтики были сухими и безвкусными, но большинство все-таки, нарезанные довольно толсто, не успели иссохнуть до конца, и приятно тянулись, делясь сладкой мякотью. Доброе расположение духа не испортилось даже в тот момент, когда какой-то мальчишка лет пяти-шести, пытающийся догнать товарищей, врезался на всех порах в нее. Лишь получил он довольно мягкий подзатыльник, который едва задел макушку, но все равно шалопай замер с лицом покрасневшим от обиды, думая стоит ли ему заплакать. Но желание лить слезы исчезло, когда в его ладони ссыпались оставшиеся сушенные ломтики яблок. С радостной улыбкой, едва ли не теряя слишком больше штаны на ходу, побежал он к товарищам хвастаться добычей.
- Дайте монетку, - возникло перед Лаской очередное деревенское чудо в виде пацаненка уже постарше предыдущего и более нахального даже по одной своей моське, не то, что по речам.
- Только в обмен на сказку, - Сона склонила голову на бок, чуть усмехнувшись. Такие мальчишки были прекрасными источниками информации, первыми узнающие все события, происходящие в округе, хотя, порою, существенно преувеличивая их значимость. – Расскажи, кого ты сегодня видел.
- Ну… - паренек в ответ начал придирчиво разглядывать полукровку, пытаясь отгадать, про кого же ей интересно будет послушать. – Мага видел. Самого настоящего – он огонь выдыхал, - покачивание головой. С колдунами встречаться сегодня не было никакого желания, тем более с ненастоящими – Ласка очень сомневалась, что наделенные истинной силой будут заниматься развлечением народа на ярмарках. – Торговец оружием спрятался на одном из рядов, могу отвести к нему, он действительно хороший торговец, - и снова не интересно. – Зерриканку, - как часто то бывает в сказках, на третий раз герой открывает нужную дверь.
- И куда же пошла эта зерриканка?
- К реке, - тут же ответил мальчишка, немытой рукой указывая направление. Может быть он лгал, сам того не зная – встретил смуглую женщину, да принял ее за выходца с юга. Но проверить не мешало. Отдав заслуженную монету, Сона направилась в сторону Понтара, умело скользя между прохожими, не задевая ни одного из них, не привлекая к себе внимания, словно была такой же русой и бледной девчонкой, как почти все собравшиеся.
- А ведь не солгал мальчишка, - пробормотала себе Ласка под нос – женщина, стоявшая на берегу, была самой настоящей зерриканкой, именно такой, какими их все представляют. – Далеко же ушла ты от песка и солнца – прозвучало на зерриканском вместо приветствия.

Вряд ли тот мальчишка когда-нибудь видел зерриканцев. Быть может, слышал о них истории от проезжего барда или воина, что заглянул сюда, ведомые предназначением, голодом, усталостью… сложно ли найти причину для того, чтобы остаться на одну ночь в теплом доме вместо того, чтобы провести ее на спине коня или, что еще хуже, на собственных ногах? Много ли нужно причин, чтобы выпить сладкого вина, от которого мутнел рассудок, и язык развязывался? Много ли нужно причин, чтобы рассказать немыслимую историю, выдуманную, но несущую в себе капли правды, собирая вокруг восхищенных зрителей, купаясь во внимании юных девушек, никогда не покидавших этих мест? И вдруг проскочило что-то в этой истории о людях смуглых с нравом горячим и диким, таким же, как их кровь.
Женщина была выше Ласки почти на два фута. С волосами черными от природы, а не от краски, и кожей гладкой, матовой, лишенной всяких пигментных пятен, что щедро усыпали мордашку самой Соны. Глядя на нее, сложно было ошибиться, и даже тот, кто никогда не видел людей с юга, кто лишь слышал про них несколько общих фраз, сразу понял бы, что перед ним стоит истинная зерриканка. В отличии от все той же девчонки, что на фоне этой женщины казалась странным эльфом, причудливой забавой природы, лишенной любого народа, произошедшая, как будто, сама по себе, а не от других живых существ. Она смотрела на женщину, более крупную и сильную, явно умеющую пользоваться оружием… смотрела безо всякого страха, нагло и дерзко, бросая очередной вызов.
- А ты как думаешь? - Зерриканский не учат просто так, от скуки или желания развлечь гостей на пиру. Его знают либо те, кто родился на земле, принадлежавшей пескам… либо те, кто часто бывал там. Есть вещи, которые не забываются. Первая любовь и первая молитва. Сона не была религиозной – просто не могла быть, для этого она видела слишком много грязи в своей жизни. И точно так же не могла отринуть ту веру, которую прививали с рождения, которая впиталась с разбавленной кровью предков, с молоком матери, с пылью, покрывавшей ее руки каждый день. Драконы были. Они смотрели с неба, они следили за своими детьми, дарили им свое тепло и свой свет… но не больше. Наблюдатели, не способные ни на что серьезное, немые зрители, которые никогда не откликнуться на плач актеров. Первая молитва… как давно это было, а слова все еще не получается забыть. Девиз – такое глупое слово, грубое даже на языке огня. - Дракон все видит.
Но ничего не делает.
Зачем Сона пришла сюда? Чего хотела от женщины, с которой не было ничего общего, кроме места, где родились, где провели детство… и то, не совсем: Зеррикания – это не один маленький город, где каждый друг друга знает. Одна кровь, один песок. Но этого уже достаточно, чтобы стремиться к этой встрече, а потом стоять неподвижно, лишь сжимая пальцами рукоять ножа, висящего на бедре, и не знать, что еще сказать.

- А их там и нету, - Ласка дернула острым плечом, отчетливо вырисовывающимся под легкой тканью рубахи. Теперь, по край ней мере, нету. Мало кто из зерриканцев, никогда не покидавших своей страны, могли похвастаться тем, что видели эльфов. И большая их часть проживала как раз в городе, где жила Сона. Старшие могли видеть ее отца, хотя никогда не признались бы в этом, опасаясь накликать беду на свои головы, детям остались лишь отголоски старшей крови, текущие в венах еще одного ребенка, недостаточно отчетливые, чтобы она лишилась права называться зерриканкой, но более чем заметные. Женщина убрала руку с оружия, и Сона мгновенно отозвалась на этот жест, повторив его. Так было заключено если не перемирие, то хотя бы его подобие.
- Сонаэрми, - с легкой заминкой, все-таки выдохнула Ласка свое имя. Истинное, если только его не исказила память, данное при рождении, и звучавшее так же редко, как Золотой Дракон обрастал темной скорлупой, дабы переродиться вновь. Сородичам не было смысла лгать, от них не было смысла скрываться. Даже если бы это были охранники купца, убитого ею однажды, решившие отомстить за свою честь, девушка назвалась бы им, дерзко не опуская глаз. Лишь для северян у нее было множество имен, пустых, как оболочки орехов. – Я ушла раньше, чем успела стать кем-то, - и тоже правда, хотя дальнейший путь обычно определялся, когда ребенок был совсем юн. Будущие воители были заметны сразу, жриц – раз в 10 лет, все остальные обычно продолжали семейное дело, то, чему учили их родители. Смешно представлять, чему должна была учиться Ласка, что должна была бы делать всю свою жизнь, переняв это от матери. Сейчас – смешно, когда подобная перспектива далека настолько же, насколько сама Зеррикания. А может быть даже дальше.
- Я давно не праздновала этот день. Ты напомнишь мне? – Ласка улыбнулась, чуть прищуривая глаза не по зеррикански серые, пыльные. Сама идея принести сюда нечто из родины, воскресить на какое-то мгновение прошлое привлекала ее, вызывая какое-то щемящее ощущение в груди, но не подталкивающее к слезам, а наоборот вдохновляющее. Впрочем, ей надо было не только вспоминать и узнавать новое, ведь для детей каждый праздник был немного иным. Сглаженным, смягченным, часть его скрывалась за полупрозрачной тканью, которую никому не было позволено отдернуть. И лишь сейчас, спустя столько лет, у Соны появилась зайти за другую сторону...

Подул ветер, и Ласка мгновенно среагировала на то, чуть повернувшись, подставляя ему лицо. Она устала от этого места, она хотела уехать – Темерия раздражала ее до боли знакомыми землями, нечто шептало на ухо, что нельзя здесь больше оставаться. Словно наложенное проклятие, которое вынуждало вечно странствовать, вечно искать нечто новое. В этих же землях Сона провела столько времени, что все давным-давно было изучено, потеряло свой смысл, не хотелось даже пытаться искать что-то необычное, упущенное ранее. Но один день… На один единственный день здесь можно было задержаться. Чтобы вспомнить прошлое, которого не было.
- Я жила в городе, что охранял Зерриканию от севера, - граница, у которой не было названия. Вернее, было, но Ласка не могла его вспомнить, как не могла бы вспомнить любое другое название, принадлежащее ее родине. – Ты должна была проезжать его.
Самый крайний – тот, что находится перед бескрайней пустыней, первый оазис, дающий жизнь. Самый богатый – тот, в который стремились все торговцы, сбывая свой товар и приобретая нечто новое. На его рынке можно было найти все, что угодно, а если чего-то нельзя было найти, так существовали подпольные купцы, которые торговали вещами настолько редкими, что о их существовании знали лишь единицы. Ласка знала, что они нанимают воров, добывающих эти мелочи по всему миру, но точно так же знала, что ей нельзя попадаться подобным людям на глаза. Потому что их работа – это самые различные редкости. И люди в том числе.
Сона чуть кивнула, соглашаясь с мыслью о том, что не стоит пугать кметов лишний раз. Тем более в такой день – должна же у них быть хоть какая-нибудь радость в их скучной, привязанной к одному месту жизни. Джая поехала на коне, который медленно переступал с места на место, оставляя за собой цепочку следов, отчетливо вырисовывающихся на траве, Ласка шла рядом, и ее путь не был обозначен ничем. Река вилась рядом, и можно было разглядеть где-то в отдалении берега Редании. Но Сона не смотрела в ту сторону. Наконец Джая нашла место, которое ее устроило. Та сняла туфли, вошла в воду, Ласка же осталась стоять на берегу, с легкой улыбкой разглядывая спину женщины. Та обернулась, и солнце мягко касалось одной половины ее лица, другую погружая в тень. В руках девчонки оказалось несколько медяков, но пробыли они там недолго: через несколько секунд были брошены в реку. Полукровка внимательно слушала рассказ Амы, понимая, что даже в их стране, но в разных городах обычаи отличались. Несильно, но все-таки.
- К сожалению, я не умею плавать. Рядом с нашем городом не было рек. Только подземные, питавшие колодцы, но в них искупаться можно было один раз в жизни, - ее улыбка стала шире. Ласка чуть кивнула на предложение женщины, развернулась, направилась к деревьям, что росли неподалеку, с целью набрать веток. На земле их было мало – весна, но можно было найти что-то, оставшееся с прошлого года. Вскоре весело играл костер, обложенный камнями, удерживающими пламя, не дававшими ему вырваться на свободу в стремлении сожрать все.
- Мы танцевали на песке, - рассказала Ласка, прикрыв глаза, позволяя воспоминаниям ожить. Жар от костров, жар от песка, еще не успевшего остыть, жар от чужих тел, на которые она могла лишь смотреть… Эти ночи всегда были противоречиво теплыми. Ласка села на землю, продолжила наблюдать за Джаей, что двигалась в воде, привычная к ней. Достала из своей сумки флягу со спиртом и хлеб. Одну из веток, не слишком тонкую, но и не толстую, отрезанную от дерева, она начала аккуратно очищать кинжалом. Затем порезала хлеб на несколько кусков, нанизала их на эту палочку и подставила огню.

Хлеб румянится, начинает издавать приятный аромат, хотя, конечно, он совершенно не такой, как готовят в Зеррикании – пустой, одинаковый. Вкусный, но иначе, по-своему, так что их даже сравнивать не получается особо… Ласка иногда поглядывает на эти несколько кусков, но больше все равно наблюдает за своей сестрой. Слишком разные, даже внешне. Джая похожа на всех зерриканок, которых видела Сона ранее, несет в себе их идеальные черты… это не раздражает, наоборот заставляет улыбнуться: воспоминания о родине и все-такое. Хотя немного грустно. Капли воды на смуглой коже выглядят восхитительно красиво.
- Видела, - легкий кивок. – Но их не слишком много: это холодные земли, чтобы жить в них, не имея на то причин, - задумчиво говорит полукровка, затем осторожно ворочает палочку, и хлеб едва не соскальзывает в костер, но удерживается. Она зажимает флягу между коленей, откручивает крышечку, кладет ее на землю рядом с собой, а сама прикладывается к горлышку, делая несколько глотков. Горькая жидкость, отдающая пряностями и травами. Жар земли и солнце в сотни раз теплее, чем здесь. 
- Я наемница, - поясняет Ласка, глядя прямо на женщину и протягивая ей флягу. В этом слове нет вранья – полукровка действительно ищет людей, которые платят ей за определенные услуги. И не важно, что нанимателям нужно выкрасть какую-то вещь или документы, а не убивать, охранять, сопровождать, все равно суть одна и та же. Она выполняет поручения и получает за это деньги. -Почему ты ищешь Золотого дракона на севере, Джая? – рыжая бровка, едва различимая на смуглом лице, вопросительно скользит вверх. Эти места кажутся слишком холодными даже для его потомков, что уж говорить про самого бога, который должен согревать мир ради того, чтобы в нем можно было существовать. Снова переводит взгляд на хлеб, после чего отводит ветку в сторону от костра. Несколько секунд, давая еде остынуть: идет легкий приятно пахнущий дымок, растворяется в воздухе. Снаружи твердая и хрустящая корочка, внутри нежная мякоть, все это очень горячее, немного обжигает пальцы, но Ласке нравится – все лучше, чем холод. Даже гореть лучше, чем проводить время во льдах. Она протягивает два куска Джае, два оставляет себе.

- Без этого не обойтись ни в каких краях, - весело отозвалась Ласка, прикрывая на секунду свои пыльные, нехарактерные для темных зерриканцев глаза. Хлеб приятно грел пальцы, чуть обжигая их и напоминая этим действием о жаре пустыни: словно прикасаешься к песку, легко переносимому ветром, покрывающему все, начиная от городских улиц и заканчивая крышами домов и людских голов. Ласка провела кончиком языка по пересохшим и чуть потрескавшимся губам, затем впилась зубками в один из кусков, пользуясь тем, что Джая временно забрала к себе флягу, освобождая руки. Впрочем, процедура эта была очень быстрой -  Ласка слишком привыкла заглатывать пищу, как вечно голодный зверек, в любой момент рискующий лишиться своей доли. Первый кусок хлеба исчез практически мгновенно, оставляя после себя лишь ощущение немного более заполненного желудка и чуть обожженный язык. Сона закрыла флягу, отложила ее в сторону, с намерением вернуться к спирту несколько позже.
- Хм… я не видела ведьмаков, но встречала в свое время того, кто мог бороться с монстрами, - задумчиво поделилась с сестрой маленькая полукровка, пытаясь понять, вызывают ли подобные воспоминания у нее горечь или нечто подобное. Как бы не хотелось этого признавать – вызывали. Тоска мгновенно резанула внутри, да так и не ушла, оставаясь легким неприятным зудом, от которого необходимо было избавиться. И все это на секунду отразилось на личике Соны, обычно столь сдержанном и легко контролируемом, но то практически мгновенно разгладилось, принимая привычное беззаботное выражение.
- Нет, - отрицательно покачала девочка головой. – И не могу сказать, что это меня огорчает, - ее плечики легко дернулись, приподнимаясь и опускаясь словно крылья маленькой птички. Ласка полагала, что в столь юном возрасте дом является вещью не слишком желательной, так как ограничивает. Может быть, когда-нибудь, когда появятся лишние деньги, она и приобретет себе какой-нибудь милый домик в небольшом городке, чтобы сдать его кому-нибудь и никогда не появляется в его стенах, но греться мыслью об его наличии. Но будет это не скоро.

А сейчас, для того, чтобы согреться, достаточно было еще несколько тусклых и слишком уж мягких, жалостливых, лучей солнца, дарящих надежду на будущее. Тепла костра, который двигался медленно и плавно в странном танце, пожирая каждым своим движением мертвые остатки деревьев. И горькой жидкости, выжигающей изнутри. Ласка улыбалась, прикрыв глаза и подставляя свое усыпанное пятнами-веснушками личико редким порывам ветра, так и норовящим запустить тонкие до безобразия пальцы в ее волосы, растрепать их, придавая внешнему виду больше какого-то странного озорства и задора. Сегодня мир был прекрасен и, быть может, скоро ей предстоит расплатиться за это очередными неприятностями, подкравшимися из-за угла. Но не сейчас.
Она засунула остатки хлеба в рот, потом облизнула ладони от крошек, языком чувствуя очень горячую кожу и сдерживаясь от желания рассмеяться на это. Вскинула руки вверх, выгибая спину и потянувшись вся вверх, к солнцу. Мышцы в какой-то момент отозвались приятным нытьем, вызывая у полукровки очередную улыбку: ей нравилось чувствовать собственное тело. Девчонка приоткрыла один глаз и скосила его в сторону зерриканки, растянувшейся на траве… та, кажется, тоже наслаждалась этими мгновениями покоя, столь редкими в этом мире. Покой… редкий гость в этих краях и у этих людей. Ласка проводит кончиком языка по красноватым, вечно потрескавшимся губам, ощущая горький привкус спирта.
- Сейчас еще слишком холодно для этого… - задумчиво ответила она женщине на щедрое предложение. Соне нравилось сидеть просто так, никуда не двигаясь, изображая из себя саламандру, застывшую на солнце в одной позе. А еще ей, обычно с жадностью ловящей любые крупицы знаний, сейчас не хотелось этого. Потому что память мгновенно отозвалась, рисуя наброски прошлого уверенной рукой, слишком яркие и оттого несколько болезненные. Вэя. Первый человек, с которым было больно расставаться. Хотелось бы, чтобы еще и последний, но не сложилось… Ошибкой было привязываться к кому-либо, тем более к зерриканкам. А Сона бывала, порой, слишком благодарна, чтобы так просто отпустить человека, давшего какие-то важные знала. Не ко всем, но к этой женщине, если бы допустила ее, воспылала бы этой теплой и нежной привязанностью, которая не позволяла мыслить здраво и уходить со спокойным сердцем. Нельзя. Ласка поймала какую-то травинку и оторвала ее, сунула в рот сладковатый белый кончик, начиная усердно тот посавать. - Так что не стоит... Лучше расскажи мне про свои приключения здесь.