Базил жил в этом доме всю свою жизнь. Отец его был лесником, и дед его был лесником, и один из его сыновей тоже должен был стать лесником. Но к великому сожалению старика, оба его олуха страсти к этому занятию не питали, предпочитая спокойному времени среди деревьев, шум деревни. Ухудшало положение и то, что оба хлопца вышли статными и сильными, девчонки вокруг них только и вились: как же можно променять это на общество диких зверей, особенно зимой, когда сугробы едва ли не до пояса доходили. Оставалось леснику только вздыхать, отчасти с горечью, отчасти с завистью, и самому лес идти осматривать, скорее из старой привычки, чем из необходимости.
Но старость брала свое, не под силу Базилу уже было карабкаться через завалы снега, вот и остался он дома, сидеть у печки,  вырезать из дерева фигурку деревянную предаваясь воспоминаниям о молодости, когда сам был сильным, статным, да с отцом в лес ходить отказывался. Из ностальгии вырвали крики девичьи крики, громкие настолько, что пробивались сквозь толстые стены избы. «Шатун» - решил старик, не слишком проворно вскакивая на ноги, побежав к выходу. Не было из животных никого опаснее царя леса, проснувшегося от зимнего сна и на все готового ради еды. И странно, ведь год вроде урожайным был, а середина зимы уже, медведи обычно раньше или позже просыпаются… Но разве есть время думать об этом, когда все мысли крутятся вокруг лука, стоящего в углу, и догадок, хватит ли сил в стареющих руках, чтобы натянуть тугую тетиву, не подведут ли глаза…
Выскочил старик из избы, да увидал, как сыновья его с еще несколькими мужиками бегут к существу крупному, мощному, но не медведю явно. Был то человек. И человек раненный – повалился в снег, и заметно было что из спины торчит что-то. Зима такое время, что людей объединяет, не оставляет времени на размышления, стоит ли помогать, просто подталкивает к действиям. Вот и старик действовал: подбежал к мужикам собравшимся, окинул взглядом незнакомца раненного, уже потерявшего сознание, указания раздавать начал, мол в дом отнести надо. Соорудили носилки из чего было, переложили раненного на них, поволокли к избушке лесника – он в деревне этой небольшой замест лекаря был, в травах лучше всех разбирался. Только память уже подводить начала, хоть и не признавался окружающим старик в том, к тому же одно дело простуду лечить, а другое кровотечения останавливать. Кинжалы то, видно, глубоко прошли. Потому подозвал одну из девок.
- Сахт сейчас капканы проверяет, приведи его. Да быстро, - приказал Базил и направился к избушке. Раненного положили в сенях, продолжали толпиться вокруг, не зная, что делать, тем же, кому места не хватило, в окошки заглядывали, шушукаясь и советы давая, но тихо, чтобы не услышал мужчина пожилой. – Выметайтесь, а то воздух весь выдышите. Ишь столпились, - рявкнул старик удивительно мощным голосом, сам пошел воду нагреваться ставить, догадываясь, что та пригодиться может. И ослушаться грозного хозяина не осмелился никто, все на улицу вышли. А девка шустрая оказалась, прибежала запыхавшаяся и красная, таща за собой куртку теплую с маленьким приложением внутри. Приложением оказался тощий мальчишка лет двенадцати, с рожицей слишком смазливой и слишком смуглой для этих мест.
- Вот, лечи, - беспрекословно сказал Базил, скрестив руки на груди и глядя на растерянного паренька, совершенно не понимающего, чего хотят от него.
- Как лечить? Я не умею ведь…
- Ты лошадь вылечил, волками подранную, так и сейчас вылечи.
- Так то лошадь и ей ногу погрызли, причем не сильно. А тут человек ведь… - глаза у мальчишки большие, серые, перескакивают со старика на тело, устроенное на носилках, и обратно, а голосок еще высокий, не сломавшийся.
- Мальчик, не бузи мне. Что ж нам, дать ему умереть? А может добить прикажешь еще? Так и тебя ведь можно было выгнать, чтобы подыхал под забором, я ведь лечить тоже не учился.
Паренек вздохнул, втягивая голову в плечи, пристыженный словами старика, а так же напоминанием о событиях не столь давних. Кивнул, присел на пол рядом с незнакомцем, ножик попросил. Разрезал и без того порванную одежду, освобождая от нее торс мужчины, чтобы рану можно было осмотреть нормально и в последствии перебинтовать.
- Травы принесите, а так же что-нибудь, что на повязки можно пустить, да мою сумку, - распорядился живенько он, прикидывая, как бы избавиться от кинжалов, которые прочно засели в мужской спине, наверняка, до легких добравшись. Когда притащил старик все указанное, мальчишка подозвал одного из сыновей его. – Когда я скажу, очень быстро выдернешь оба ножа. Быстро, но аккуратно, только попробуй мне рану расширить, они у тебя в заднице окажутся. Усек?
Знал, что за тон подобный сейчас ничего не сделают, мстил за подколки постоянные. Зима, травы все сухие были, что сильно дело осложняло, однако, нашелся у лесника отвар из медуницы. Мальчишка свернул одну из принесенных полосок белой ткани несколько раз, щедро сдобрил ее красноватым соком, затем кивнул. Арген, сын Базила, резко выдернул кинжалы, стараясь, чтобы руки его не дрогнули. Горячая кровь хлынула наружу. Мальчишка быстро прижал пропитанный красным соком компресс, сильно прижимая его к спине, затем, когда незнакомца приподняли, плотно наложил повязку, так чтобы воздух не мог под нее проникнуть. Потом приказал перевернуть мужчину на спину и посадить его, облокотив на что-нибудь, начал рыться в своей сумке, вспоминая есть ли у него зелья для подходящих случаев.

Отредактировано Ласка (2014-08-21 03:16:12)

Что можно дать человеку, из тела которого были только что извлечены два кинжала, ныне покоящиеся в углу хаты – никто на них не смотрел, слишком заняты были. Первое, что приходило в голову – алкоголь. Много крепкого алкоголя, для того, чтобы затопить боль, да и простерилизовать внутренности, убивая всю гадость, которая могла быть занесена вместе с лезвиями внутрь. Только вот «кровь дракона» кончилась еще в начале зимы. Паренек перевел взгляд на старика, усевшегося уже на лавку у стены и просто наблюдавшего за всем происходящим, словно за какой-то магией. Базил, только что распугивающий людей своим громким голосом, готовый едва ли не в рукопашную сражаться с шатуном, защищая родную деревню, внезапно постарел…
- Может ему выпить дать? – предложил мальчик, почесав пятерней затылок и втянув голову в плечи, словно сама эта идея могла вызвать осуждение. Ушло то ощущение вседозволенности, неприкосновенности, оставляя после себя только неуверенность в завтрашнем дне. Даже понимая, что не выгонят, никак не мог свыкнуться с этой мыслью. Никогда не мог. Базил отрицательно покачал головой.
- Дай ему в себя прийти. Хотя, вон как ругался, сразу понятно, что выживет. Человек, который так матерится, помереть не может, - с усмешкой произнес он, перебирая короткими пальцами уже совсем седую бороду.
Люди на улице разошлись уже по своим делам, лишь изредка бросали взгляды на избушку, в которой притаился незнакомец. Никто ничего не говорил, веря, что слова могут приманить смерть, которая зимой всегда неподалеку бродит. Они ждали. Больше ничего не оставалось.
- Сахт, воды принеси, живо, - из полудремы вывел Ласку вывел голос старика. Она не думает, не задает вопросов, просто вскакивает на ноги, несется в кухню, наполняет кружку прохладной водой из кувшина. Когда все время находишься в напряжении, привыкаешь выполнять команды, зная, что любое промедление может выдать. Сона возвращается в холодные после комнат натопленных сени, подносит кружку ко рту незнакомца, помогая ему сделать глоток.
- У меня... в плаще двести монет... возьмите себе половину... – хриплым голосом сообщает мужчина, Базил лишь кивает. Зимой от помощи не отказываются, не важно, надо ли ее дать, или же принять. А сто монет… невиданная сумма для простого лесника.
- Позже. Сейчас тебя перенести в комнату надо, а то не дело в сенях валяться… Сахт, в капканы попалось что-нибудь? Иди допроверяй, потом приготовишь обед. Бегом, мальчик, не будем же мы тебя до вечера ждать – снова начинает распоряжаться старик. Мелкий парнишка сейчас все равно не помощник, так что его отослать надо куда подальше. Пытается возразить, но под взглядом усталых глаз замолкает, натягивает снова куртку чужую, утопая в ней, уходит на улицу.– Хороший мальчонка. Приблудился к нас не так давно, больной совсем. Мороза не выдержал – вот она, кровь чужая, зерриканская. Я его и оставил у себя, как оказалось, не зря. В травах уж получше оболтусов моих понимает, а может и меня даже, - неизвестно зачем рассказывать начал Базил, в то время как его сыновья перекладывали мужчину на носилки снова. Может, показать хотел, что не первый раз ему помогать доводиться.

В один из капканов попался заяц.
У него уши торчали смешно и забавно, все пытался отпрыгнуть, зарывался еще больше в снег, верещал от боли. Лапами отбиться пытался, не желая проигрывать. Бесполезно. Сомкнулось железо, не отпустит из своих объятий. Только и можно, что лапу отгрызть. А в черном глазу отражается приближающаяся фигура.

Ласка колдовала на кухне. Ну, как колдовала… пыталась приготовить что-то более-менее съедобное, при чем не по ее меркам, а по меркам семейства лесника. Сама-то девчонка в еде была не привередлива, не понаслышке знакомая с пустотой в желудке, когда тот уже начинает переваривать сам себя. Прошли, конечно, те времена, когда голодать приходилось едва ли не неделями, но привычка сохранилась. А умения готовить не прибавилось. Под чутким руководством Базила, тем не менее, похлебка получалась вполне приличная, а запах от нее был более чем приятным.
- Подойди сюда, - хриплый голос позвал из другой комнаты, а Ласка мгновенно среагировала, с великим удовольствием оставляя кухню. Правда, когда рука незнакомца сомкнулась на рубахе, притягивая к себе и не давая вырваться, удовлетворения у нее заметно поубавилось. Мужчина говорит уверенно, слишком уверенно, чтобы пытаться притворяться. Сона была готова поспорить, что впервые видит этого мужчину, но вот он так явно не считал. Странно. А еще странно, что говорить может при таком ранении и последующем неумелом лечении. Проснулся, не корчится, не воет от боли… Девушка осторожно прикоснулась ко лбу чужака. Легкий жар. «Рядом с таким засыпать приятно» - мелькнула в голове странная мысль, заставляя девушку нахмуриться.
- Не за что, милсдарь. У вас легкий жар, но это нормально, скоро пройдет. Вы на удивление быстро приходите в норму. Просто нечеловеческое здоровье, - последние две фразы тише. Стоит проверить клинки, посмотреть, из какого металла сделаны. Впрочем, Ласка и без того начинает подозревать, что за фрукт лежит перед ней. Она наклоняется чуть ближе, делает вид, что хочет накрыть его одеялом. – А мне можно задавать странные вопросы, или это одностороннее право?

- Ты готов рискнуть, проверяя, насколько лесник глуховат? – одна из бровей чуть изогнулась вместе с задаваемым вопросом. Подвижное лицо, хорошо эмоции по такому угадывать. Сейчас это сомнение, насмешка, даже немного вызов. А веснушек меньше, чем осенью или летом, они более коричневые, почти растворяются на смуглой коже. Вот сама девчонка не горела особым желанием соревноваться какую из тайн первой старик услышит. С большим удовольствием она бы поиграла в игру, кто громче скажет какой-нибудь мат, за что получила бы по своим отвратительно острым ушам – Базил решил, что не следует мальчонке такому ругаться, хотя сам нередко употреблял довольно-таки крепкие выражения. А разрешение задать вопросы удивило, редко можно найти столь сговорчивых людей. Они обычно делятся на две категории: те, кто болтает без умолку, и те, кто молчит как партизан. Вот это человек, по край ней мере внешне, относился скорее ко вторым. Хотя, никто ведь ему не мешал промолчать вместо ответа…
- Кто ты и откуда меня знаешь? - выпалила девчушка на одном дыхании, внимательно разглядывая мужское лицо и все сильнее убеждаясь, что раньше его нигде не видела. Великий дракон, что за чухня здесь творится? Правда, на последний, мысленный вопрос, ответь бы незнакомец не смог.
- Мне воспринимать это как комплимент? – а взгляд у него странный. Хочется от него съежится и забраться куда-нибудь в темный угол. Вместо этого смотрит в упор, ждет. И дожидается названного имени. Для начала вполне неплохо. Раз представляется, значит знакомство было не слишком близким. Может просто видел в какой-нибудь таверне? Да, мельком, и узнал после этого, конечно. Неправдоподобно, но если это действительно было так, то подобной памяти оставалось лишь позавидовать. – Сахт. Чтобы не было неприятностей, - лишняя предосторожность.
- Не пытайся украсть ее раньше времени, иначе получишь взамен лишь неприятности... – эти слова вызывают только усмешку.
- Я что, так похож на вора? – спрашивает тихо, но все равно говорит о себе в мужском роде. Заставила себя привыкнуть к этому, прекрасно понимая, что если один раз сбиться, даже при разговоре с кем-то, кто прекрасно знает истину, то потом легко будет оговориться. Ласка кивает, затем отходит от кровати.
- Базил, я пойду парней позову обедать, - сообщает громко, выбегает в сени, на ходу натягивая куртку, еще до того, как старик успевает обратно к готовке припахать. Вспоминает, куда Арген отшвырнул кинжалы, быстро находит их, выскакивает из дому, пряча под одежку. Нет, вовсе не желание поскорее выполнить задачу. Просто очень не хочется на стол накрывать, да с едой возиться. Базил выглядывает из окошка, глядя на несущегося по улице мальчишку.
- Вот стервец, все наружу его тянет, в доме сидеть не хочет. Говорю - заболеет, так не слушает же. Снова сляжет с жаром, узнает тогда. Тяжко с ним родителям пришлось видно. Коли были такие вообще,- и хочется сплюнуть, только в доме плевать нельзя.
Домики стоят в отдалении от реки, сейчас рядом с берегом редко люди появляются - делать зимой тут нечего особо. Куртка широкая, под ней клинки прекрасно умещаются, холодят кожу сквозь ткань рубашки. Подойдя к воде, скованной льдом, Ласка извлекла наружу кинжалы, скользнула по ним взглядом. Серебро... Как и думала. Она выходит на лед, идет к ближайшей проруби, скидывает оружие в нее. Вода темная, не видно, как тонут улики... Но Сона все равно стоит еще несколько минут, смотрит на эту темноту. А затем разворачивается и направляется обратно к деревне - надо теперь действительно сыновей Базила найти, а то странно без них возвращаться. Впрочем, это задание не сложное.

Отредактировано Ласка (2014-08-22 14:04:27)

- Сахт, останешься за главного. Когда наш гость проснется – покормишь его, и сам поешь. Мне можешь не оставлять… да мальчишкам тоже. Пусть будет хоть какая-то польза от их девок, - Базил потрепал Ласку по голове, еще больше разворошив короткие волосы, и ушел из дома к соседу-рыбаку, выпить немного после тяжелого дня, да обсудить, что делать с больным. Сыновья его свалили сразу после обеда, так что девочка осталась в одиночестве. Если, конечно, не считать спящего мужчину. Тот собеседником оказался не слишком болтливым, мог лишь вздрагивать всем телом и бормотать что-то невнятное, Сона же обычно предпочитала слушать, лишь изредка озвучивая какие-либо вопросы, поэтому разговор как-то не клеился. Когда стемнело окончательно, девушка подожгла лучину, разливающую по комнате мягкий и слабый, чуть подрагивающий свет.
Каждую зиму надо было искать, где остановиться, переждать холод. Как одна сплошная ночь, которая все никак не хотела заканчиваться… И ведь обычно Ласка выбирала места более населенные, где можно было устроиться на подработку к алхимику или в таверну какую… А здесь ведь даже лекаря не было обычного! И свалила ведь нелегкая в подобном месте. Нет, конечно, лесник хороший, относиться к ней уже как к еще одному сыну. Только из-за этого тошно почему-то. И уйти хочется сильнее, чем обычно, сбежать, чтобы никогда больше не появляться в этом месте. Но перед этим хорошенько напакостить. Нет, не Базилу, а сынкам его – заслужили ведь.
От этих мыслей отвлекает голос мужчины. Странно, не настолько слаб, чтобы не способным был говорить нормально… Сона послушно подходит, садится рядом с горячим, словно печка, боком, чуть склоняется над его лицом, сощурив глаза и пытаясь угадать, что такого важного ей хотят сообщить. Чужие пальцы жестко обхватывают подбородок, притягивают еще немного…
- Если у тебя закончились кошмары после смерти разбойников, то я лишь могу тебя поздравить... и новых добавлять тебе не собираюсь, - горячее дыхание обжигает губы, а глаза у девчонки становятся огромными, и кажется, будто только они остались на смуглом лице. Земля, залитая кровью, покрытая месивом тел… Пронзительный взгляд зверя… быстрые движения, которые с трудом способен уловить человеческий глаз.
А затем их губы соприкасаются. И случись это несколько лет назад, Ласка бы сжалась, словно кролик перед удавом, не в силах пошевелиться, а затем забилась, вырываясь, перепуганная едва ли не до полуобморочного состояния. Несколько лет назад…
Мягко обхватила его запястье, отвела мужскую руку в сторону от собственного лица, отстранилась от него. Видно, оборотень ждал благодарности за то, что помог с той девчонкой. Только вот подобный способ расплаты Ласку совершенно не устраивал.
- Есть хочешь? – спросила Сона так, будто ничего не произошло.

Этот оборотень при прошлой встрече сказал, что следует быть более хладнокровным. И Ласка приняла это во внимание. Нет, конечно же это шутка – Ласка не училась на собственных ошибках, что уж говорить про чужие слова. Просто ей было не важно, что губы монстра, разорвавшего несколько людей, пусть не слишком хороших, но достойных жизни, как и любые другие, прикоснулись к ней. Оборотень защищался, делал то, что умел. И разве стоило его винить? И разве стоило его бояться? Ведь тогда, вкусивший чужую кровь, раззадоренный и горячий, он был опаснее, чем сейчас, раненный и спокойный. И страх близости тоже остался позади, лишь изредка возвращаясь вместе с кошмарами, или напоминая о себе сладкими запахами… В общем, легко держаться хладнокровно, когда чьи-то действия не вызывают каких-либо сильных эмоций.
- Ну, с выпить я не помогу, это к Базилу, когда он вернется. Правда, сомневаюсь, что в том состоянии он сможет вспомнить, где хранит запасы алкоголя, если таковые остались, - девушка поставила тарелку с вареной картошкой и кроликом на колени мужчины, сама отошла, пристроилась на скамейку рядом с печкой. Есть не хотелось. Подсознание, конечно, попыталось по привычке намекнуть, что пока кормят, нельзя отказываться, но голос его можно было спокойно игнорировать без взаимных обид. Ласка откинула голову, жмурясь, упираясь макушкой в приятную теплую поверхность, сама начала разглядывать потолок, утопавший в темноте. Волк был прав. Ласка терпеть не могла, когда ей указывали, что делать. И все лишь осложнялось тем, что надо было сидеть в четырех стенах. Чертова зерриканская кровь, чертово слабое тело, отзывающееся недовольно на любой холод. – Да. Когда постоянно желают смерти, учишься ценить тех, кто помогает выжить, - задумчиво выдает девушка. Тише, голос тише, но оборотень ведь все равно услышит.
- А есть за что? – поворот головы в сторону мужчины, приоткрывает один глаз, рассматривая его с едва заметной усмешкой. Затем девушка встала, снова подошла, забирая пустую тарелку. – Тебе мешают повязки? - убрать их совсем будет слишком подозрительно, но вот поменять на чистые... Это вполне можно было засчитать за ответ на вопрос про избегание.

Легкое пожатие плечами. Разве есть смысл говорить о том, что могло бы быть, куда можно было бы уйти… Ласке иногда хочется быть зверем лесным, который с первыми холодами впадает в спячку. Так, чтобы сердце билось медленно, пропуская удары, а дыхание было едва различимым, и лишь тот, кто подошел бы достаточно близко, понял, что это лишь сон, а не смерть. И так всю зиму. Проснуться вместе с Золотым драконом, отдохнувшим и готовым снова дарить свое тепло миру, согревая его светом чешуи. Он не слишком любит эти земли, раз позволяет себе покидать их на долгие три месяца. А Соне нравится, каждый день она встречается с новым чудом, будь то широкая река, или вода, падающая с неба. Или тот же снег, холодный и колющий кожу. Правда, с последним лучше не встречаться.
В таверны возвращаться нет никакого желания, по край ней мере сейчас, по край ней мере на долгий срок. Ласка уже поняла, что больше не хочет работать в этой сфере, не смотря на все, что можно там узнать. Будучи посетителем, порой, удается выяснить даже больше информации, и при этом не надо терпеть окрики хозяина и шутки посетителей.
Слышно, как снаружи завывает ветер. Наверняка снова начал валить снег тяжелыми крупными хлопьями, погребая все вокруг под собой. Деревни зимой напоминают кладбища, по которым гуляют мертвецы, не желающие верить в собственную кончину, старающиеся жить как жили. Каким-то удивительным образом им удается сделать невозможное, продолжая вести это подобие существования до первых теплых дней, а затем внезапно воскресать, медленно и упорно.
Сона убрала посуду, затем запустила пальцы в короткие волосы, чуть зажмурив глаза, решая, как можно поступить в этой ситуации. Плата в заботе, в помощи, в хранении тайны. Будет ли этого довольно для того, чтобы покрыть их предыдущую встречу, чтобы перестать чувствовать себя обязанной?
- Я могу снять их пока что. Если кто-то войдет, просто скажу, что делаю перевязку, - девушка присела на кровать, осторожно потянула оборотня за плечо, вынуждая его сесть. Ловко начала разматывать ткань, освобождая от нее чужое тело. Совсем недавно стоял вопрос о том, чтобы сделать все правильно, быстро, и при этом, чтобы раненный не скончался от болевого шока. В виду выяснившихся обстоятельств сейчас необходимости в подобном не было, Ласка могла действовать медленно, вдумчиво, разглядывая мужчину, отмечая еще несколько свежих ран, нанесенных, видимо, такими же серебряными клинками.

- Ну, пока что перерыв от комаров. Хотя бы притворись, что рад, - сообщает Ласка, чуть улыбается. Мужчина крупный, приходиться подсесть к нему еще ближе, едва ли не прижимаясь к широкой спине, с каждым новым витком как будто обнимая оборотня. Издевается. Невольно, хотя и догадывается об этом – сложно не догадаться, учитывая, что дышать мужчина начинает чаще. А тело у него красивое, даже не смотря на шрамы. Или особенно смотря на шрамы – они добавляют мужественности, риска, опасности, словно клеймо с надписью «лучше не связываться», лишь манящее сильнее. Но все это для мужчин. Женщины с шрамами вызывают совершенно иные эмоции. Жалость, презрительность, отвращение. А у Соны таких много, бывших порезов и ушибов, оставшихся навеки рубцами на смуглой коже, и даже удивительно, как это не отпугивает людей.
- Да, - те уже лежат на дне реки мертвым грузом, никогда не будут найдены. В воде сейчас царит смертельный холод. Это ощущение пронизывает тело на сквозь, вызванное богатым воображением, заставляет сжаться, прикусив губу изнутри. Уходит быстро, растворяется в тепле комнаты, в жаре, исходящем от кожи Вильхема. Вот отложены все бинты, и компресс, пропитанный красным соком и уже потемневшей, бурой кровью, можно разглядеть спину оборотня во всей красе, так сказать. Ласка отстраняется, чуть склоняет голову, изучая обилие шрамов. И даже на секунду жалеет, что это дом старика, а не какая-нибудь комната в таверне, где никто не побеспокоит…
- Уверена, ты наверняка знаком с одним оборотнем, который помог мне дотащить ребенка до деревни. При следующей вашей встречи передай ему спасибо за это, - девушка касается одного из старых шрамов, мягко, самыми кончиками пальцев. Почти гладит, ласково, насколько способен зверек с названием Ласка. Было бы это другое место… Но зачем думать о том, что могло бы быть?
- Что, часто попадаешь в подобные ситуации? – изогнутая бровь, насмешливый тон. Ласка встает, переходит на другую сторону, присаживаясь перед мужчиной, чтобы теперь можно было смотреть ему в глаза. В голове вертятся десятки вопросов. Насколько сильны оборотни? Больно ли превращаться? Как с ним такое случилось? Почему он не перегрыз глотку ей в пошлый раз… Взгляд опускается, скользит по обилию шрамов спереди. – За что тебя так?
Самый глупый вопрос, который только можно задать. Ласка уверенна, что знает ответ на него, но все равно ей хочется услышать его, словно это поможет в очередной раз осознать, как мало причин надо людям для ненависти.

Вязь шрамов, сплетенная узор, лишенный какого-либо ритма, системности, композиции, но полная смысла. Каждый участок несет свою маленькую историю, похожую на другие как две капли воды: один материал оружия, схожий мотив, только лица нападающих меняются, но это не имеет никакого значения. Почему-то кажется, что они уже слились в одно размытое пятно, кровавое, скорее всего. Ласка помнила, как оборотень расправился с разбойниками. Это не та сцена, которая приносила удовольствие, она вовсе не была приятной, но и не вызывала кошмары, заставляющие вздрагивать, подскакивать на кровати, часто хватая ртом воздух и наслаждаясь знанием, что это всего лишь сон. Сона не ощутила острых клыков на собственном теле, не увидела их следов на ком-то близком или хотя бы немного знакомом. Да, она была ребенком, ей все еще не чуждо было сочувствие… выборочное. К людям беззащитным, слабым; детям, вынужденным воровать, чтобы выжить; к девушкам, не способным противостоять мужчинам – ко всем тем, на чьем месте Ласка побывала. Или могла себе вполне отчетливо представить, какого это. Но равнодушие уже давно пустило свои корни и в этой наивной душе, постепенно оплетая ее своими сетями, делая все более эгоистичной, меркантильной... и спокойной. Хладнокровной, как сказал бы волк. Сейчас же ничья жизнь не стояла под угрозой, не было дел, не было ничего, задевающего какие-то струны души. В таких условиях невероятно легко хранить спокойствие.
- Сколько времени тебе надо на то, чтобы более-менее прийти в норму? – и хочется снова прикоснуться к чужой теплой коже, снова прижаться, чувствовать дрожь живого горячего тела, увидеть какую-то реакцию. Глубокий вдох. Воздух в комнате тяжелый, наполненный смесью разных запахов, давящих на нос. Интересно, насколько нюх волка чувствителен в этом облике? Насколько хорошо он слышит? Сильно ли изменяется мир, когда смотришь на него глазами зверя? Ласка отводит взгляд в сторону, позволяет своим щекам слегка покраснеть, рукой взъерошивает короткие волосы. «Через сколько ты уйдешь? Через сколько эта зима станет такой же серой и скучной, превратившись в спячку? Через сколько снова придет покой, недолгий, но отвратительный даже на столь короткий срок?».
Сейчас Ласка в тепле, безопасности, сытая, ей не нужно задумываться о том, как выпутаться из очередной передряги… и это даже приблизительно не похоже на жизнь. Всего лишь существование, когда все направлено на одно лишь ожидание. Сона слишком привыкла выживать, находя в этом особую прелесть. Словно танец на лезвии, который приносит эйфорию настолько яркую, что не хочется никогда останавливаться, а когда это все-таки приходится сделать, не можешь думать ни о чем, кроме продолжения этой безумной пляски.
Лучина итак была короткая, сейчас почти догорает. Огонек на ее конце дрожит, не хочет держаться ровно и прямо, колышется из стороны в сторону, то уменьшается, то увеличивается. И свет неравномерный, такой же дергающийся, искажающий все и заставляющий оживать тени, вести свою странную игру. Ласка смотрит на темный силуэт, падающий от волка, но выглядящий вполне себе человеческим. Пытается представить, как он выглядел бы, если бы Вильхем сейчас начал обращаться.

Оборотень просто сидит, а тень его движется, подрагивает, как будто живая и обладает своей собственной волей, но привязана к одному месту, не может уйти куда-то. Но вот мужчина протягивает руку, а силуэт на стене дергается, рвется к свободе и кажется вот-вот ее достигнет. Досмотреть эту игру девушка не успевает – пальцы снова мягко сжимаются на подбородке, не причиняя боли, но и не давая противиться, вынуждают чуть повернуть голову обратно, снова взглянуть на лицо человека. И не верится, что внутри него скрывается волк, зверь дикий и опасный, способный разорвать людей безо всякого оружия.
- Я могу взять тебя с собой, - на этом моменте брови удивленно скользят вверх, а Ласка ждет шутливой усмешки, или отведенных в сторону глаз, или любого другого знака, показывающего, что это не в серьез. Специальная жестокая издевка, или просто попытка ободрить, дать на два-три дня радость от ожидания скорой возможности уйти. Ничего подобного лицо оборотня не выражает, он говорит вполне уверено. Зачем тащить с собой абсолютно бесполезную девчонку, от которой, как можно было догадаться еще после их первой встречи, явно будут проблем? Жалость? Симпатия? Желание доказать самому себе, что может быть добрым, если вдруг захочет? А может быть сам оборотень не догадывается о причинах, которые двигают им, подталкивают к подобным идеям, действиям? Он уже придумывает план, как это можно будет осуществить…
- Прав. Не планирую совершенно,- легко соглашается Сона. Это место находится довольно далеко от основных дорог, интересного здесь ничего нет, грабить тоже особо некого. Вряд ли снова случайность приведет ее сюда. - А старик лесник, не рыбак.
Ее ладонь оказывается прижата к груди оборотня, теряется под его рукой, лежащей сверху. И можно уловить, как под кожей бьется сердце, громко, быстро качает кровь по организм. Ласка не пытается вырваться больше, и не пытается больше гадать, искать причину всего происходящего.
- Если бы ты хотел взять с собой живой паек, то был бы смысл найти кого-то более крупного. С меня не так много мяса получится, - усмехнулась девчонка, зажмурившись и склонив голову на бок. - В подобных деревушках всегда есть девушки покрупнее меня, которые с удовольствием согласятся сбежать с симпатичным мужчиной. - Шутливо предложила Ласка. Ее ладошка вздрагивает, чуть щекочет оборотня, затем выскальзывает мягко из-под руки оборотня, но лишь для того, чтобы лечь уже на мужское лицо, пальцами коснувшись шрама, рассекающего глаз.
- Ты всегда такой теплый?

Отредактировано Ласка (2014-08-28 19:22:51)

- Хочешь костей – тут кладбище недалеко, - мгновенно предложила Ласка тоном серьезным до жути, так что невозможно было совершенно понять, является ли это шуткой. Эта деревня существовала достаточно долгое время, чтобы место, отведенное смерти, разрослось до невероятных размеров. Иногда на нем заводились падальщики, и тогда все скидывались, нанимали ведьмака. Раньше, когда их было много. Но в последние несколько десятилетий все было спокойно, даже сыновья Базила не застали ни монстров, ни ведьмаков. Об этом всем старик рассказал девочке, когда взял ее с собой, показать могилу жены. К комментарию о поприще любви девчонка отнеслась совершенно спокойно, не пытаясь возразить о том, что у женщин есть множество других применений. Потому что сама не могла вспомнить, каких именно.
То была страна, где люди могли продавать себя либо любви, либо смерти. С первой надо было торговаться, пытаясь выбить как можно больше монет, со второй надо было торговаться, стараясь выбить как можно больше времени. Обе бывали жестоки и безжалостны, а бывали ласковыми и милосердными – как повезет. Любовь была частым клиентом, смерть же приходила лишь один раз, все остальное время отправляя на встречи своих загримированных помощников. И потому Ласка предпочла ее в виде своего покупателя – можно было оттянуть время расплаты.
- А ты что, перед всеми хвост отращиваешь? – если раньше Соне было просто интересно взглянуть на превращение волка, то теперь она загорелась новой идеей взглянуть на лицо ничего не подозревающей девушки, идущей со зверем до первого сеновала. Причем загорелась настолько, что готова была вскочить с места и пойти искать жертву для подобного эксперимента. Но волк был слишком теплым, чтобы отрываться от него, осталось ограничиться хитрой полуулыбкой своим мыслям, да опасным шаловливым блеском, появившимся в глазах, словивших на секунду свет огонька на лучине.
- Еще бы жаловались, - задумчиво протянула девочка, убирая руку окончательно, не то, чтобы почувствовав, будто оборотня нервирует это прикосновение, просто желая почувствовать контраст – после него воздух в комнате нагретой коже казался особенно прохладным. - Здорово прижиматься к кому-то теплому, особенно ночами. Правда, в этих краях люди часто не понимают всей прелести этого. Либо понимают ее только когда приходит зима.
Почему-то вспомнилась собака, которая была у нее в детстве. Ну, как у нее – просто бегала периодически с девочкой на рынок, составляя ей компанию и даже помогая иногда… Фелька, кажется. У него был очень холодный нос, вне зависимости от того, какая вокруг царила жара. Волки ведь похожи на собак… захотелось дотронуться до носа мужчины, проверяя, будет ли тот таким же холодным и мокрым. Представив эту картину, девочка сжала губы, стараясь удержать рвущийся наружу смех – столь нелепым и веселым нарисовалась ей эта сцена.
А лучина уже почти догорела до конца, изначально являясь короткой.

Отредактировано Ласка (2014-08-29 04:43:36)

- Ну а я понимаю это лучше, чем многие, - словно подтверждая эти слова за стеной завыл ветер, попытался распахнуть ставни, проникнуть в дом, или стуком своим выманить человека наружу и забрать его с собой. Она часто слышала сказки о злых существах, подстерегающих людей в ночи и холоде, не приносящих с собой ничего хорошего. Слышала и даже верила в них искренней верой ребенка, вызывающий не страх, а любопытство, желание найти тех, про кого рассказывали взрослые. И Сона ходила в темноте по улицам, ждала появления того, кто уведет из города, не позволит вернуться назад. Ей встречались бездомные кошки и собаки, иногда люди, которым некуда было идти, иногда такие же дети, как она сама, блуждающие по каким-то своим причинам. И когда она все-таки возвращалась в комнату, где уже спала мать, или на очередной пустой чердак, не занятый кем-то, единственным желанием девочки было найти тепло, прижаться к нему, оказываясь в своей иллюзии защиты. – Ненавижу холод. Его единственный плюс состоит в том, что все кажется еще более жарким, чем на самом деле.
Она улыбнулась, запустила руку в волосы, мягко отвела их назад, убирая за ухо, из-за которого пряди мгновенно выскользнули. Зерриканский эльф. Удивительнейшая смесь, странная и необычная. И странно было, что забыл представитель старшей крови в Зеррикании, и странно было, почему женщина, презиравшая нелюдей, отдалась ему. Может быть после этого и появилась ненависть, отторжение? Однако, этого Соне было не дано узнать – она не намеревалась возвращаться в родной город. Огонек мелькнул в последний раз, затем резко погасая, отдавая комнату во власть темноты.
Ласка упустила момент перемещения ее тощего тела на колени мужчины. Она просто внезапно осознала, что прижимается к чужому горячему телу, увидела совсем близко с собой уже знакомые, ощутила настойчивое прикосновение мужских губ в своим губам, сухим и потрескавшимся. Это было… неожиданно. Не так удивительно, как первый поцелуй, но более внезапно, резко: сознание не успело понять происходящего, не успело среагировать, в то время как тело уже действовало самостоятельно, отвечая на поцелуй.

Сердце пропускает удар, внезапно решая смириться с клеткой ребер, переставая биться в попытках выбраться наружу. Немеют руки, которые Ласка не знает куда деть – до тех пор, пока оборотень не откланяется назад, ложась на кровать и утягивая ее за собой, даже не разрывая поцелуя. Еще какое-то время прижимает ее голову, не давая отстраниться, прервать все еще до того, как все начнется. А ведь стоило бы. Как бы не была хороша регенерация оборотней, они все равно не способны залечить такую рану за несколько часов, и заметно, что действия мужчины скованные. В дом в любом момент может вернуться Базил или его сыновья, застать мальчишку, которому они дали дом, в столь неправильной ситуации… Две самые значимые причины, единственные, которые могла принять во внимание Сона. Но не сделала этого. Волк сам начал, значит, чувствует в себе достаточно сил для подобных действий. А что до семейства лесника… это внезапно стало совершенно неважным.
Губы оборотня соскальзывают на шею, приятно обжигают кожу, оставляя после себя цепочку следов тепла. Нежно. Даже последующий укус казался нежным, сбивая дыхание девушка, заставляя ее зажмуриться, уже не видя вновь яркие глаза. Почему-то казалось, что у монстров в ночи они просто обязаны быть такими же желтыми, звериными… Только все монстры остались снаружи, за стенами, неспособные пробраться в дом. Жар, исходящий от оборотня, чувствуется даже сквозь ткань довольно плотной рубахи, а когда та оказывается слегка приподнята, пропуская под собой мужскую руку… Ласка чуть вздрагивает, улыбнувшись, а затем упирается коленями в кровать, осторожно садясь на животе оборотня. Голова чуть на бок, а сама рассматривает, пытается уловить хоть что-то в темноте комнаты. Лишь едва заметны какие-то общие очертания. Сона склоняется над оборотнем, едва ощутимо целует его, скользнув легонько по его губам своими, тут же снова отпрянув в забавной игре, словно дразня.
Не первый раз. И оборотню плевать, что воровка выглядит, как мальчик, он просто подчиняется своим инстинктам. Будь здесь другая девушка, вряд ли бы что-то изменилось, но Сону подобное отношение вполне устраивает. Только внезапно она вспоминает его слова: «Я могу взять тебя с собой».
Девушка накрывает рукой ладонь оборотня, все так же находящуюся под ее рубахой, чуть смещает, положив на то место, где бьется сердце, внезапно ускорившееся, громкое, так что, кажется, его стук можно просто расслышать даже без прикосновений.
- Ты действительно заберешь меня с собой?

Отредактировано Ласка (2014-08-30 02:51:51)

- Ты знаешь, как опасно порой дразнить зверя?
Улыбка. Снова поцелуй, чуть более вызывающий – кончик языка скользнул по губам оборотня: дразнит, откровенно издевается, даже не пытаясь этого скрыть, желая посмотреть, к чему могут привести подобные действия. Что может сделать зверь дикий, но раненный, ограниченный в своих возможностях? Впрочем, даже если бы Вильхем был совершенно цел и полон сил, это вряд ли бы что-то изменило. Ласке нравилось играть с огнем, а волк сейчас был как никто другой близок к этому определению – тлеющий уголек, вспыхивавший от дуновения ветра, рискуя возродить пламя. И дело даже не в его температуре. Огонь мог быть добрым, согревать, продлевая людскую жизнь, но точно так же мог и отнимать ее, не терзаемый никакими угрызениями совести. Как оборотень. Не узнать в лежащем мужчине с его неторопливыми действиями, от которых перехватывало дыхание, того убийцу, по клыкам которого стекала чужая кровь.
- Выбери любое имя, которое нравится, я буду на него отзываться, - шепотом было дано обещание. Было нечто очень заманчивое в том, чтобы знать немного больше, чем другой человек, давало ощущение какого-то превосходства, точно так же, как и данная поза: кто сверху, тот и главный. По край ней мере так часто кажется, хотя подобное легко исправляется либо силой, либо хитростью – как и в любых играх во власть.
- Думаешь, чудовища умеют врать? – сверкнули желтые глаза, недостаточно яркие, чтобы хоть немного развеять темноту, просто выделяющиеся в ней, словно только они и существовали в мире, который можно было рассмотреть, все остальное же выходит куда-то за грань, является только прикосновениями.
- Только те, которые могут притвориться людьми, - лживые слова были уделом человека, не зверя. Животные могли обманывать, притворяться, что уходят, ради того, чтобы выманить добычу, путать следы, сбивая охотников, находить тысячи лазеек, лишь бы выжить. Но они никогда не давали обещаний, чтобы потом их не выполнить. Хотя, кто знает, что было бы, если бы звери научились разговаривать. В любом случае, сейчас перед ней лежал не монстр, а мужчина, с желаниями мужчины. И ничто не мешало ему соврать... Ласка чуть дернулась, скользнув телом по руке оборотня, прижатой к ее груди, так чтобы та сместила ей на бок, сама прижалась к нему, начав довольно чувствительно покусывать кожу на шее, но помня, что нельзя оставлять никаких следов - на белых людях все смотрелось слишком ярко, сразу бросалось в глаза.