Страшно ощущать прикосновения холодного лезвия к собственным запястьям, нежные, почти ласкающие. Не из-за вечно запаздывающей боли, которая последует после того, как кисти упадут вниз, к чужим сапогам, покрытым грязью. Ощущение беспомощности не будет ждать, оно придет мгновенно, стоит только мечу стать более жестким, более требовательным и голодным, молящим о горячей чужой крови в попытках согреться. Оно уже рядом, смотрит изнутри, прячась за серыми глазами, словно заполненными пылью. Подневольное, не получающее от этого никакого удовольствия и мечтающее умереть побыстрее, но вынужденное смотреть на все происходящее, неспособное даже закрыть глаза.
Страшно ощущать прикосновения холодного кончика меча к собственной шее, задирать голову, глядя снизу вверх в голубые глаза… смерти? Жизни? Предназначения? А может быть самой зимы, которая усыпляла все это в своих ледяных объятиях, укрывала снегом и с ветром приносила страшные мелодии, воскрешая в сознании людей пугающие сказки. И каждый стремился вернуться поскорее домой, в тепло, в уют, туда, где монстры не достанут. Но что делать тем, кому некуда стремиться, негде прятаться от чарующих песен и застывшего взгляда смерти, скованной льдом?
Холодно. Кажется, что в мире существует лишь это слово, а все остальные погребены снегом, настолько белым, что он ослепляет. Оно приходит от каждого прикосновения, неважно, жесткого ли, мягкого ли, оно отупляет, вынуждает подчиняться сильнее, чем все приказы и толчки. А стоит ослушаться… стоит лишь впустить в себя нечто согревающее, взбунтоваться, попытаться вырваться, как следует удар в солнечное сплетение и на секунду кажется, будто весь мир покрывает снег, на который больно смотреть. Согнуться, сжаться, погружаясь в ощущение того, что легкие вот-вот выпадут наружу, абсолютно бесполезные. И снова холод, всепожирающий, подавляющий любую мысль о возможном побеге.
Смирись.
Это зима.
Зимой нельзя бороться.
Ласка подчиняется. Не скалится на чужие прикосновения, не рычит, когда обыскивают, извлекают все спрятанные ножи, грубо, не заботясь о том, как те проезжаются по коже. Не пытается укусить молодого стражника, когда тот смеется и дергает за кончик уха, заявляя о том, что его пора немного уменьшить. Даже не поднимает головы, когда капитан останавливает шутника, заявляет о том, что жить эльфийскому отродью все равно осталось недолго, и не важно, будет ли она похожа на человека перед смертью. Он прав – не важно, потому что зима убивает все, что имеет какое-то значение. Наручники настолько тугие, что врезаются в кожу на запястьях, причиняя боль от каждого движения, цепи между ними практически нет. Когда они защелкиваются, Ласка вскидывает голову, словно просыпаясь от затянувшегося сна. Вновь встречается взглядом с холодными голубыми глазами капитана.
- За что такая честь?
Ответа нет. Предсказуемая тишина, только звуки шагов, только запах сырости, который появился, быть может, уже в тот день, когда лег последний камень этого замка. Коридор длинный и узкий, а факелы, висящие вдоль стен, способны разогнать темноту лишь вокруг себя. Это тот огонь, который не греет, он создан для того, чтобы разрушать, но, подчиненный людьми, притворяется послушным и тихим. Быть может когда-нибудь ему хватит сил взбунтоваться, вырваться на волю, чтобы послужить истинному своему предназначению. Со скрипом открывается дверь в камеру смерти, люди, собравшиеся в ней, начинают галдеть, твердить, что невиновны, будто это заклинание, которое может защитить их, спасти. Им нет дела до девчонки, которая проскользнула в камеру раньше, чем грубая рука успела коснуться ее спины, проталкивая внутрь. Одним человеком больше, одним меньше. А полукровкой здесь никого не удивить – весь город был нелюдями, как дворовая псина блохами. Терпеливый город. Ласка проходит вглубь, старательно избегая прикосновений к чужим телам. Садится у одной из стен на холодный пол, чуть усмехается – вспоминаются все те разы, когда взрослые твердили «не сиди на холодном, детей не будет». В этой камере смертников подобное предсказание звучит нелепо. Девушка старается сжаться, стать как можно меньше, как можно незаметнее… и сохранить хотя бы остатки тепла. Поднимает руки, дует на них, но воздух, выходящий из легких, не согревает, лишь обжигает кожу на секунду. А еще Ласка осматривается, изучает собравшихся здесь, всех как один давно утративших волю к жизни, но цепляющихся за нее из-за страха. Только один выделяется из этого сборища, сидит совсем близко. Ласка даже сразу не заметила его.
- И давно ты здесь сидишь? - голос тихий, попытка не привлекать внимание остальных. А все равно один из краснолюдов, стоящих рядом, бросил взгляд на девчонку.
- Да не ответит он. Плюнь на это дело, - посоветовал, продемонстрировал даже, как правильно плюнуть.

Отредактировано Ласка (2014-08-18 20:32:37)

- Немые маги это, конечно, прелестно… Но не сейчас, - между бровей Ласки появляется выразительная и глубокая морщинка – она часто хмуриться. Часто вообще показывает различные эмоции, правдивые и не слишком, но всегда выглядящие одинаково искренне. Взгляд колдуна пронзительный, изучающий, кажется, будто в нем на секунду даже зажигаются человеческие эмоции… просыпается что-то неловкое, сонное, отряхивается от изморози, тонким слоем лежащей на посиневшей коже. И снова засыпает – мужчина отворачивается. В клетке гомон, обсуждают магов, обсуждают удивительный металл, воздействующих на их силы, обсуждают замки. Слова краснолюда звучат уверенно и жестко, обрезая любые дальнейшие разговоры на эту тему. Все молчат, все отводят глаза от обросшего мужчины, словно он прокаженный какой-то. Или словно чувствуют перед ним вину. Потому что каждый из собравшихся здесь все равно более свободен, чем чародей: у них забрали лишь вещи, но не вырывали ничего из души.
Ласка устало прикрывает глаза. Изо рта с каждым выдохом вырывается облачко пара, а пальцы начинают коченеть, так что еще немного, и ими нельзя будет пошевелить. Всем остальным нормально, все остальные привыкли, они проживали в подобных условиях едва ли не с рождения. Сона уже больше семи лет в этих землях, но все равно не способна выдерживать холод. Она сжимает маленькие кулачки, прячет их под подбородок, стараясь хоть как-то отогреть. И выжидает. Когда все окончательно забудут о заключенном, погрузятся в свой вялый и нелепый сон. Время в тюрьме тянется отвратительно медленно – прошло всего полчаса, а кажется, что целый день. Девушка понимает, что вот-вот заснет: этого нельзя допустить. Она встает, ловко и быстро, подходит к магу, садится уже перед ним, ловя взгляд голубых глаз. Почему именно этот цвет, отвратительно холодный и отталкивающий, даже сильнее, чем запах немытого тела? Снова зима, жизнь и смерть, сплетенные в одних глазах.
- Позволишь? – шепот, прикосновение озябших тонких пальцев к ледяной холеной руке мага – все едва заметное, словно исходящее от призрака, а не живого человека. Дальше вытаскиваются две тонкие проволоки, вшитые в плечо кожаного жилета – охрана все-таки искала не слишком усердно, пользуясь возможностью больше потрогать несформировавшееся женское тело, чем избавиться от любых опасных вещей. В камере смертников не так уж много представительниц прекрасного пола, и Сона среди них на данный момент самая юная. К счастью, окружающие слишком погружены в мысли о своей дальнейшей судьбе, чтобы заострять внимание на этом печальном факте. Не слишком бережно Ласка дергает одну из рук чародея поближе к себе, заставляя и его податься вперед, прикрывает махинации собственным худосочным телом, так чтобы со стороны было непонятно совершенно, чем занимаются эти двое. Темнота в углу лишь помогала, словно оберегала от чужих взглядом, давая хоть какую-то иллюзию защиты. Одна из проволок погружается в замок, шурует там, затем к ней присоединяется вторая. Ужасно неудобно действовать со скованными руками, плохо подчиняющимися пальцами, абсолютным незнанием металла. Хорошо хоть замки везде одинаковые, хоть на нормальных наручниках, хоть на магических. А время не хочет ускоряться, и каждый шаг, каждый кашель заставляет девушку напрягаться, сжиматься, рефлекторно готовясь бежать. Не доводилось ей еще заниматься взломом среди стольких людей, пусть даже тех, кому абсолютно плевать на все, что происходит вокруг. – Всегда любила совершать невозможное, - торжественно заявила девушка, в тот момент, когда раздался щелчок, снова поднимая голову, посмотрев на мага.
- Ты можешь помочь мне выбраться отсюда? – это ведь не жест доброй воли, или жалость. Это банальное желание выжить, выбраться из очередной передряги. Сона понимает, что бессмысленно говорить с человеком, утратившим всякую надежду, всякое стремление к жизни. Теперь же один из замков сломан. А свобода стала немного ближе.

Отредактировано Ласка (2014-08-19 12:31:00)

И было тихо, так что тишина оглушала. А потом звон. А потом вздох. Разговоры, чужие, тихие, боязливые словно шаги возвращающейся надежды. Сона вскидывает голову. Взгляд скользит по лицам людей, собравшихся здесь, совершенно одинаковых в своей мысли о том, что они достойны жизни, что они не виновны. Та, кого она ищет, стоит за толстыми прутьями, отделяющими камеру от коридора, жизнь о смерти. Зеленое платье не больше, чем часть, продолжение хрупкого тела, оно обхватывает кожу, почти срастаясь с ней. Очень длинные руки, готовые обнять весь мир, готовые прикоснуться ласково к каждому, давая немое обещание. А глаза чужие – таких не может быть ни одного живого существа, но при этом они знакомы до боли. Это глаза женщины, узнавшей об окончании долгой войны, на которую ушел ее сын. Это глаза девушки, слышащей от возлюбленного три волшебных слова: «Я люблю тебя». Это глаза нищего, которому внезапно протягивает несколько мелких монет. И это глаза Соны каждый год в тот день, когда заканчивается зима. Существо в зеленом платье смотрит на пленников, тянущихся к магу, оно улыбается нежно и успокаивающе, хотя его губы плотно сомкнуты, чуть поджаты. И мир застывает на секунду, чтобы каждый его обитатель мог прочувствовать взгляд надежды, мог насладиться этим упоительным ощущением.
А потом звучит холодный голос. Словно звон падающих на пол наручников из магического металла.
И в деревню возвращаются молодые люди, и один из них сообщает матери своего лучшего друга, что тот никогда не вернется. А парень на следующий день снова шепчет те три заветных, магических слова, но слышит их уже совершенно другая девушка. Монеты летят в грязь, а нищему, пытающемуся собрать их, наступают на руку, ломая пальцы. Весна не придет. Только не сюда. Существо разворачивается, тает в воздухе, как будто… нет, его действительно никогда не было. И на это остается лишь пожать плечами, вдыхая запах грязи. Ласка даже не встает, просто перелазит, садится у стены, откидывая голову назад и уткнувшись затылком в стену позади себя. Чертовски болят пальцы, продолжающие сжимать импровизированную отмычку, которая вот-вот норовит выскользнуть, упасть вниз за наручниками. Вскоре это прекратиться – онемеют от холода, перестанут чувствовать вообще что-либо. Нет желания дожидаться этого момента, он не сможет принести ничего, кроме еще большего разочарования и отчаяния, кроме нового приступа паники, вызванного мыслью «я больше ничего не могу сделать». Стоит закрыть глаза, погрузиться в тьму, найдя там необходимое спокойствие. Темнота – это ночь, а ночь создана для двух великих вещей….
Со стороны кажется, будто Ласка уснула. В ожидании лучших времен, которые приходят вместе со звуками того же хриплого голоса, недавно убившего каждого из собравшихся здесь.
- Лайа, - лишь едва заметное движение губами, выдох очередного фальшивого имени. Надежда на то, что еще получится выжить, выбраться из тюрьмы или простая привычка? Чуть шевелятся проволоки в пальцах. – Я знаю. А еще я знаю, что нет смысла тратить такой дорогой металл на того, кто не является чародеем. Или не являлся им в прошлом.
Ласка врун по своей природе. Поэтому ей легче отделить ложь от правды. Она сразу поняла, что маг не врал, она сразу поняла, что он для себя уже все решил, потерял нечто важное, и наручники тут были совершенно не при чем. Но сейчас… изменилось что-то. Снова шевеление тонких металлических жгутиков. Рука изгибается так, что браслет сильнее врезается в кожу. Проволока погружается в замок.
- Если у тебя были варианты, как сделать это незаметно для окружающих, мог поделиться ими раньше, - справедливо замечает девушка, лишь затем открывая глаза, отрываясь от опоры за спиной, чуть наклоняется, чтобы можно было следить за работой собственных пальцев. Вскрываться не хотят. И кажется, что еще немного сломается импровизированная отмычка. Или рука – одно из двух, а все не радует совершенно.

Отредактировано Ласка (2014-08-19 20:30:46)

«Интересно, отвратительный характер является одним из критериев при отборе человека в магии, или же всему виной профессия? Либо я настолько везуча, что мне достались самые охреневшие экземпляры?» - сама себе задала вопрос воровка, вслушиваясь в тихое брюзжание колдуна и вспоминая Натана, еще одного знакомого представителя сего великого дела. Если уж копать дальше в прошлом, то можно было бы найти козлиные черты у всех знакомых, да и незнакомых мужчин, но Сона проницательно воздерживалась от сего анализа, подозревая, что по его окончанию может перейти на представительниц прекрасного пола, к коему и сама относилась. Ага, идеальный образец красоты и нежности. А чародей, избавившись от малой доли скопившегося яда, решил перейти к вопросам насущным. Ласка тем временем окончательно плюнула на попытки вскрыть чертовы наручники, решив, что это может подождать до лучших времен, когда вокруг не будет столько народа.
- Разумеется, меня выдает моя обаятельная мордашка, как же иначе, - фыркнула Ласка, прекращая свое «мастерское» орудование в гребанном замке гребанными проволоками и пытаясь их пропихнуть в гребанную жилетку, на место. Материться хотелось, при чем громко и на всех языках. Одна из бровок на так называемой «обаятельной мордашке» скользнула вверх, придавая ей выражение, которое весьма отчетливо выдавало не заданный вопрос «ты что, идиот?». Дальнейшие действия мага лишь подтвердили это мнение, хотя, с таким же успехом он мог оказаться и просто безумным гением. Но Соне ведь всегда достаются лучшие экземпляры…
Сено вспыхнуло, мгновенно обдавая пленников жаром, согревая посиневшую кожу. Только вот восторга подобная милость не вызывает, наоборот крики, страх, все чуть ли не писаются кипятком. Ласка, впрочем, тоже не слишком желала превратиться в изысканное блюдо «эльфийка с хрустящей корочкой» (ну и что нечистокровная, клиентам знать об этом вовсе не обязательно), а потому быстренько вскочила на ноги, сбиваясь в кучу с людьми и, более того, умудрившись прошмыгнуть в задние ряды, а через несколько секунд народу прибавилось, маг тоже присоединился к веселой толпе. За такие фокусы уже вполне можно было устроить самосуд и, следуя примеру крестьян во многих деревнях, предать колдуна огню, только вот… только вот план его сработал. В камеру, открыв дверь, ворвались охранники, один из них навел на заключенных арбалет, второй пытался потушить пламя. Настала очередь действовать Соне, только вот находясь под прицелом воровать ключи немножко проблематично. Идея родилась в голове сама собой. Среди криков и просьб помощи особенно звонко прозвучал шлепок, доставшийся заднице бедного краснолюда, ранее убеждавшего всех в неприступности махакамских механизмов. Тот взвыл, подскакивая вверх, обернулся, уперевшись взглядом сначала в рыженькую новенькую, но посчитав ее слишком невинной для подобных действий, резко замахнувшись врезал стоящему рядом с девчушкой мужику в живот. Тот выдохнул, покрывая все и всех отборной бранью. Завязалась драка – кто-то присоединился к этому балагану, не взирая на огонь и стражника, совершенно не знавшего, в кого целиться, кто-то попытался отбежать от драчунов. Лично Сона выскользнула из образовывающейся кучи малы, спряталась за стражника с арбалетом, зажмурив глаза и прижавшись к нему. Будь на месте девчонки кто-нибудь другой, так наверняка получил бы болт в лоб еще до того, как успел добежать. Но в столь молоденьких девушек стрелять просто невежливо, особенно когда они стремятся прижаться к тебе едва ли не вплотную.
А воровкой она была действительно хорошей. Подгребла немного еще не тронутого огнем сена поближе, скользнула руками по бокам охранника, словно стараясь его приобнять и тихонько поскуливая от страха… никто и не заметил, как упали будто ненароком задетые ключи, тем более сам стражник.

Отредактировано Ласка (2014-08-21 03:09:19)

И почему все вокруг такие нервные и грубые? Ну да, камера для смертников, один дракон знает, чего сотворивших и на чем попавшихся, а сейчас мерно приближающихся к тому, чтобы порешить друг друга кулаками. Солома загорается самостоятельно и внезапно. День наполненный магией до краев, так что она вот-вот рискует вылиться и затопить округу… Но это же не повод пихаться, кричать и арбалетом угрожать, совсем не повод. Тычок получился сильный, Ласка чуть не растянулась на полу, рискнув в очередной раз пропахать и без того многострадальным подбородком его, но врезалась в одного из драчунов, послужившего прекрасной подушкой. Большие люди – это прекрасно. Большие и мягкие. Даже чуть было не призналась обернувшемуся мужику в чистой и непорочной любви, только вот психика охранника окончательно дала трещину. Девушка даже готова была поклясться своей душой (которую при рождении продала, как все порядочные воришки), что слышала звук лопающейся струны нерва за секунду до того, как болт впился в ногу краснолюда. Снова вопли, такие громкие, что хочется заткнуть уши, а можно лишь поморщиться брезгливо, сжавшись и втягивая голову в плечи. Но коренастый мужик быстренько замолк под взглядом охранника, побоявшись, видимо, получить еще один болт и куда-нибудь повыше. Стражник едва ли не срывается на визг. Все молчат. Несколько секунд молчат, размышляя о том, чем может обернуться эта тишина. Камера похожа на лес, огражденный забором, куда спихнули волков с разных стай. Законы здесь звериные, а главное правило: сделай все, чтобы продлить свою жизнь. Подставь, предай, расскажи. И это нормально, это заставляет Сону усмехнуться, убеждаясь в очередной раз во всей прелести человечества. Маг летит на пол. Ласка улавливает, как рука его, уже снова скрытая наручниками – и когда только успел? – ложится на место, куда упал ключ. Успел подобрать? Хочется верить, что успел, что все конечности у колдунов не совсем из задницы растут.
Чародей, который перестал быть чародеем… Забавно. Нет, силу он не утратил до конца, но пламенем управлять не мог, боялся его, как все остальные, самые обычные люди. Такое возможно? Впрочем, кто Сона такая, чтобы разбираться во всех этих магических премудростях. Колдуны не лезут в замки, она не лезет к ним, и все вроде как довольны. Только судьба настырно подпихивает ее все ближе к магам. И к ведьмакам. По край ней мере к одному из них. Ласка упрямо мотнула головой, выгоняя незваные мысли из своей сумасбродной головы. Арбалет был опущен. Мир в камере восстановлен, но охранникам не терпелось покинуть эту клетку, видимо не слишком их прельщало общение с пленниками дальнейшее. Один из них, за которого пряталась Ласка, начал ощупывать карманы, пытаясь найти ключи. Девушка наклонила голову, делая вид, что внимательно рассматривает землю, а сама усмехаясь. Хотя прятаться нужны не было. Искра, еще одна искра, запаленная уже не чародеем с его бесконтрольной магией, а Соной – маленькой нахальной воровкой, которая ни на что не годна, по мнению большинства окружающих. И этот пожар уже не затушить так просто. Ведро воды – смерть одного из заключенных, того, кто пихнул чародея в спину, подчиняясь звериным законам. Даже не жаль. Даже можно смотреть без содрогания, без сочувствия и желания изменить это, отмотать время назад.
Пожар. Неудержимый, стремящийся уничтожить все на своем пути. Люди прут вперед, снося решетку, снося охранников, захватывая их, начиная избивать. Девушка выскальзывает из этой толпы, подбирается к чародею, смотрит на него пристально и внимательно. Губа разбита, жить будет. Может не очень счастливо, но тут уже виной будут явно не события сегодняшнего дня. За спиной слышны удары. И каждый стремиться принять в этом участие, никто не хочет остаться в стороне. Вот и слушай потом рассказы о невиновности заключенных, о том, что посадили их по ошибки. Не сюда, явно не сюда. Ласка прикрывает глаза. Хочется прошептать слова какой-нибудь молитвы, только вот молитв она не знает. Единственные боги – драконы, да и они давно отвернулись от людей, попытки их позвать лишь унижению подобны. И не за что о прощении молить. Потому что сегодня смерть не придет за ними.
Уже и краснолюд идет к выходу, поддаваясь движениям толпы, пытаясь влиться в нее, стать частью ее. Прихрамывает, оставляет за собой на полу тонкую дорожку из красных капель, теряющуюся в пепле и соломе. Чародей протягивает руки. И Сона понимает, что нашла одного из немногих людей, которые одновременно являются и идиотами, и гениями. Везет.
- Bloede arse! – Сона старшей речи не знает, но ругаться она умеет на всех языках. Даже на вымышленных, когда не хочет, чтобы люди знали, о чем именно говорит полукровка. А ключами открывать намного проще, чем отмычкой. Возиться не надо, главное нужный подобрать, пара секунд и падают цепи на землю. Сама о помощи не просит, снова изгибает руки, морщась, открывая замок на собственных наручниках. Рубцы на запястьях, кожа прорезана. Да, это вам не веревка, следы останутся, если вовремя не подлечить. – Пошли, - встает, хватает мага за руку, потянув вверх, помогая ему подняться.

Отредактировано Ласка (2014-08-21 20:53:47)

Маг сказал что-то в ответ. Foile – глупая, кажется, но Сона не уверена, слишком мягкое обзывательство, чтобы его запоминать. Второе слово совершенно не знакомо. Проще не обращать внимания, сейчас не до турниров, у кого язык больше подвешен в ругани на разных языках. Позже. А, в идеале, не с магом. Еще обидится, вдруг, в пепел превратит. Ага, если сможет это сделать. Усмешка легкая, касается губ девушки лишь на секунду, мгновенно отступает, будто не нравится ей все происходящее.
Звон колоколов застает их в тот момент, когда один из ключей поворачивается в замке двери, неизвестно куда ведущей. «А если ловушка?» - мелькает в голове странная мысль. Только смысл вести одному смертнику другого в капкан? Смехотворная надежда на то, что сначала по головке погладят, перед тем как снести ее с плеч… Или какая там казнь их ждет. Ждала бы. Сона открывает дверь. Она не доверяет магу, но доверяет тому, что он не окончательный идиот, а она не птица высокого полета, чтобы вести с ее участием подобные интриги. Звон смерти. Даже если кто-то будет кричать, Ласка этого не услышит. И всем плевать, что нельзя совершать убийства в этот день – суеверия тоже теряют силу, как когда-то ее потерял эльфийский народ. Однажды придет день, когда все исчезнет – боги, драконы, эльфы… люди, может быть даже. Хотя, они более живучи, побарахтаются в этом болоте еще какое-то время, постепенно лишаясь памяти. Сона искренне надеется, что не доживет до этого славного дня, когда последняя история будет стерта, уничтожена мечом ли, огнем ли, руками ли…
Наверх. Ступеньки скользкие, предназначены для людей, которые повыше полукровки, если бы не ловкость природная, ей пришлось бы совсем тяжко по таким подниматься. А ведь это первый замок, из которого Ласке доводится бежать. Все раньше было – города, деревни, лес, таверны, а вот в башнях как-то не доводилось людям насолить, чтобы в гонку поиграть. Смешно. Всегда смешно, когда надо быстро уходить. Иногда кажется, что это все просто одна длинная игра, с редкими перерывами, чтобы противники могли передохнуть, набраться сил, а потом снова вернуться к своим истинным ролям, продолжить догонялки. Знать бы, кто охотник. Знать бы, чего он хочет. Новая дверь.
- Как легко быть вежливым во времена опасности, - тихо заявляет Сона с новой улыбкой, лишь малой толикой того смеха, который хочет вырваться наружу. Это даже не оскорбление и не подначка, лишь попытка поднять настроение мрачному чародею. Девушка приоткрывает дверь, проскальзывает в нее, замирает, оглядываясь – ее не волнует красота комнаты, это лишь драпировки, Соне же интересны актеры. Их не выпустили на сцену – пусто в комнате. Очаровательно пусто, очаровательно просторно и слишком светло, как по мнению Ласки. Она подозвала чародея… тот вошел, остановился с видом маленького мальчика, впервые попавшего на праздник.
- Ну же, нет времени по сторонам пялиться, - осадил себя почти сразу, хотя и попытался это сказать девушке. Ласка лишь пожала плечами, прокручивая в голове, как клинок входит ему куда-нибудь между ребер. Не смотря на то, что пялился по сторонам с ртом открытым, но дверь небольшую приметил, Сона же мимо такой прошла бы – ей намного больше симпатизировали окна.
Комната оказалась напичкана одеждой, в основном вычурной и парадной, но здесь были и теплые вещи. И даже относительно практичные. Первым делом Ласка вытянула тонкую завязку из какого-то корсета. Пятерней как-то собрав волосы в хвост, перевязала этим шнурком, чтобы не мешались. С такой прической девчонка на эльфийку больше походила – нескладную, слишком резкую, но эльфийку. «Надо будет их отрезать…»подумала Сона, убрав со лба вечно норовящую полезть в глаза прядку.

- Нет, не хочу стричься!
-Дура. Ты мальчишек неблагородных таких патлатых видела?
- Я не хочу быть мальчишкой!
- Ага, то есть ты хочешь быть не только ограбленной, но еще и изнасилованной?
- Давай нож.

Воспоминания вызывают улыбку, немного горькую, немного счастливую, из-за того, что они были. Девушка находит куртку, подшитую мехом изнутри, мужскую, правда, но ее это никогда не останавливало. Хорошо хоть позволили остаться в своей одежде, а не переодеваться в холодную тюремную робу – прекрасный подарок.
- Что дальше?

Отредактировано Ласка (2014-08-22 02:02:24)

Вариант с прыжком Соне не особо нравился, вне зависимости от того, на каком этаже они находились. Потому что снег хоть и был прекрасно мягким, даже когда его сверху сковывала кромка льда, теплее с каждым годом не становился. Искать черный ход, впрочем, тоже занятие не слишком благородное, ибо за каждым черным ходом внезапно могут оказаться покои принцессы или короля, или принцессы и короля одновременно… ну а что, в правящих династиях извращенцев хватает.
Лай. Ну, или что-то очень похожее на лай, только более визгливое и противное, впрочем, как и создание, которое его издает. Сона ранее никогда не видела столь маленьких и бесполезных собак, которых как будто ударили чем-то очень тяжелым по нахальной морде, видимо, заткнуть пытаясь. Псина тявкает, прыгает вокруг, даже пытается продемонстрировать подобие рыка – странно, как такая маленькая тушка способна издавать такие громкие звуки. Чародей, вооружившийся вешалкой, видимо тоже приятных эмоций по отношению к мохнатой тумбочке не испытывает, пытается ее утихомирить. Остается надеется, что к маленьким детям ночью его не подпустят, это могло бы обернуться инфарктом. Правда, неизвестно у кого именно. А вот мужской голос в отличии от лая пугал, заставил Сону сжаться, инстинктивно потянуться к поясу. Ну конечно, ножи отобрали ведь, вместе с прочими радостями жизни. Обидно было, что вернуть их вряд ли представиться возможность. Теперь будут валяться в каморке с прочими отобранными у пленников вещами, пылиться и ржаветь...
– А вы еще кто такие? Чего тут забыли? И кто вам разрешил трогать собаку ее королевского высочества?! – спрашивает щеголь, вошедший в гардеробную.
- Собака, - ответ на второй вопрос появляется еще перед тем, как Ласка успевает осознать, чего от нее хотят и что для этого придется делать. Вот она, реакция. И язык без костей тоже, но реакция звучит как-то более ободряюще. Придумать остаток ответа девушка не успевает, так как в глазах щеголя появляются неприятные искры, обозначающие движения мысли. На удивление быстро он связывает тюремную робу, отчасти скрытую шубой, и вести о побеге заключенных, вместе с колоколами разнесшиеся по замку. Открывает рот, вопит, собака ему вторит, встав на задние лапки, запрокинув голову и начиная выть. Прекрасный дуэт получился бы, после него даже глухой бард с тремя пальцами, поющий похабные частушки про русалок, рыбаков и их действия на берегу под деревом, был бы признан музыкальным гением. Маг стоял ближе. И, стыдно признать, среагировал быстрее – кулак его врезался в морду неудачного певца, заставляя того умолкнуть. Мог бы сорвать аплодисменты, если бы здесь было больше зрителей, помимо неблагодарной Соны. Правда, впечатление существенно испортило дальнейшее шипение, да ласка собственной холеной руки, но все равно это было довольно мощно. Собачка не прониклась, продолжала тявкать.
Они выскочили из гардеробной, как красны девицы из таверны, заполненной краснолюдами с их мнением, что все естественное безобразным быть не может. Чародей уже хотел бежать к двери, Ласка перехватила его за руку, потянула к окну. Перспектива прыжка в снег показалась внезапно весьма заманчивой и приятной. Какой этаж? Третий? Ну, третий не пятый, а пятый, в свою очередь, не восьмой, а восьмой… в общем, лучше не продолжать. Отпуская руку мага, девушка вскочила, нет, взлетела на подоконник, подобно ласточке – движение, отточенное годами, открыла окно, затем потянула колдуна к себе, наверх. Ее королевская псина, задрав свою королевскую морду, ударенную какой-нибудь доской, продолжала поливать беглецов визгливой бранью.
- Раньше летал? Нет? Ну ладно, все бывает в первый раз. Главное расслабься и попытайся не приземлиться своей магической мордой в какой-нибудь куст, целься в сугроб. На счет три – прыгаем, - провела краткий инструктаж Ласка. – Один…- после этого маг был нагло выпихнут из окна. Сама задерживаться тоже не стала, шагнула чуть в сторону, чтобы не приземлиться на спину колдуна, а потом выскользнула из окна.

Обычно, когда звучит цифра три, человек раньше не прыгавший из окон, стремиться сигануть обратно к более близкому полу, либо хватается за все, что подвернется под руку, лишь бы его не утащили в пропасть, коей кажется любой вид из окна. Поэтому Ласка и придала магу ускорения заранее, не успевая его дослушать. Видимо, зря – подобные проблемы надо будет на будущее учесть. Только, когда летишь со стены, уже немного поздно обдумывать свои ошибки и способы их исправить.
И хотелось бы сказать, что вся жизнь проносится перед глазами, только вот нету ничего подобного – слишком часто она уже прыгала и падала с различных поверхностей, чтобы это вызывало какие-то очень яркие ощущения. Хотя, обычно при этом никто не цеплялся за волосы, норовя выдрать из них неплохой такой клок – не зря пришла в голову мысль о том, что надо было их отрезать. Намекала интуиция, сволочь такая, не умеющая прямо заявлять о предстоящих неприятностях. Поэтому женщины всех и бесят порою. Даже Сону. Даже сама себя. Ведь как ни старайся, а парнем стать не получится, хоть помирай и заново рождайся, в новом теле. Впрочем, может быть сегодня как раз этим и закончится…
Вода обжигающе горячая, мгновенно пропитывает всю одежду, становящуюся отвратительно тяжелой и тянущую на дно. И все бы могло быть хорошо, если бы не одно маленькое, буквально крошечное дополнение. В Зеррикании улицы пустынны и залиты солнцем, а вокруг песок. Целые моря песка, по которым ходят верблюды, словно корабли, да бегают маленькие обаятельные лисички с гигантскими ушами-парусами. А нормального моря нет. И речек нет. Не в фонтанах и колодцах же плавать учиться – в первых мелко, а чтобы добраться во вторых до воды надо ласточкой сигать в темную яму, выбраться из которой потом проблематично. И ведром по голове можно получить, чтобы совсем уже радостно стало.
В общем, плавать Сона не умела. И приобретать этот прекрасный навык в ледяной воде и тяжелой одежде не самая гениальная идея. Девушка пытается барахтаться – уходит глубже. Пытается расслабиться – уходит еще глубже. Ноги сводит судорога, а легкие отчаянно требуют воздуха, словно она бежала, задержав дыхание, добрых полчаса. Изо рта вырываются последние пузырьки кислорода, стремятся к поверхности, туда, где виднеется круг света. А вокруг темно. Темно и холодно. Ничего не слышно.
Это как сон, из которого невозможно выбраться. Сковывает, обнимает, не дает пошевелиться, позволяет прочувствовать беспомощностей, ужаснуться ей, восхититься ей, возненавидеть ее и себя. Лед внутри, лед снаружи. Никуда от этого не деться. Глаза закрываются, отрезая любой свет, оставляет лишь холод и мрак.
Не страшно.
Когда знаешь, что богам глубоко плевать на одну из их ничтожных и скучных игрушек, единственное, во что остается верить – в отсутствие страха, ведь стоит на секунду впустить его в собственные мысли, открыть ему дверцу в реальный мир, и это будет означать поражение. А Сона проигрывать не любит.
«Не выживет» - в очередной раз твердит соседка, смотрящая на Сону с жалостью и презрением одновременно. Девочка еще совсем маленькая, мечется по постели, пожираемая жаром, видит кошмарные сны. «Не выживет» - уверенно заявляет один из мальчишек, стоящих вокруг, и смотрящих на ребенка, ими же избитого, лежащего в луже собственной крови и рвоты, который уже не может даже приподняться. И ведь… ошибались. Ласка слабая, хрупкая девчонка, упорно цеплялась за свое существование, борясь с обстоятельствами, людьми, собой, раз за разом опровергая это дурацкое предсказание.
Она открыла глаза. Взмах руками, рывок вверх, чуть ближе к поверхности, к тому единственному светлому пятну на фоне мрака. Этого недостаточно, чтобы выбраться на воздух. А легкие заполняет вода.

Сознание пытается потеряться в этой темноте, сбежать куда-нибудь подальше, покидая тело, обычно не слишком полезное, а сейчас и вовсе вредное. Усилием воли удается его удержать, не выпустить – в задницу попадали вместе и выход из нее искать тоже вместе надо. Терпеть больше не получается, попытка сделать вдох, вместо желанного воздуха в легкие снова заливается ледяная вода, жжется изнутри. Внезапно кто-то хватает, рывком притягивает к себе – и можно было бы подумать, что монстр какой, или какая-нибудь безумная кровожадная русалка из легенд моряков, которым эти девы не дали… Только вот очень маловероятно, что устроил бы кого-нибудь из морских существ ров вокруг замка в качестве дома. Да и тянули бы вниз, а не к единственному пятну света.
Оглушающий вопль над ухом, хриплый и воющий. Крик жизни, крик победы… Сама молчит. Сама пытается дышать, но легкие как будто отвыкли от этого, они заполнены водой до предела. Мокрое тело выкидывают на твердый лед, в свете луны кажущийся серебряным, словно нить, которая украшала шторы в замке. И остается только смотреть и понимать, как же прекрасно здесь, на поверхности, вдали от темного колодца воды… В то время как легкие сжимаются, с кашлем выталкивая из себя давящую жидкость. И кажется, что они тоже вот-вот выскочат из груди, прокатятся по скользкой кромке, сковывающей ров, исчезнуть где-нибудь в снегу до весны. И даже хочется на секунду, чтобы так и случилось, ведь вместе с ними уйдет и режущая боль, поселившаяся в груди, царапающая все изнутри.
Первый вдох. Наверное, так чувствует себя ребенок, только-только выскользнувший из материнского лона – ему холодно, ему больно, ему непривычно… Соседка говорила, что Сона не кричала, когда родилась. Она дышала, широко смотрела на всех гигантскими глазами, которые одни, казалось, существовали на смуглом лице, но молчала. Сейчас это не казалось бреднями сивой кобылы – на то, чтобы еще и кричать просто не хватало сил. Хотелось растянуться на твердой поверхности, подставляя собственное тело лунному свету, и просто наслаждаться возможностью дышать, постепенно чувствуя, как уходит из груди дикий зверь. Но если уж судьба придумала какой-то своеобразный и жестокий сюжет, нашла идеальных жертв на роли главных героев и начала представление, она не будет давать передышек, решит гнать до конца, проверяя, сколько выдержат ее игрушки. Со свистом рассекает воздух стрела. Мимо. Не попасть в неподвижную цель, когда все вокруг освещает луна – на это нужен талант.
Магу сложно говорить, его голос еще более хриплый, еще более шипящий чем там, в тюрьме. Одежда липнет к телу, и даже самый легкий порыв ветра заставляет почувствовать острые ледяные игры, впивающиеся в кожу. Мужчина помогает подняться, едва ли не тащит девчонку на себе, хотя сам готов вот-вот повалиться. Рядом вонзается очередная стрела. «Надо будет выяснить, кто охранников стрелять учит, и послать ему цветы» - закрадывается шаловливая мысль, план на будущее. Сона даже пытается рассмеяться, но звук, вырвавшийся из горла, больше похож на лай охрипшей собаки, отдается мгновенно уколом в легкие. Посиневшие губы онемели, не хотят шевелиться. Девушка внезапно заваливается слегка на бок, удерживаясь на ногах лишь благодаря магу. Пальцы обхватывают стрелу, выдергивают ее изо льда. Это машинальное, даже необдуманное действие, точно так же Ласка когда-то сунула в карман осколок кости… и пригодилось ведь. Чародей тащит дальше. Бежать по снегу сложно, он подминается, проваливается под ногами с хрустом, и кажется, будто вот-вот снова упадешь обратно в воду.
Но лед сменяется землей. Они падают рядом с ближайшим сугробом, совершенно замерзшие, окончательно выбившиеся из сил. Дрожь настолько сильная, что кажется, будто слышно, как гремят внутри кости, трутся друг об друга. И внезапно… холод отступает. Боком она ощущает прижавшегося чародея, чувствует тепло. Какое-то неестественное, магическое. Вот и верь после этого магам, что колдовать разучились. Ласка чуть поворачивает голову на бок, утыкается лицом в плечо мужчины, прячась от ветра, и от мира, по детски веря, что стоит закрыть глаза, как все неприятности исчезнут. Не срабатывает, как всегда не срабатывает. И мокрые ворсинки шубы больно колются.
- Потому что оно осталось в прошлом… - чуть погодя, отвечает девушка. Голос бесцветный, сиплый, лишенный любых звонких ноток. Есть ли смысл недоговаривать что-то, когда собеседник все равно читает мысли? Ласка приподнимает голову, смотрит на него в упор, пытаясь разгадать, ждет ли он продолжения, догадывается ли о его существовании… - И потому что, когда меня называют им, я жду продолжения.
«Эльфийское отродье».
«Ублюдок».
«Подстилка».
- Нам надо идти – охранники вряд ли будут ждать, когда мы сами вернемся и попросимся обратно в камеру, - хотя в тюрьме и то теплее было.

Пальцы мягко касаются пряди волос, убирают ее за острое ухо, чтобы не лезла, не совалась в глаза жидкой грязью, отражающей огонь. Никакой чистоты, никакого света – все тело Соны будто бы намекает о том, кто она по происхождению и как к ней стоит относиться. Особенно видно это зимой, на фоне нетронутого людскими ногами снега, блестящего, словно светящегося изнутри, готового посоревноваться в этом с луной. Надо встать, надо идти, но тепло, исходящее от мага, притягивает к себе, словно сеть, которую невозможно порвать, более того, которой не хочется сопротивляться. Самой ужасной ловушкой является та, которая нравится жертве, взывает к ее слабости. Так голодный медведь, проснувшийся зимой, пойдет к куску мяса, даже чувствуя вокруг ненавистный запах человека, догадываясь, что там скрывается капкан, или отрава…
А потом все заканчивается. Непокорная Сила выскальзывает из рук чародея, щелкает его по носу, оставляя его, растерянного и ослабленного, наедине с воровкой, жмущейся подобно котенку. И как только магия уходит, Ласка мгновенно отстраняется, прикусывает изнутри губу, недовольная и сердитая. Маг выругался, Сона лишь повела плечом, чуть разминая его по недавно появившейся привычке, наслаждаясь тем, что рука двигается свободно и легко, без малейших заминок.
- На людях – Лайя, - в зерриканских именах редко кто разбирается, особенно из обычных кметов. Очень удобно – можно назвать любое нагроможденье букв, более-менее ложащееся на слух, оправдывая тем, что настоящее звучит еще хуже, еще длиннее. – Наедине… - заминка. Великий вопрос, сказать ли правду, хотя бы ее часть, или же полностью соврать. Девушка поднимается на ноги, чувствуя все еще острые иголки, чуть впивающиеся в мышцы, но терпимо. Накинула капюшон на голову, не взирая на то, что тот мокрый и тяжелый. – Если совсем не ложится на язык - Ласка.
Передышка была короткой. Ее хватило, чтобы окончательно восстановить дыхание, прогоняя желание выплюнуть легкие, и чтобы одежда хоть немного просохла, по край ней мере перестав настаивать на совсем близком знакомстве с телом. Чародей так же поднялся, неуклюже и неловко, почему-то напоминая мальчишку, потерявшегося в лесу. Даже не смотря на бороду и общую запущенность вида. Они направились к лесу. Сугробы здесь были еще глубже, в какой-то момент Ласка просто провалилась по пояс. К сожалению холод был не настолько суровым, чтобы проморозить снег до основания, однако людям и этого было вполне достаточно. В итоге пришлось выбираться на дорогу, протоптанную сотнями путников на своих двоих, на лошадях, рядом с лошадями и в других интересных позах.  Маг затормозил. Он дышал тяжело и прерывисто, окончательно устав после борьбы с сугробами. Ласка же старалась не показывать своей утомленности, хотя с удовольствием бы снова упала в снег, вырыла в нем где-нибудь норку и осталась в ней зимовать. Хотя, для этого бы пришлось рыть. Она огляделась, прикидывая, где примерно находятся. Эта дорога, насколько понимала девушка, должна была вести как раз в Третогор – слишком широкая, слишком аккуратная. Прикинуть, в какой стороне находится город, тоже не слишком сложно, они шли по лесу прямо, не сворачивая. Ласка чуть кивнула. Повезло магу, он путешествовал в компании универсальной карты, которая никогда не признается в том, что не знает, куда надо идти. Но сейчас девушка была почти уверена в выбранном направлении.
- По дороге будет дольше, но в лесу труднее передвигаться. И следы более явные останутся, если, конечно, снегопад не начнется, - сразу предупредила девчонка, поднеся руки ко рту и подув на ней. Дыхание не спасало, лишний раз холодило кожу, сунуть конечности в карманы было бесполезно, так было еще больше шансов их отморозить. А пальцы очень хотелось бы сохранить все, в целости и сохранности. Ласка развернулась и пошла по краю дороги в сторону, противоположную от города. Она точно знала, куда надо направиться.
Трактирщики всегда были болтливы, как сороки, и падки на блестящие монеты, их было слишком легко перекупить. Поэтому Ласка предпочла приплатить одному из дедков в деревне, недалеко от столицы, чтобы остаться у него в свободной комнатке. И чтобы присмотрел за вещами да кобылкой безымянной пару дней. Сейчас Сона одновременно радовалась и жалела, что решила сделать именно так. Радовалась, потому что в Третогор возвращаться было, мягко говоря, опасно. Жалела потому что деревеньку можно было найти и поближе.

Зима подобна зверю, яростному и жестокому, ненавидящему людей. Она подкрадывается на мягких лапах, специально наступая на ветки, на листья, давая жертвам почувствовать свое приближение, вызывая у них ужас и лишая способности мыслить здраво. Иногда отступает, махнув хвостом, с которого летят крошечные снежинки, не приносящие ничего, кроме облегчения и радости: «Зверь ушел». Они тают в лучах мягкого, ленивого солнца, уходят в землю, питая ее, насыщая, давая иллюзию спокойствия и безопасности. Жестокая игра: подступить, отступить, обмануть, провести, дать надежду и убить ее, а затем снова воскресить из пепла… Прыжок. В тот момент, когда жертва уже отчаялась, знает, что некуда бежать и ждет, когда клыки сомкнуться на ее теле. Прочувствовав весь страх и ужас, насадившись им, принести долгожданную смерть на своих когтях. Или в тот момент, когда снова трепещется птичка-жизнь, радостная и счастливая, верящая всем своим большим сердечком в то, что опасность миновала. Уничтожить ее взмахом лапы. Обе игры безжалостны, невозможно сказать, какая из них является более жестокой.
Каждый порыв ветра обжигает, похожий на удар плети, даже кажется, что оставляет следы, добавляя новых шрамов сквозь одежду. Рука скользит по руке, растирая пальцы и ладони, до тех пор, пока чародей не протягивает перчатки, объясняя свою доброту, словно боится, что Ласка откажется. Но воровка ведь бессовестна, даже не думает противиться, лишь кивает, натягивая неожиданный подарок. Она не говорит, боясь услышать собственный голос, хриплый и безжизненный. Или не услышать его вовсе. Перчатки норовят свалиться с маленьких рук, слишком большие.
Ветер завывает все более яростно, оглушает. Нападает, словно игривый пес, желающий сбить хозяина с ног, чтобы облизать его лицо. Или загрызть, потому что человек позволил себе думать, что полностью одомашнил собаку и может не бояться ее. Снег лезет в глаза, заставляя щурится, опускать голову ниже, идя практически вслепую. Единственная радость – не будут преследовать в такую бурю. Да еще и в этот день… Маг нагоняет, хватает за руку, притягивает к себе, вновь распространяющему тепло, неспособное согреть.
Страшные сказки рассказывают люди про подобные дни, когда граница между силой и людьми особенно тонка. Магия сейчас особенно жестока, она ищет крови, ходит по домам, стучится в двери, чтобы забрать того, кто посмеет открыть. И нет для нее большего подарка, чем путники на дороге. Конечно, это просто сказки, слова, нанизанные словно бисерины на нить сюжета, делая его изящно-интересным, захватывающим дыхание слушателей… Но иногда… иногда нить-основа настоящая.
Ветер заглушает любые слова, и те, которые надо сказать, и те, которые лучше оставить при себе. Но им и не нужно общаться, что понимать друг друга. И мысли обоих текут примерно в одном направлении: свобода лучше… просто лучше, не важно, с чем ее сравнивать. И кажется, что можно почувствовать ее вкус на губах, горький и пряный, как зерриканское вино. Для Ласки. Для чародея это нечто другое.
- Стужа… Смерть…
Голос, едва уловимый, сливающийся с ревом ветра, словно являясь его неотделимой частью. Ласка вскидывает голову, осматривается, щурясь, проводит рукой по глазам, стряхивая снег, налипший на ресницы, выкрасивший их в белый цвет. Маг вскочил на ноги, порывисто, словно песня придавала ему дополнительных сил. Девушка взглянула в ту сторону, куда повернулся мужчина…
Тепло. Зелень. Три существа в белых платьях… и манит, так легонько манит, зовет к себе эта картина, эти девушки, их волшебный танец, их голоса… Чародей уже сделал несколько шагов в ту сторону, оставляя после себя глубокие следы в снегу. Ласка проворно поднимается, быстро следует за мужчиной... и придерживает его за руку, стараясь не подпускать ближе к волшебной поляне, заставляет повернуться к себе.

…Бродят они по свету в поисках покоя,
И тех кого увидят, за собой уводят,
Опасайся путник выходить ты ночью,
Оставайся дома, коли выжить хочешь…

Манит тепло, зовет к себе, обещая согреть после этой вьюги, очистить ото льда, нарастающего кромкой внутри и снаружи. Хочется забыть обо всем, погрузиться в зелень, сверкающую подобно драгоценному камню среди холодной белизны, оттененной синим, наплевав на прошлое, далекое и нереалистичное, на будущее, шагающее под руку со смертью, ни на секунду не закрывавшей своих пронзительных голубых глаз. Есть ли разница, где настигнет, если все равно не предрешено спокойствия и старости?

…Объятьями укроют и слов прошепчут сласть,
И коли ты их встретишь, не сможешь не пропасть,
Пойдешь ты с ними вольный, как пташка по весне,
Чтобы навеки жить в магическом их сне.

Грязная ругань разрезает волшебную мелодию, издаваемую тремя девами. Взгляд чародея злой, как будто он готов собственными руками порвать девчонку, мешающую ему добраться до желанного тепла, внезапно проясняется: появляется в нем осознание происходящего. Девушка кивает в ответ на его предостережение, усмехаясь уголком губ - ведь сам маг поддался колдовству чужому, коли такое было. Может, именно на него направили в основном чары, посчитав более сладкой добычей, чем обычная воровка. А может он просто сам хотел поддаться этому теплу, сам хотел уйти.
-  A’baeth me aep arse, - мгновенно среагировала Ласка на слова одного из этих существ, а может самой зимы, не желавшей лишаться своей добычи в такую чудесную ночь. Голос девчонки чуть дрожал, но вовсе не страх тому был причиной, лишь мороз, стремящийся парализовать голосовые связки. И все замолчало, как будто оскорбленное этим грубым предложением, лишь снег хрустел под ногами, да выл ветер, которому все равно было на разборки людей и нечисти, он просто хотел продолжать свое развлечение.
И в сказках смышленые и хитрые люди могли спастись от зимней ночи, обмануть ее, сбежать, чтобы вернуться в свой дом и зажить счастливо. А о пережитом вспоминать лишь напившись, что приходилось бы делать каждый раз, как завывает ветер, отпугивая прошлое алкоголем, не давая ему хода в помутненное сознание. Но это ведь не сказка…
Не слишком приятно уткнуться в колючий снег лицом, особенно когда сверху прижимают чужие руки, одна из которых лежит на затылке, а вторая впивается в плечо, сжимая так сильно, что кажется, будто хочет вдавить собственные пальцы в кожу. Ласка перехватывает чужое запястье, оттягивает его в сторону, стремясь оторваться от сугроба, в который настойчиво ее пихали. Ногти короткие, вонзаются в нечто сухое, на ощупь напоминавшее пергамент, но тварь даже если и чувствует боль, то не обращает на нее внимания. Однако как-то девочке удается извернуться, выбраться из под этих тисков. Куртка скользкая от снега, несколько движений и чужие пальцы съезжают с нее, освобождая плечо, хотя по ощущением кажется, будто кости в том месте как минимум потрескались. Сона резко откатывается в сторону, пытается встать на ноги – ей даже помогают в этом нелегком деле, но лишь для того, чтобы откинуть в сторону одного из деревьев. Ветки того трещат, трутся друг об друга, освобождаясь от снежного одеяла, падающего вниз сплошным комом. Спина за такие удары не поблагодарит, а осесть девчонке на землю не дают, прижимают ее к стволу, удерживая за шею.
Голубые глаза. Смерть, жизни, зима… капитан стражи, чародей… Ласка цепляется за чужие запястья, пытается отпихнуть их от себя, она хочет закрыть глаза, чтобы не смотреть в этот холод, приблизившийся к ней настолько близко, что можно было бы ощутить дыхание, если бы мертвые могли дышать. Лишь крупицы воздуха попадают в легкие, этого достаточно, чтобы сознание не отключалось долгое время, наблюдая за тем, как его медленно убивают. И выкарабкаться теперь бесполезно, не хватает сил. Девушка нащупывает в кармане обломок стрелы, сунутый туда когда началась буря. Перехватывает удобнее, сжимая древко, а затем резко вгоняет острый наконечник в глаз довольно материального призрака.

Отредактировано Ласка (2014-08-30 20:25:41)

В этом крике собрано все: и завывания ветра, и стоны деревьев, и рычание диких зверей, сплетаются тесно в один комок, настолько, что кажется, будто не могут вовсе существовать по отдельности. Мертвые чувствуют боль, когда оживают, когда вылезают в людской мир, и пытаются иметь дело с людьми. А жидкость, сочащаяся из глаза, намного темнее крови, она заливает искаженное лицо, попадает на руку, спрятанную под перчаткой. Стрела движется назад, выскальзывает из темной глазницы. Ласка искренне ждала, что кровь у этого существа будет голубой, но так тоже вполне неплохо. Дышать становится труднее. Новый замах, острый наконечник буравит второй глаз, вызывая еще одну волну криков, от которых, кажется, готовы лопнуть барабанные перепонки. Руки монстра разжимаются, Ласка соскальзывает по стволу на снег к ногам призрака, жадно хватает ртом холодный воздух, не заботясь о том, как потом это отразиться на здоровье. Стреле не за что цепляться, она падает рядом, снова оказывается схвачена цепкими скользкими после странной альтернативы крови пальцами. Хочется верить, что существо, испытывающее боль и истекающее чем-то жидким из ранений может умереть второй раз. Только вот для этого нужен огонь или серебро. Или хотя бы кинжал, которым можно будет порезать создание на маленькие части. Вот в такие моменты явно не хватает ведьмака рядом.
Призрак запрокинул голову, держится за свои глазницы руками, не прекращая выть. Он взбешен, он ранен, и запутан, не знает, на какое из этих чувств в первую очередь обратить внимание. Ласка пытается отползти куда-то в сторону. За спиной духа внезапно вспыхивает яркое пламя, прибавляются еще крики… Черт подери, Кенхельм же маг! Плевать, бывший, настоящий, будущий, главное, что сейчас огонь хоть немного послушен ему.
Правда, дальнейший план действий не дает придумать ослепший призрак: желание крови и мести пересилило все остальное. Он наклоняется, его нечеловечески длинные пальцы впиваются в плечо девушки, резко вздергивают ее вверх. Сона взвыла от боли, ощущая, как хрустят кости, оттянутые весом остального тела вниз, составляя вполне достойную конкуренцию мертвым девушкам, прикусила губу, переходя на хрип. Рукой она прошлась по застежкам куртки, выскользнула из рукава… извернулась, для чего пришлось лишь сильнее насадится на большой палец, проходящийся под ключицей, приземлилась в снег, умудрившись даже не упасть в него целиком, оставив призрак сжимать лишь пустую одежку. Казалось, что кожа на плече не выдержала и порвалась, впуская в себя инородный предмет, но проверить эту догадку времени не было. Пока мертвая женщина не сообразила, почему внезапно так легко стало держать нечто обмякшее, девчонка отскочила в сторону. Как раз вовремя для того, чтобы увидеть брызги крови, легшие на снег. Слишком светлая, чтобы принадлежать кому-то из этих тварей.
Сначала не осталось цензурных мыслей. Затем мыслей вообще. Кем ей был этот чародей? Обычный пленник в камере смертников. Обычный соучастник побега. Обычный человек, который снова нырнул в прорубь…
Агрессивные ласки часто нападают на более крупных хищников, в большинстве случаев погибая в этой неравной борьбе. Однако иногда они успевают перегрызть своим противникам горло…
Сона несется к женской фигуре, тянущей человека по снегу. Не добегая нескольких шагов, она отталкивается от снега, прыгает… массы хрупкого тела недостаточно, чтобы повалить кого-то даже неожиданным ударом, девчонка виснет на спине призрака, предплечьем упираясь в холодный подбородок, заставляя откинуть назад голову… наконечник входит в обнаженную шею, легко прорывая сухую и тонкую кожу.

В такие моменты Сона искренне жалеет, что она не глухая хотя бы на одно ухо, желательно на то, рядом с которым раздается крик-визг и прочие прелести ранений. Вот что сделало бы нормальное существо? Завалилось бы в снег и подохло бы от глубокой раны, заражения крови, медведем было бы задрано, ну хоть что-нибудь. Только призраков правилам приличия, видимо, никто не учил – тварь дохнуть отказывается, верещит, хватается за рыжие волосы, пытаясь оторвать от себя мелкую девчонку, цепляющуюся за него мертвой хваткой. Ласка сильнее всаживает наконечник в чужое горло, так что уже касается рукой трещащей кожи, сама при этом пытается увернуться от когтей, желающих испортить миловидную мордашку. Даже какое-то время удается, пока призрачная женщина не отпускает волосы, начиная действовать другой рукой. Ее когти вонзаются в кожу за ухом, делают полукруг, оставляя за собой глубокие порезы, проходятся по виску… Когда они уже касаются щеки, Ласка все-таки выпрямляет руку, морально и почти физически готовая приземляться обратно в снег и драпать куда-нибудь. Только вот кто же даст. Пальцы смыкаются на кисть, резко выворачивают ее, дергая обратно, перекидывая девчонку через плечо, но не давая ей упасть, удерживая за руку, пронзаемую пульсирующей болью, накрывающей волнами. Сона пытается отбиться, попасть ногой по чужому худощавому телу.
- Он уйдет со мной, - шипит существо, снова вонзается в плечо девушки своими когтями, напоминая ревнивую девку, желающую отомстить за отбитого возлюбленного: волосы вырвать, глаза выцарапать, а потом еще и сожрать остатки – в общем-то, типичные женские желания. Только так называемый возлюбленный сам не слишком рад подобной поклоннице, что и демонстрирует, неуклюжа приблизившись и вгоняя гребень призраку между ребер. Тот снова начинает завывать, но теперь от этого крика не хочется прыснуть кровью из ушей – он слабее и человечнее, что ли… по край ней мере умирает тварь вполне себе по-человечески, лежит пока еще податливым телом под Кенхельмом, раз за разом вгоняющим в него гребень, словно первого раза мало. Боясь, что снова восстанет или желая отомстить…
- Если бы мы были ближе к тюрьме, то пошли бы сдаваться, - с легкой усмешкой пошутила уже вставшая на ноги Ласка, прикрывая глаза. Ресницы хотели слипнуться, капельки растаявшего снега норовили вновь замерзнуть, не позволяя больше никогда посмотреть на мир, целой рукой девчонка быстро провела по ним, лишая этой возможности. Вторая висела вдоль тела, и не было никакого желания смотреть на нее, трогать, пытаться пошевелить в попытке оценить степень повреждений, да даже просто снять перчатку – по край ней мере так удавалось притворяться, что все нормально. Хотя бы на какое-то время.
Не раз Соне в детстве обещали сломать руку. Вечные попытки других людей осуществить данное обещание невероятно сблизили девушку с этими своими конечностями, заставляя печься о них едва ли не побольше, чем о голове. И сама идея о том, что с ними нечто может случиться казалась абсурдной, заставляя девчонку игнорировать боль, упрямо повторяя про себя, что все нормально. Отвлек Кенхельм, упавший на колени, опустошающий и без того пустой желудок. Девчонка чуть кивнула. Гребень спрятать было некуда, искать куртку, возвращаясь к месту, где совсем недавно торчала безглазая, как-то не очень хотелось. Да и сейчас она все равно будет лишь висеть грузом, неспособная удержать тепло, которого уже не осталось.
- Вставай. Учти, я тебя не потащу, оставлю в сугробах помирать. Ну, либо буду пинать, поверь, лететь из сугроба в сугроб не слишком приятно. Обопрись на меня, - раздавала команды Сона, пытаясь приободрить чародея, которого каждый порыв ветра шатал, словно молодое деревце, из стороны в сторону. Которого все так же рвало. Хотя бы кровь не шла, облегчая им обоим жизнь. Потому что Сона, противореча собственным словам, упорно попыталась бы тащить его, несмотря на недееспособность одной руки.
Медленно приблизилась деревня. Не смотря на холод и усталость, девчонка не пошла по небольшим растоптанным улочкам, потянула мага обходить дома. Они приблизились к одной из избушек, Сона ногой постучала в дверь.
Тишина.
Снова стук, прикушенная нижняя губа. Скрип, в проеме показались знакомые очертания старческого лица, затем дверь распахнулась, впуская гостей в теплоту помещения.
- В комнату не заходил? Вещи на месте? Бадья есть? – три вопроса, три кивка. Был у этого дедули еще один несравненный плюс перед всеми остальными – он был немой. – Отлично. Обеспечишь горячую воду? За отдельную плату, разумеется.
Разобравшись с бытовыми вопросами Ласка потянула Кенхельма к небольшой комнате, расположенной у печки. Гребень оказался на стуле, чародей на кровати, Сона у собственных сумок, аккуратно вытряхивая из них все содержимое.