Ласка, Ласка, глупая девчонка, когда же ты угомонишься?
В этом возрасте девчонки уже рожают второго, а то и третьего ребенка, давно оставив всякие мысли о приключениях, найдя их и в семейной жизни. А ты все носишься, безумная, из города в город, нашептывая пьяным мужикам в тавернах небылицы, а после обворовывая их. Пытаешься хоть немного походить на выдуманный тобою же идеал, но прекрасно знаешь, что не достигла такой вершины мастерства. И может быть никогда не достигнешь, слишком наглая, слишком упрямая, не желающая уступить, прогнуться немного под общественные законы, написанные для тех, кто хочет выжить.
Дура.
Разве можно так откровенно плевать людям в лицо, указывая на их ошибки, стремясь доказать, что хоть в чем-то превосходишь их? Разве можно утверждать, что способна выкрасть кошелек незаметно, даже если на тебя будут смотреть, а потом нагло демонстрировать предмет спора с улыбкой дерзкой и дикой? Не простят тебе такого. За дерзость серых глаз, за звонкий голос, острый, как игла, за уши, торчащие из-за прядей волос, как у ослицы?
Ты еще молода. Ты когда-нибудь поймешь. Если раньше тебя не прикончат в подворотне, перед этим окончательно лишая тех остатков чести, которые ты так рьяно бережешь, волком глядя на любого, кто хотя бы посмеет пошутить об этом? Волком смотришь, но не волк. Слишком маленькая, слабая, самоуверенная, чтобы стать опасным хищником.
Вот снова приходиться убегать, а об бедро бьется бесполезный кинжальчик, который не защитит, карман приятно оттягивает чужой кошель, полный мелких монет. А сзади доносятся крики, которые не больно то ранят или заботят – доводилось слышать вещи намного хуже, от намного более неприятных людей. Вдруг кто-то хватает за шкирку. Девчушка пытается выскользнуть из цепких рук, но это возможно сделать лишь расставшись с рубахой. А ноги почему-то внезапно перестают слушаться, не хотят нести дальше худощавое тельце. Сона молчит, лишь выворачивается, чтобы увидеть, кто же схватил. Женщина. Странная женщина, красивая, даже неестественно. Только губы… нет в них ничего живого. Ласка смотрит на эти губы, не отводя взгляда и даже не понимая, насколько грубо и бестактно ее поведение.
Голос звучит в голове. Рот не раскрывается, но девочка отчетливо слышит слова – редкие бровки скользят вверх, а глаза становятся еще больше, чем обычно, в них появляется новые эмоции: безграничное удивление и любопытство. Но тут же собирается, тут же возвращает привычно дерзкое выражение лица.
- Меня не поймают, они слишком медленные. А даже если так… я смогу себя защитить! – сообщает девочка, обхватывая пальчиками рукоятку кинжала. Слишком быстро, слишком уверено, чтобы можно было поверить в то, что ее слова являются правдой. Тонкие губы изгибаются в улыбке, которая недоступна женщине, но девочка выжидающе смотрит на нее, ожидая подобного жеста в ответ.

Что могут сделать взрослые мужчины с маленькой девчонкой, неспособной защитить себя?
Вэя старалась. Она упорно заставляла девочку поднимать оружие, учила блокировать удары и нападать, посвящала тренировкам каждую свободную минуту. Но каждый день приносил лишь отчаяние вместо результатов, осознание того, что природу не изменить – из полукровки не получится воитель. И зерриканка говорила об этом, предупреждала намеками, не желая окончательно убивать маленького светлячка надежды, живущего в ребенке. Твердила, как заклинание, что из ласки не получится волка, и в тоже время знала, что не получится и другого зверя, который не будет нарываться на неприятности, словно смерть не знает о его существовании.
Женщина общается глазами. Она не открывает рта, уголки ее губ неподвижны, словно у статуи, и все равно Соне кажется, будто она улыбается. Мягко, с каплей горького сожаления, лишь оттеняющей вкус этой улыбки. Кивок. Знает, быть может даже лучше, чем кто-либо другой в этом диковинном мире. Ласка склоняет голову, смотрит на землю, сухую и выцветшую, словно серую. Непохожую совершенно на песок ее родного города, напоминавший золото. Это осень. Почти зима, почти сон, почти смерть. «Золотой дракон ненавидит эти места» - проскальзывает в голове мысль, приходящая не в первый раз. Внезапно начинает покалывать мышцы ног, как будто бежать довелось легко, но долго. Или нет, не бежать. Скорее сидеть в не слишком удобной позе. Незнакомка чародейка, конечно чародейка и иначе быть не может.
- Я не первый день с ним хожу, чтобы раниться. Я умею обращаться с оружием, - в тоне даже слышится нотка обиды, но клинок осторожно входит обратно в ножны, сливаясь с ними в одно целое, будто никогда и не извлекался. Движение простое, привычное, отработанное до такого состояния, что кажется даже красивым.  Снова поднимает голову. А чародейка смотрит, внимательно и пристально, словно желая изучить девочку, словно какого-то интересного зверька. И взгляд ее очень похож на взгляд Вэи, когда они впервые встретились, чем-то очень неуловимым. Девушка проходится рукой по волосам, стараясь пригладить растрепанные пряди, на которые совершенно не действует закон гравитации, словно стыдясь своего неухоженного, неаккуратного вида.
- Нет… ничего эльфийского нету во мне, - чуть поджала губы, непритворно обиженная, неспособная еще скрывать свои эмоции, становившиеся особенно яркими, отчетливыми на этом подвижном лице. – Ничего, кроме ушей.
Сложно быть полукровкой, не только из-за того, что большинство людей относятся с недоверием, презрением, а даже законченные пьяницы, валяющиеся в луже, считают себя выше и лучше. Сложно, потому что сам не знаешь, кем являешься, к какому из народов ближе. За тринадцать лет, проведенных в Зеррикании, Ласка не видела ни одного эльфа, но ей неустанно повторяли, что она не такая, как другие, отличается от них ушами, кровью, как будто та не такая же красная, как у любого человека. И никто не поддержал, никто ничего не объяснил и не помог посмотреть на сложившуюся ситуацию иначе. Сона возненавидела в себе эльфа. Сона возненавидела в себе человека. Она не хотела принадлежать ни к одному из этих народов.
Слушая речь чародейки, девочка смущенно потерла кончик носа рукой, словно уличенная в какой-то постыдной вещи, как смущалась всегда, когда приходилось признаваться в том, что нечто не получается. А воспоминания о зеленых волосах еще долго не оставят эту головку.

Вздох. И почему запахи всех городов на севере так похожи друг на друга? Конечно, быть может, существа, обладающие более тонким и чутким обонянием, могли найти тысячу различий, однако Сона к их числу не относилась. Эльфийские глаза. Как это ужасно звучит. Порыв ветра отвлекает чародейку, заставляет ее чуть вздрогнуть, обрывая свою речь. Ласка стоит прямо, совсем маленькая по сравнению со стенами домов. Не двигаясь, только глядя на магичку внимательно и пронзительно, желая посоревноваться с ветром, кто первый проникнет сквозь кожу, залезет в нутро, изучая все, что спрятано там от людей.
- Ведь людей с карими глазами не относят к какой-то другой расе. Это просто внешность. Она не определяет, кем должен являться человек, что в нем есть. Эльфы не воспитывали меня, не учили меня. Во мне нет ничего от них, - выпаливает на одном дыхании, чтобы растворилось в дуновении осени, шумном и порывистом, еще терпимо холодном, но несущим с собой не свежесть, а сырость и запах плесени.
- Пошли со мной, - это не просьба, и не предложение. Приказ, которому нельзя противиться, но если хочется, то можно. Ласка замерла на несколько секунд, глядя на спину удаляющейся женщины, уверенной, не привыкшей, нисколько не сомневающейся в подчинении, в том, что девочка последует за ней. «Иди за ней» - шепнул мягкий голосок интуиции, заглушающий природное недоверие. Девочка прикусила нижнюю губу, затем решительно и быстро последовала за чародейкой. Почему-то казалось, что чародейка не сдаст, не обманет. По край ней мере хотелось в это верить.
Виной всему было то одно выражение в глазах, присущее всем женщинам, принесшим в жизнь Ласки какое-то добро, не давшим ее душе окончательно пропасть в ненависти ко всему миру человеческому. Так смотрела одна из соседок, разгонявшая свору мальчишек, так смотрела жена купца, однажды давшая сладкий персик, так смотрела Вэя. Мужчины тоже встречались добрые, хорошие, но не было в их действиях мягкости и нежности, присущей женщинам. Под взглядом чародейки девчонка словно расцвела, засветилась изнутри, приласканная этим одобрением.
Каблуки магички цоколи по каменным улицам, Ласка же передвигалась бесшумно и быстро на мягкой подошве сапог. Единственное, что во всем наряде было ей по размеру, так это обувь, немного стертая и старая, но очень удобная, плотно прилегающая к маленьким ногам и не норовившая свалиться при каждом шаге. Вопрос женщины застал мелкую врасплох, заставляя чуть замедлить шаг, опустить голову, снова разглядывая землю. Раздумывая о том, как представиться. У нее еще не выработался рефлекс называть фальшивое имя так легко, будто оно было истинным… С другой стороны, разве было что-то настоящее в том наборе букв, который дали при рождении, вряд ли размышляя об этом дольше, чем одну секунду.
- Ласка… - в этом прозвище было больше правды, больше честности, чем в том, что придумала мать когда-то давным-давно, наверняка уже совсем забыв и о нем, и о ребенке, что его носил. Вряд ли она сильно переживала, когда дочка исчезла. Может быть даже не заметила, что в доме стало меньше на одного человека.
На вой собаки девочка среагировала вскинутой головой, оглядываясь в поисках зверя, нахмурилась, когда послышалась ругань мужская, сморщив нос. И снова единственные существующие звуки – цоконье каблуков и редкие завывания осеннего ветра. Они подошли к зданию, красивому настолько, что девочка даже предположить не могла, что скрывается за его стенами. Ласка замерла, недоверчиво косясь то на чародейку, то на дверь, пытаясь представить, что может поджидать внутри. И все-таки среагировала на кивок женщины, медленно подошла ближе, похожая на лесного зверя, еще непуганого людьми, но подозревающего, что от них могут быть неприятности. Окончательно убедил подталкивающий в спину порыв ветра – девушка вошла в незнакомый дом.

- Нет, - острые плечики, чуть сглаженные тяжелой тканью рубахи, подскакивают вверх, в жесте неловком и неуверенном. – Я просто не знаю их. И не хочу быть одной из них.
Глупо ненавидеть кого-то лишь за его принадлежность к какой-то расе. Эльфы, люди, оборотни – какая, в сущности, разница? Ласка изначально относиться ко всем одинаково, окруженная тонкой стеной недоверия и неприязни, которую очень легко сломать одним добрым жестом или даже взглядом, но точно так же легко ее и укрепить, нарастить на ней новый слой лишь намеком на жестокость. Они попадают в длинный коридор, кажущийся невероятно теплым после промозглого воздуха улицы, а навстречу выходит строгая женщина, несущая в руках свечу. На чародейку она бросает легкий взгляд, ее же гостье уделяет больше внимания, заставляя девочку съежится, опустить голову, вцепившись в низ рубашки и чуть сжав его руками смущенно. Ласка чувствует себя грязной, ей кажется, что ее сейчас попросят покинуть дом, или, что еще хуже, накричат, угрожая позвать стражу, заявят, что воровкам делать здесь нечего, словно занятие девочки написано у нее на лбу большими буквами. Но нет, женщина не произносит ни слова, как и чародейка – только оценивающе смотрят на полуэльфийку. Затем, все так же храня молчание, магичка направляется по коридору, воспринимая то, что Сона идет за ней, стараясь ступать лишь на носочки, как само собой разумеющееся. Короткая заминка перед последней из ряда дверей, открывая ту, затем девочка получает легкий и мягкий толчок в сторону. Она подчиняется ему, притихшая и послушная, проскальзывает в комнату, все сильнее ощущая свою отдаленность от мира, в котором проживала чародейка. Взгляд скользит по стенам, по мебели, внимательно изучая каждую особенность помещения, по привычке прикидывает воровка, куда можно будет спрятаться, или убежать, если возникнет такая необходимость. Чародейка не дает много времени осмотреться, почти сразу следует новый приказ.
Ласка не боится оставаться при ком-то обнаженной, тем более если эта женщина. Нету в ней той смущенности перед наготой, так присущей целомудренным аристократкам и маленьким крестьянским девочкам, все еще верящим в прекрасных принцев и невинность перед первой брачной ночью. И хотя она уже перевалила за тот возраст, когда представительницы прекрасного пола выходят замуж, но выглядит все равно ребенок-ребенком. Особенно когда одежда оказывается снята и сложена на тумбочку – тело ее худое, щуплое, как у мальчишки, много времени проводящего на свежем воздухе, занимаясь чем-нибудь активным, так что мышцы только-только начали формироваться, и нету в этом еще никакой мужественности. Снова наступая лишь на носочки, теперь уже чтобы не касаться босыми ногами прохладного пола слишком сильно, прошлась Ласка в сторону второй комнаты, посередине которой стояла бадья, наполненная водой, словно ожидающая прихода людей всю жизнь.
Поверхность воды отражала темный потолок, становясь похожей на глубокий колодец, отталкивая от себя взгляд, который тут же приманивало зеркало во весь рост, стоящее у одной из стен. «Неужели я так выгляжу?» - удивленно Ласка склонила голову на бок, рассматривая себя в стекле. Этот вид совершенно не радовал, хотелось отвернуться, однако девочка продолжала рассматривать, отмечая каждый недостаток, каждую особенность, которая ей казалось неприятной и даже отвратительной. Как далека она была от собственного идеала, выработанного пониманием того, что слабость не может быть красивой. А Ласка, по край ней мере по ее собственному мнению, была едва ли не самой Слабостью во плоти. И как отвратительны были шрамы и синяки, глаза, после слов чародейки кажущиеся совсем эльфийскими и от того более ненавистными…
Отвлек голос чародейки, подтолкнул в сторону бадьи. Вода скользнула по обнаженной коже, обхватила ее, лаская мягкими и нежными прикосновениями, лишь немногим более ощутимыми, чем касания воздуха. Ласка, намылив руки, начала смывать с себя грязь, стараясь не прикасаться к пурпурным пятнам синяков, появившихся совсем недавно, и скоро обязанным исчезнуть без каких-либо следов. Она прислушивалась к звукам, доносящимся из другой комнаты, стараясь угадать, чем занимается чародейка. Вот открывается ящик, вот закрывается… Вот начинает ругать тряпки, в которые одевалась девчонка, поясняя, что в бою это существенно может помешать. Тем не менее, Ласке больше дискомфорта приносила одежда облегающая, показывающая все немногочисленные изгибы на теле, как будто сковывающие движения. Женские же платья она и вовсе никогда не одевала, заранее считая их неудобными.
Кожу Сона терла усердно, как будто надеясь, что врожденный загар это тоже часть грязи, которую можно смыть. Добившись лишь того, что тело в некоторых местах приобрело красноватый оттенок и неприятно пощипывало, вылезла из бадьи, кажущаяся сама себе все такой же пыльной, как и была до водных процедур. Когда чародейка вошла в комнату, Ласка уже успела вытереться. Влажные волосы сплелись в мелкие колечки, что совершенно не мешало им торчать.
Молча и послушно направилась она к шкафу, сама себя не узнавая. Сону нельзя было назвать болтушкой, однако и тихоней она никогда не была, славясь язычком нахальным и даже более острым, чем кинжал, носимый ею на поясе. Попав же в нежные, но суровые руки чародейки, девушка совершенно растерялась. Одежда в шкафу преимущественно состояла из платьев, приковавших на несколько секунд любопытный и пораженный таким великолепием взгляд, но затем Ласка упрямо выбрала нечто, более привычное ей, а именно приталенную рубаху и штаны. К счастью, магичка являлась особой хрупкой и изящной, так что разница в размерах была не слишком существенной. Одевшись, полуэльфийка вернулась к Лидии, встала перед ней, ожидая дальнейших указаний. Не просто так ведь ее привели сюда.

- Красота не мешает людям ненавидеть их.
А может быть, в этом одна из причин. Осознание того, что одна раса превосходит хоть в чем-то, пусть это даже такая мелочь, как внешность. Ласка прикрывает глаза, вдыхает легкий аромат косметики, разносящийся по комнате все более отчетливо с каждой баночкой, извлекаемой из недр ящика. Запах знакомый, хотя и более приятный, чем тот, который раздавался от склянок барда, от склянок, пылящихся у нее в сумке, оставленной в комнате таверны, из которой пришлось улепетывать, поджав хвост, чтобы не лишиться оного. После неудачной покраски Ласка больше не рисковала с изменением собственной внешности, решив, что ей просто не дано это, как не дано и владение мечом. Но вот сейчас судьба подкидывает еще одну возможность научиться чему-то заново.
Девочка подходит к стулу, на которой изящно указала магичка. Пользуется ли она всеми этими вещами, или же она настолько прекрасна благодаря одному лишь колдовству? А может быть и вовсе это настоящая ее внешность, подаренная природой и никогда не тронутая человеческими руками, не подверженная чьему-то вмешательству? Но почему тогда губы неподвижны, застывшие в одной эмоции?
Мягкие пальцы касаются волос удивительно послушных после мытья, гребешок вонзается в пряди, аккуратно распутывая все колтуны, не доставляя какого-то дискомфорта или неприятных ощущений. Может быть чародейка привыкла иметь дело с непокорной шевелюрой, хотя ее прическа выглядела так изумительно утончено и элегантно, так что подобная версия была маловероятна. Вот в первый раз чикнули ножницы, заставляя девочку напрячься, а рыжая прядка слетела на пол. Ласка привыкла стричься ножом, не слишком заботясь о том, что получится в итоге, как ее голова будет выглядеть после подобного издевательства.
Голос магички, не звучащий по настоящему, но отчетливый в сознании, вывел из того подобия транса, в который Ласку ввело колдовство над ее прической. Рыжая бровка чуть скользнула вверх, заставляя по-новому взглянуть на склянки – девчонка не подозревала, что все это создано руками эльфов. Ножницы и гребень были отложены на стол, Сона мгновенно потянулась рукой к волосам, касаясь коротких прядей, щекочущих пальцы. И не верилось, что не так давно они были длинными, подобно пыльным змеям скользили по спине, касаясь мордочками поясницы. Чародейка присела на соседний стул.
- Один бард пытался меня этому научить, но у него не слишком хорошо получилось, - хотя, менестрель все делал сам. Ему приносило удовольствие изменять личико любопытной девчушки, сунувшей нос в его комнату, создавая удивительнейшее создание, которое привлекало взгляды не красотой, а необычностью. Да и весь остальной вечер тоже был весьма приятен для обоих.
Перед Соной оказались кисточка и одна из баночек, что были выставлены на стол. Она втянула носом воздух, и кончик его, покрытый веснушками, дрогнул, как у белки или любого подобного зверька. Сложно было по запаху определить, что именно содержала в себе эта загадочная баночка, все ароматы смешались, путая девушку, отвлекая ее.
- Румяна? – предположила Ласка наугад, вспомнив одно из знакомых названий, сама взяла кисть, с интересом рассматривая ее тонкие ворсинки, проведя по ним кончиком пальца.

Отредактировано Ласка (2014-08-30 17:00:22)

- Ему нравилось принимать облик тех, от чьего лица текла песня, - ему нравилось колдовать. Ведь это тонкое искусство измениться, стать тем, кем ты не являешься и являться в этой жизни не можешь, ошибившись со временем, или с местом, или с семьей при рождении, было сродни магии чародеев. Ласка улыбнулась, на секунду прикрывая глаза, вспоминая тот момент, когда впервые его увидела: прекрасного и сильного, похожего на воина, полного светлой тоски и сознания того, что он выполнил свой долг, пусть и ценой собственной жизни. Грусть всегда привлекает больше, чем радость, по край ней мере тех, кто выпил столько, чтобы упустить хвост веселого угара, приближаясь к состоянию, когда хочется просто думать и разговаривать. Правда, это философское настроение, обычно, длилось не слишком долго – люди стремились утопить собственные мысли в алкоголе, вновь желали веселья, пошлого и грубого. Похабные песенки удавались барду лучше, чем грустные баллады, однако образ к ним был совершенно отвратителен, по край ней мере для Ласки.
Девочка кивнула, прекращая свои махинации с кисточками. И не удивительно, что ее так быстро поизносились – сама обращалась с ними довольно неаккуратно, да и частые переезды не слишком способствовали сохранности инструментов. Пудра – слово совершенно новое, хотя подобный порошок у барда был. Просто не всем вещам, которыми он пользовался, давал имена, иногда болтая о всякой ерунде, а иногда просто порхая руками или кончиком кисточки по лицу Ласки, чуть приоткрыв рот то ли в удивлении, то ли потому что это помогало ему сосредоточиться.
- А веснушки им можно скрыть? – Ласке повезло: ее лицо не было иссечено шрамами, в отличии от тело, но то обычно было скрыто одеждой. Веснушки же на смуглой коже зерриканки выглядели довольно странно, сразу бросаясь в глаза и являясь чертой, по которой ее можно было очень легко вычислить, описать. Девушка опустила голову, чуть прищурила глаза, внимательно разглядывая руку женщины, на которую лег тонким слоем порошок, едва-заметный, так хорошо был подобран цвет. И все-таки внимательный зритель, привыкший обращать внимание на всякие мелочи, сможет уловить разницу. Ласка была из таких. – Почему не присыпать под глазами?
Ласка по своей природе была любопытна, охотно тянулась ко всем знаниям, которые могли хоть немного пригодиться ей в жизни на ее взгляд. И точно так же она пропускала мимо ушей все то, что было лишним, только мастерски выхватывая какие-то важные для себя моменты. Сона послушно прикрыла глаза, стараясь не рассмеяться – мягкие ворсинки щекотали чувствительную обветренную кожу, и то ли от этих касаний, то ли от запаха захотелось чихнуть.
Сона приоткрыла сначала один, потом второй глаз, чуть повернула голову, разглядывая чуть преобразившееся лицо, смягчившееся под новым цветом, становясь более женским, даже не смотря на короткие волосы. По край ней мере теперь оно уже не казалось настолько грязным, как раньше, когда Ласка рассматривала собственное отражение в другом, большом зеркале. А может быть это просто магия, не настоящая, а женская, заставляющая и самую некрасивую девушку почувствовать себя более симпатичной после соприкосновения с косметикой. Полотенце легло в руки, а девушка вытерла лицо, возвращая его в первичное состояние несовершенства.
Теперь кисточку Ласка держала более бережно, как будто проникнувшись к ней подобием почтения. Подражая действиям женщины, зачерпнула немного пудры на кончик, мягкими движениями коснулась лица, нанося на него новый слой порошка, стараясь сделать это как можно ровнее и мягче, чтобы тот сливался с кожей, не слишком выделялся на ней. А рука чуть дрожала, привыкнув крепко сжимать рукоятку клинка, с которым была недопустима подобная мягкость.

Полотенце касается носа, кончик которого отзывается на это, чуть вздрагивает несколько раз. Снова возникает желание чихнуть, Сона жмуриться, наклоняет голову, одна из коротких прядей щекочет кончиком щеку. Длинные волосы – украшение любой девушки. И Ласка не то, чтобы совсем уж не хотела относиться к прекрасному полу, но понимала, что часто это может приносить неприятности. Прятала в себе все женственное за мужской одеждой и специально пониженным голосом, неумело выпуская наружу, когда в том была нужда: добыть заказ, выбить скидку, вызвать жалость… К девочкам часто относились снисходительнее, прощая слабости, но им же навязывали более строгие рамки поведения.
Лидия пододвинула под руку еще несколько баночек, совершенно одинаковых, не отличимых друг от друга. Черные, с плотно закрученными крышечками, было даже интересно, как чародейка может их различать. Полотенце вновь прошлось по лицу, стирая тонкий слой выравнивающей пыли, а затем Сона мягко, намного бережнее, чем собственную кожу, промокнула им кончик кисточки, стирая те мельчайшие крупицы, которые сохранились на ворсинках. Спрашивать о причинах, по которым не стоит мочить, не стала, просто приняла этот совет на веру, прекрасно понимая, тем не менее, что не всегда можно обезопасить инструменты от тех же погодных условий – к примеру ливень, заставший в пути, будет проникать во все.
- Да, - яркий, уверенный кивок. Сона ведь хотела научиться не столько тому, как сделать собственную рожицу неотразимой, сколько изменять внешность. Убирать эти пятна, даже несмотря на тусклое солнце, уже давно переставшее касаться их, проявляя сильнее, выделяться на коже, изменять какие-то черты, хотя бы немного. Чтобы потом не смогли опознать, если вдруг заметят на месте преступления. И чтобы у Ласки не было одной внешности, никто не мог точно сказать, как она выглядит. Внести немного путаницы в эту личность, сделать ее еще более нереальной. Крышечки откладываются в сторону, а все баночки оказываются перед девочкой, разглядывающей с любопытством их кремообразное содержимое, напоминающее по консистенции густую сметану, только совершенно другого цвета.
- Ага… буду, - этому научилась у той же Вэи. Никогда не отказываться попробовать что-то новое, если чувствуешь, что это может получится. И даже если не чувствуешь. Потому что природа непредсказуема и то, к чему нет никакой тяги, внезапно может оказаться более послушным, чем то, что интересует. И пробовать то пробовала, только вот все равно упорно останавливалась на кинжале при сборах, игнорируя метательные ножики, оружие, более опасное в руках меткой Ласки. Крем сильно выделялся на бледной руке Лидии, которая казалась практически белой по сравнению с этим темным мазком. Сона взяла тряпочку, набрала немного крема с чужой руки, снова повернулась к зеркалу… Ее касания были похожи на клевки, оставляющие пятнышки-следы на коже. Затем, уже мягче, девчонка начала растирать эту массу, соединяя точки между собой, тщательно закрашивая каждую веснушку, чтобы не смела выглядывать. Зашла на тонкие губы, стирая границу между ними и всем остальным лицом, прошлась под глазами, задевая нижние ресницы. Старалась распределить уже набранный крем, не брать новой порции, чтобы слой его не вышел слишком толстым, похожим на маску, как описала бы чародейка. Кожа у нее еще мягкая, гладкая, на такую легко могло бы наноситься все, что угодно, но она сухая, как у людей, много времени проводящих не ветру, как у людей, пришедших из засушливого края.

Кукольное лицо. Марионетка, выточенная толстыми и неловкими руками человека, больше привыкшего иметь дело с деревянной мебелью для бедных семей, когда практичность и добротность ценится намного выше всяких изящных узоров. Все кажется фальшивым, любое движение губами, носом, глазами словно отпечатывается, оставляет след на коже, спрятанной под слоем крема. Лидия не хмурится, лишь качает головой. Даже если она и демонстрирует какие-либо эмоции, то они все равно будут казаться неполными из-за того, что двигаться может лишь верхняя часть лица. Как бы глаза не были выразительны, они не способны продемонстрировать окружающим весь спектр того, что может испытывать человек. Полотенце снова притрагивается к лицу, снимая полностью половину крема и позволяя Соне взглянуть на весьма существенную разницу… Ткань складывается, превращаясь в настолько крошечный треугольник, что кажется странным, как им можно делать что либо вообще.
Скрип стула о пол, девочка жмуриться, так что в уголках глаз ползет сеточка эмоциональных морщинок. Чужие пальцы притрагиваются к подбородку, заставляя чуть приподнять голову, и это касание невероятно мягкое и приятное, от него по спине бегут мурашки, распространяясь по всему телу. Удивительно, как могут два человека делать одну и ту же вещь совершенно по разному. Бард в любом случае был мужчиной, пусть даже иногда притворялся женщиной, как ни старался, не мог достигнуть этой странной нежности… Хотя, быть может, это присуще только действиям Лидии? Сона не знает, до этого момента женщины практически не касались ее, а те, которые касались, делали это чаще пожестче, чем мужчины. Не было ничего нежного, к примеру, в руке Вэи, обхватывающей тонкое запястье и рывком поднимающее девчонку на ноги. Кончик треугольника вновь оставляет точки-клевки, Ласка приоткрывает глаза, внимательно следя за лицом женщины. Иногда та чуть вертела голову девчушки, ловя свет, рассматривая плоды своих трудом, несколько раз, недовольная результатом, мягко стирала все полотенцем. И вот закончила, отпустила острый подбородок, сама перевела взгляд на зеркало. Сона тоже посмотрела. Эффект маски исчез вместе с веснушками – ни одна не пробивалась сквозь слой темного крема, который не слишком резко, но заметно контрастировал с кожей на шее. Если надо будет пользоваться таким, то придется замазывать все участки тела, не спрятанные под одеждой.
- Ни одной. Вы просто волшебница… - Ласка смеется, снова зажмурившись и склоняя голову на бок, в этой позе и с таким выражением похожая на милого ребенка больше, чем когда либо. Но, по край ней мере, на ребенка женского пола. Девочке в руки ложится новая красная баночка. – Я постараюсь запомнить, - она чуть кивает, хотя прекрасно знает, что будет выполнять это нехитрое указание довольно редко, и то лишь в том случае, если подарок не затеряется в походной сумке. И женщина это прекрасно понимает – не только по словам, но и по улыбающимся глазам заметно.
- Не уши, правда, - на этой фразе Сона касается острого кончика, выглядывающего из-за волос. Для того, чтобы сделать этот «подарок» природы незаметным одной косметики будет явно маловато. Однако, если можно будет сделать с помощью скрывающего крема кожу светлее, то внимания будет значительно меньше. Полуэльфов в мире много, а вот зерриканские полукровки – редкость.
С интересом Ласка рассматривала новые приспособления, извлеченные чародейкой из коробочки. Кисти невероятно тонкие, так что кажется, будто линии, ими проведенные, будут и вовсе незаметны. Лидия рассказывала с гордостью, с любовью, ей самой, кажется, становилось все интереснее, что может получится. Сона закрыла глаза, терпеливо выжидая окончания сего мистического действия. Ее ресницы чуть подрагивали, все время хотелось взглянуть, хотя бы чуть-чуть, сквозь щелочку, но Ласка не позволяла себе этого, с трудом усмиряя детское любопытство. И снова бегут мурашки по спине. Что-то пошло не так, к коже прикоснулась мокрая тряпица.
- Смотри, - Сона открыла глаза еще до того момента, как чародейка успела закончить это слово. Она уставилась в зеркало, ища разницу между лицом, хотя для этого даже напрягаться не надо было: отличия были довольно значительны. Тот глаз, над которым поработала Лидия, казался полуприкрытым, утратив всю свою наивность и хитрость. Девчушка широко улыбнулась.
- А можно мне попробовать?

Кисть такая маленькая, такая невесомая, как бы не легла в руку, все равно кажется, что неправильное положение, и пальцы как будто сжимают слишком сильно, удивительно, что не ломается. Хотя Ласка привыкла работать с вещами миниатюрными и хрупкими. Она вспоминает, как пыталась в детстве украсть несколько веточек, даже не понимая, что с ними можно делать, но уверенная, что их можно будет продать. На каждую вещь найдется свой покупатель – это Ласка знала четко. Из нее бы получился неплохой торговец, только вот это казалось девушке слишком скучным занятием – не было в торговле никакой романтики, которая заполняет молодые души, ведет их на подвиги, на риск. Самое опасное – разбойники на тракте, а так день каждый совершенно похож на другой. Воровство иное дело, в нем больше свободы, в нем больше возможностей – не привязан к товаром, да и в любой момент можно будет остановиться, прерваться, найдя занятие более по душе. Пока снова не поманит дорога, позовет к себе, запоет ветром. Ласка прикрыла чистый глаз, не тронутый ничем, кажущийся еще больше по сравнению с разрисованным. Кончик, смазанный черной краской, коснулся уголка, расположенного ближе к носу, оторвался мгновенно, оставляя после себя точку – Ласке показалось, что слишком много взяла, останется краска. Но нет, пятнышко было маленькое, аккуратное. И снова прикосновение влажное, скользкое, словно ящерица облизывает. Хотя Сону никогда не облизывала ящерица, но почему-то ей казалось, что язык у них по прикосновениям будет точно таким же, как эта кисточка. Лидия рядом подавала пример, показала, как правильно вести, но на ее глазах не осталось никакого следа – она взяла новую, чистую кисть.
Она смотрела за осторожными, немного неловкими попытками Ласки рисовать ровную тонкую линию, почти незаметную, но взгляд в какой-то момент стал рассеянным, как у человека, погрузившегося в свои воспоминания. Впрочем, Сона этого не замечала: она была полностью захвачена получением нового навыка, от усердия высунула кончик розового языка, чуть прикусила его, словно это мешало легкой едва заметной дрожи в руке. Подчиняется команде, делает эту полосу сильнее, заметнее, ярче.
Краем глаза девушка уловила, как провела чародейка рукой в воздухе, на что мгновенно отозвались свечки, на их фитилях заиграли язычки пламени, подвижные и гибкие, невероятно красивые. Почти красного цвета, в свете которого волосы Соны сами как будто окрасились в этот же цвет. Они совершенно не грели, как будто слишком дикие, слишком ненастоящие для столь приземленного человеческого дела. Ласка внимательно посмотрела в зеркало, открывая уже оба глаза, сравнивая их. Тот, который рисовала она, казался странным, линия утолщалась слишком резко после команды Лидии. Снова зажмурила мягко, добавила несколько короткий стежков, добиваясь равномерности. Посмотрела на себя, чуть повернула голову в одну, в другую сторону. Небольшая стрелочка слишком сильно приподнимала уголок глаза. Сона быстро смыла ее другой, чистой, кисточкой. Наконец осталась довольна результатом, взглянула на чародейку, ища у нее одобрения, хотя и стараясь этого не показывать.
- Так?