Мила молчала. Ей не хотелось перечить ведьмаку, она и без того чувствовала себя беспомощной перед его недовольством, теряясь и не зная, как ей быть. Графиня осторожно прижала намыленную губку к спине Ламберта, двигая ее предельно аккуратно, дабы не причинить ему боль. Но один раз ее рука замерла. Ненадолго. Дрогнув вместе с телом. «Я о тебе не заботился». Эти слова - неожиданные, болезненные - походили на удар кнутом. В глазах потемнело. В памяти одна за другой мелькали картины из прошлого: протянутое яблоко, его одежда под головой вместо подушки, нежные объятия темной ночью, спасавшие от северного холода, жуткая на вкус, но такая спасительная похлебка… Неужели это всё, как и случай с деревом, было всего лишь взыгравшей совестью за то, что он поддался её неожиданным чувствам?
- Ты не успеешь привыкнуть,-  тихо произнесла бледная, как первый выпавший снег, девушка, поливая  многострадальную спину струей из кувшина и осторожно убирая ладонью пену. - Завтра утром ты уйдешь. Надолго. Может быть, навсегда.
Затем она, опустив в чашу губку, ополоснула ее и тщательно намылила вновь. Следом Мила наполнила опустевший серебряный сосуд чистой теплой водой и поставила его на бортик ванной, рядом с положенной туда же губкой.
- Я приготовила все, чтобы ты мог дальше помыться сам, как и желал, - не глядя на ведьмака, девушка переложила большой льняной плат поближе - с лавки на стол. – Этим можно вытереться. Одежда: брэ, штаны, рубаха и ботинки – все лежит в той комнате, - она обернулась лицом к двери, ведущей в соседнее помещение. – Я сейчас принесу оттуда колокольчик, на случай, если тебе вдруг понадобится что-то еще, - сказав последнюю фразу, графиня быстрым шагом проследовала в указанном ею направлении, и вскоре скрылась за скрипнувшей створкой. Оказавшись в одиночестве, она закрыла лицо руками. Плечи южанки подрагивали, пока она уговаривала себя не сметь плакать. Несколько мучительных минут спустя, смахнув с ресниц успевшие набежать капли слёз, девушка с по-фрейлински опущенным вниз взглядом вернулась в душную, пахнувшую распаренной травой купальную с колокольчиком в руках, положив его сверху на ткань.
- Точно такой же есть в твоей столовой, рядом с деньгами. Воспользуйся им, как только захочешь ужинать. С конюшни спрашивают, что делать с седельными сумками? Они чистят твоего коня и всю сбрую. Если хочешь, их поднимут в спальную, или могут оставить там же на конюшне. За сохранность имущества в моем доме можно не беспокоиться, - она стояла, опустив руки и сцепив их между собой замком, повторяя привычный для себя при дворе жест, которым она всегда старалась отгородиться от причиняющего ей боль мира.

Она ожидала ответа, но не ожидала действия. Ошарашенная, Мила замерла на месте, не чувствуя ног, когда Ламберт, оставив ванную, направился к ней. Девушка беспомощно смотрела на него, позволив взять себя за руку и слушая один вопрос за другим. Сердце ее вдруг затрепетало пугливой ланью, мысли путались распущенными клубками тонкой пряжи.
-Куда же ты пойдешь? – растерянно пролепетала графиня, не понимая, чем еще успела не угодить гостю. – Ты же не одет… и мокрый… и еще не ужинал. И твой конь тоже…, - вероятно, потоку бессвязных предложений не было бы конца, если бы южанка не заметила, какие перемены происходят с ведьмаком. Осёкшись на полуслове, дворянка с ужасом следила за тем, кем он становился, невольно испытывая те же самые чувства, что сковывали ее при их первой встрече, случившейся, кажется, вечность назад. Мелкая дрожь пробежала по телу. Армилия снова до смерти боялась его. Сейчас Ламберт походил на готовую к атаке бестию, и если поступки животных основывались на инстинктах и легко предсказывались, то на что способен охотник, сам приобретший черты тех, кого он убивал, предугадать было невозможно. Сжавшись, девушка отступила назад на расстояние ее вытянутой руки, которую все еще держал ведьмак. В ее широко раскрытых синих глазах читался страх.
- Иногда мне начинает казаться, будто я… полюбила совсем другого человека, - прошептала она, не замечая побежавших по щекам слез. – Он был нежным, заботливым, ласковым. И даже, кажется, любил меня. Не потому, что полыхающая страсть аристократки была для него приятной диковинкой. И не потому, что он пожалел ее, оставшуюся в одиночестве посреди Мариборского леса. А потому, что он действительно любил ее, эту незнакомую ему ранее девушку. Но потом на его место пришел… дикий зверь,  - она всхлипнула, подавив рыдания. - Который не узнает меня и рычит, когда я пытаюсь его погладить. Он равнодушен к людям, и я для него - лишь часть чужого мира. Он бежит прочь в поисках своей стаи. Он глядит на меня с гневом и раздражением так, что кажется, будто тот, другой, который принес мне букет цветов, пропал навсегда и больше никогда не вернется. Потому что зверю нужна свобода, и человеческая любовь – в тягость для него, - Мила опустила взгляд. Слезы застилали ей глаза. – Не смотри так, прошу тебя. Мне больно и страшно. Вернись ко мне. Вернись, тот, другой…