Опустился на Нижние Погорельцы вечер, отступили дневные заботы. Люд деревенский, днем в полях да огородах своих занятый, на улицу выкатился, дела обсудить, об урожае потолковать да кости соседям перемыть. Разбежалась детвора босоногая, пользуясь тем, что домой не гонят пока да смирно сидеть не велят. Выплыли девицы, у завалинок встали, глаза скромно так опустив, будто ждали приглашения какого, на прогулку али в овин ближайший. К кому-то и впрямь подоспели красавцы писаные, а другие так и остались неприкаянными. Ивона, на то поглядев, вздохнула горестно. Молодая она была, видная, да только славу дурную имела. Сторонились ее кметы и тогда лишь в избу захаживали, когда беда приключалась да хворь нападала. Бывало, правда, и на праздники семейные звали, боясь ведьму обидеть и, тем самым, на себя напасти навлечь. Но то редко случалось. Чаще знахарка деревенская в одиночестве вечера да ночи свои коротала, а случалось, что и неделями словом ни с кем не перекидывалась. Сейчас вот как раз такая пора стояла. Кметы урожай сняли, животы набили, амбары заполнили, для скотины домашней сена запасли. Какие уж тут болезни? Радовались люди, праздновали, смеялись, а кто-то зимы ждал с содроганием да пророчил морозы лютые, снега высокие, зверей голодных. Ивона ничего о грядущем не говорила. Незачем было несчастных стращать, в неведенье-то оно всегда проще живется. Впрочем, это уж как посудить. И такое случалось, что знания тайные жизни спасали да несчастий каких избегать помогали. Вот как сейчас, например. С ночи еще ведьма знала, что ждет всех диво неясное. Видала в огне, как нога гостя незваного на землю ступает, а еще чуяла, будто тянется за тем нелюдем след кровавый, и принесет незнакомец беду да напасти, коли принять его не как полагается. Бойни страшной опасаясь да смертей напрасных, знахарка на улице оставалась. Все ждала, когда чужак покажется, да только он не спешил отчего-то…
Затемно уже объявился. Статный такой, крепкий, на коне добром. За спиной его мечи красовались, а в руке голова гадины болотной болталась. «Это еще, что за напасть такая?» - задумалась Ивона, глаза сузив да нахурившись, - «Наемник, что ли, какой? Али чего похуже?» Мало ведьма на свете пожила, ведьмаков на своем веку не видывала, знала только, что есть такие воины, обученные чудовищ убивать. А еще слышала, будто они по деревням ездят, чтобы детей воровать да девок портить. В последнее, конечно, не верила, но все равно поежилась боязливо да тонкий серпик ухватила, так, на всякий случай.
Впрочем, гость незваный, кем бы он ни был, зла не чинил. Неспешно к Мирону подъехал, брякнул что-то, а там и вовсе спешился, старосту ожидая. Голова деревенский быстро показался, с молотом да верными прихлебателями. А там уже слово за слово, и вышла из разговора драка. Кто кого первым ударил, знахарка разбирать не стала, но одно поняла, коли не вмешается, так останется на месте Погорельцев кровавое месиво, и слетятся на тот пир вороны, сбегутся страховидлы лесные, и тех погубят, кто в резне уцелеет. «Дурно будет, коли все здесь поляжем, от глупости да от жадности человечьей. Не по силам себе противника выбрали да не умом рассудили». Вздохнула девица, головой покачала, волосы по плечам рассыпав, да и баб любопытных растолкав, к тому месту приблизилась, где чужак разместился. Странный он был, если вблизи смотреть. Грязный какой-то, потрепанный, и так от него смертью разило, что хоть нос затыкай. А еще разложением пахло да гнилью, но то уже от болота да воды пришло.
Выступила Ивона вперед, платье поддернула и, не боясь, ни топоров, ни вил, ни гнева людского, голос возвысила.
- Это что же ты, староста, учинить здесь решил? Неужто расправу над тем гостем, что к тебе с миром пожаловал да в час нужды?
Звонко ведьма прокричала, руки в бока уперла, глаза на мужчину подняла, и стояла пред ним уверенно да гордо, будто она здесь главная, хоть и была на две головы ниже, а за телом могучим так и вовсе терялась. От напора такого расступилась толпа, оборотился староста, взор на лютую пигалицу опуская.
- Бабу еще не слушал! – так промолвил, а подумав, еще добавил, - Разошлась, строптивая. Не кому тебя укротить! Рот-то свой прикрой, да в избу ступай, богов славь, что я тебя не тронул.
На том и отвернулся, да только знахарка деревенская не робкого десятку была, а в годы свои так и вовсе страху не ведала. Много ли ума в голове, когда отроду осьмнадцать лет? Силы свои кметка хорошо знала и пользовалась ими беззастенчиво. Вот и сейчас, стоило старосте монстробою внимание вернуть, приблизилась она к мужичине, руку ему на плечо положила да, глаза зло сузив, отчего стали они чернее ночи да страшнее смерти, речи свои продолжила.
- А знаешь ли ты, Микола, присказку старую, как мир? Гостя незваного принято хлебом да солью привечать, а коли вместо добра получит он зло, ляжет на тот дом проклятье, и не будет в нем ни покоя, ни мира, ни блага. И это пол беды, коли обидишь какого путника, а коли глаз у него окажется недобрым, так и вовсе помрете все, как один, а то хворать будете годами, гнить заживо, кровью плеваться. Я тебе в той беде помогать не стану. По поступкам придет расплата. А еще, Микола, знаешь ли ты, что в том месте, где кровь ведьмачья прольется, не будет земля родить? Три года пройдет, прежде, чем она от отравы такой оправится.
Хмыкнула Ивона, замолчала, глядя так выжидающе. Ощутила она, что староста руку ее сбросить пытается, да только еще сильнее пальцы стиснула, да толпу собравшуюся таким взором наградила, что те, кто поробчее был, попятились да через плечо сплюнули. Верили кметы ведьме, и никто не хотел, чтобы с ними беда приключилась. А девица и знай себе заливала, правду с ложью сплетая.

Говорила Ивона, а слова ее утекали, будто вода сквозь пальцы. Не слушал ведьминой речи староста деревенский, отмахивался, да затрусивших было мужиков голосом громовым подбадривал, да взмахами молота поторапливал, нечего мол, речам бабьим внимать, покончим с выродком, а там и на девицу сыщем управу. Насупилась знахарка за тем наблюдая, фыркнула недовольно да хотела уже на колодец бежать за водой, чтоб пар людской остудить, как в дело сам мутант кошкоглазый вмешался. Песню свою завел про зелье колдовское да трупоедов всяких. Староста-то, задним умом крепкий, в ответ на россказни крякнул только да растянулся в широкой улыбке, делающей лицо его еще глупее, чем было, зато те кметы, что к ведьмаку поближе подобрались, присмирели, задумались, принимаясь затылки почесывать.
- А может и правда, ну его, выродка этого? – выдал кто-то из толпы собравшейся, - Пускай убирается восвояси, да падаль с собой забирает. Уж, чтоб забрал-то мы проследим, да мужики?
- Проследим, проследим! – отозвался главный деревенский заводила - молодой такой парень, на лицо приятный.
Ему тут же бабы завторили. Старостина жинка из толпы выплыла, глянула зло на молодку, что муженька ее тронуть посмела, да за рукав ненаглядного потянула.
- Пойдем, Микола, домой. Оставь ты его болезного, а то подцепишь заразу какую да в избу принесешь. Пойдем, а? – мягко она говорила, ласково, и вроде как слова нежные мужику приходились по сердцу, вот только не желал он прослыть подкаблучником, вывернулся, замахнулся гневно, будто ударить хотел.
- У шельма! Пошла прочь!
Вскрикнула кметка, руками закрылась да и попятилась. Впрочем, далеко-то не ушла, выжидая момента получше. Ивона же так и вовсе, едва плечо старосты из пальцев выпустила, вышла вперед, встала к толпе лицом, а к ведьмаку задом, аккурат между ним и нападавшими, подняла руку в воздух, обвела круг широкий и, взор свой горящий остановив на самом робком из кметов собравшихся, заговорила.
- Сказал монстробой про трупоедов да гадов всяких, а я вам больше скажу, до встречи с ними никто из вас и не доживет. Все здесь поляжете еще до рассвета, мечом сраженные, магией али глазом недобрым. Ты первым помрешь, - вытянула ведьма палец указательный и ткнула в жертву свою, - а ты за ним, - быстро второй нашелся, рослый детина, могучий, да на голову слабый, - А там уж, Микола и твой черед будет. А как сгинете, так не знать вам покоя. Будете по земле скитаться, и тогда только уснете сном вечным, когда весь свой род изведете. Вот вам слово мое, что с ним делать сами решайте. Хотите помирать – помирайте, а коли жизнь дорога, жены да дети – воротитесь домой да ложитесь спать.
На том знахарка и затихла. Могла она и еще потолковать, наговорить всего, застращать несчастных, да делать сего не стала. В деле этом тоже своя грань была, скажешь лишнее, и все, смекнет народ, что ты брешешь, а как сообразят, что на уловку попали, так и ведьмака на смерть забьют, и тебя с ним вместе, чтобы не смела головы-то дурить.

Заголосил мутант кошкоглазый. И снова здорово: проклятья, смерть, голод, нищета. Знал, курва, на что давить, чем стращать. Переглянулись кметы, еще на шаг отступили, зашептались испуганно, то в мутанта пришлого тыча, то в девку строптивую. Староста, глянув на то, плюнул себе под ноги, взревел гневно.
- Что, шелудивые псы, хвосты поджали? Как голосить – все как один, а как до дела дошло, так за подол бабий цепляться? Животы свои бережете? Сытость храните? Али запугал вас этот болотный выродок с пигалицей поганой?
Хорошо говорил, складно. Ивона в какой-то момент струхнула даже, что не внемлют кметы ее словам, ухватятся за топоры, да пойдут рубить и кромсать во все стороны, ан нет, рано ужаса на себя нагнала. Едва Микола закончил народ созывать на «бой праведный», выступил вперед молодчик один, кудрявый такой, с волосами цвета пшеницы спелой. Вышел, подбоченился да и давай мужиков вразумлять.
- Дело мутант говорит. Не за чем нам проклятье на себя брать да помирать не про что. Он у нас скотину не крал, баб не портил, детей не таскал. Денег и тех не много просил. Вот и пущай идет своей дорогой, не задерживается. А то будет нам после потеха. Помрем еще, чего доброго.
И так брезгливо молодчик на ведьмака покосился, так натурально руки об штаны отер, что даже знахарка деревенская ему поверила, а поняв, что имеет слово его средь народа вес, и поддержала еще.
- Дантар дело толкует. Все, кто охотника на чудовищ тронет, помрут. Все, как один от заразы полягут, а земля, что кровью его обагрится, почернеет, и будут в этом краю одни беды, зараза да страховидлы.
Прислушался народ. Почесали затылки да начали расходиться потихоньку. Сперва один отошел, за ним другой, а там уж и третий, и четвертый сыскались. Это первым идти никто не хотел, а как потянулась вереница людская к избам, так все и осмелели. Кто-то даже оборотился старосте слово сказать.
- Ты, Микола, звиняй. У нас дома дети. Их еще надо вырастить, на ноги поставить. А ты уцепился. Шельма и шельма. Не трогаешь, глядишь, и нас обойдет.
Договорил и ушел, ногами едва переставляя. Сразу-то Ивона и не смекнула, что за смельчак такой, а как поняла, так и почуяла, что никакой беды не будет теперь. Коли ушел старый Ганс, так и другие разбегутся. И точно. Не прошло и пяти минут, как остался староста с ведьмаком один на один. Жинка его тут в ноги ему и кинулась, на колени пала, ладонями икры мужнины обхватив.
- Микола! – громко так заблажила, отчаянно, - Микола! Пошли домой! Богом тебя прошу! Плюнь ты на эту гадину!
Уперся староста. Не хотелось ему уступать, да только куда деваться. Когда толпа стоит, чего не геройствовать, а как разбежались все, впору и самому убираться, покуда не наваляли. По молодости Микола много дрался, знавал толк в мордобитии, а потому понимал, что уходить сейчас самое время. Поднял свою благоверную на ноги, опустил молот и поплелся было прочь, но опомнился, что дело-то не решилось.
- К утру чтобы духу твоего тут не было! – так сказал, глядя в глаза мутантовы, а там уж и к ведьме лицом повернулся, - А с тобой я потом потолкую, научу уму разуму.
Девица на то рассмеялась только. Коротко так, зато звонко. Невдомек ей было, что за расправу там староста учинить собрался. Молодая она была, глупая, победительницей себя ощущала, героиней. А кем еще, как не ей, коли все кметы со страху попрятались и ни капли крови не пролилось? В том, конечно, еще ведьмака за слуга была; забывать о таком не следовало. Потому знахарка деревенская, едва толпа разошлась, выдохнула расслабленно да на мужчину спасенного и уставилась. Помолчав же немного, да лицо рассмотрев, обратилась уже.
- Ну что, ведьмаче, - голос девичий напевно так зазвучал, ласково, - Пойдем со мной. Накормлю тебя, обогрею, а там и расскажешь, что за напасть такая тебя в края наши привела. А, может, и еще чего интересного. Я вашего брата никогда прежде не видывала, сыщу, о чем расспросить.
На том и замолкла. Голову склонила к плечу да улыбнулась приветливо. А глаза черные на лице монстробоя остановились, принимаясь шрам изучать. Многое Ивона видывала, но чтоб таких уродливых – так в первый раз. Впрочем, красота девицу не больно заботила, знавала она красавцев писаных…

Отозвался ведьмак, складно заговорил, дельно, вот только расклад такой ведьму совсем не устраивал. Не для того она жизнь мутанта кошкоглазого у Смерти отчаянно отвоевывала, чтоб он теперь на коня вскочил да умчался прочь. Надлежало мужчине за спасение заплатить да на добро добром и ответить. Хмыкнула Ивона задумчиво, подняла прядь волос да в пальцах крутить принялась, наблюдая за тем, как гость заезжий в сумках седельных ковыряется. «Так и уйдет на добром слове», - заметила знахарка, - «Оставит после себя след, тварь болотную да память в сердцах людских. А мне-то чего с того? Ну уж нет, так легко ты, монстробой, от меня не отделаешься». Так рассудив, девица к коню подошла, ладошку на шею ему положила, взялась поглаживать ласково шерстку жесткую.
- Ты, ведьмаче, коли про добро толковать берешься, сам помнить должен помощь чужую да заступничество, - так начала кметка, говоря медленно да ровно, голову от шеи жеребчика не отворачивая да взора с гривы густой не сводя, - Я вот жизнь тебе спасла, а ты от меня сбежать норовишь. Разве так на заботу-то отвечают?
Тут ведьма животину гладить бросила. Остановила руку, замерла. Глаза только шевельнулись, перейдя со скотины на лицо хозяина. Улыбнулась Ивона, лукаво так, хитро, будто была и не женщиной вовсе, а бестией какой или зверем диким, осторожным, внимательным, готовым сорваться с места да в чаще скрыться. Впрочем, так бы она и сделала, кабы мутант кошкоглазый за мечи схватился да шуганул нахалку как следует. Но тот, видимо, терпеливый был, благородный нутром. Девице это в нем и понравилось. Другой кто мог бы и зло на ней сорвать, ответить язвительно, что сама бы юбки свои подхватила да умчалась прочь, а этот мирно себя вел и говорил приятно. Будь на месте его иной мужичина, знахарка бы с ним один на один не осталась, да того, чего задумала, никогда бы в жизни сказать не решилась. Тут же слова ровно потекли, сами собой.
- Есть у меня вопросы к тебе, - произнесла все также неспешно, ни волнения ни страхов каких не выказывая, - Много вопросов. И пока ты на них не ответишь, я твой долг не сочту уплаченным. Верно ты говоришь, деревенские могут раздумать. В доме-то сидя, за четырьмя стенами, все герои да смельчаки. Сыщется еще дурачина какой. Сам вылезет и других смутит. Кровь прольется. Нехорошо выйдет. Последнее, что мне нужно здесь, это покойники лишние. Падальщиков только приманят да воронье. Но это ты и без меня знаешь, и умно решил уезжать по добру по здорову. Вот только у меня какое-никакое соображение на сей счет имеется. Возьми меня с собой. Я в пути докучать не буду и обузой не стану. Покажу заодно, куда ехать. Ты в местах наших, видать, в первый раз, коли говоришь, что корчма далеко. А я всю округу уже исходила и в соседних селеньях гостила. Знаю, где есть двор постоялый. Хозяйка там добрая, приветливая такая. Берет немного, а кормит вкусно. Лиходеи туда, конечно, порой захаживают, но поскольку их в краях наших нету почти, место то мирное. Уютное. Заночуем там, жеребец твой отдохнет, ты насытишься, а я рядом побуду, поспрашиваю. И мне польза и тебе не так скучно.
На этом ведьма речь свою и закончила. Не знала она, что охотник на чудищ ответит ей, опасалась отказа грубого, потому губы поджала да взгляд отвела в сторону. Посмотрела на дома приземистые, на людей, что в избах еще не попрятались, на поля широкие да на лес густой, болотистый, призадумалась. «А вот если ты меня согласишься в дорогу взять», - рассудила, губу нижнюю слабо прикусывая, - «Что мне дальше-то делать? Как быть? Назад ворочусь, Микола с жинкой своей меня со свету сживут, а другие проклятой заклеймят. Скажут, мол, с чудищем грязным якшалась, понесла от него, сжечь надо, пока заразу не развела. В огонь ведьму! Пускай горит вместе с домом!» И до того Ивона четко картину эту представила, лица злобой и страхом перекошенные, что жутко ей сделалось. Сглотнула девица, поежилась, за плечи себя обнимая и, прежде, чем мутант кошкоглазый ответил ей, уточнила:
- Только, знаешь, коли согласен меня с собой взять, нужно нам хитрость одну устроить. Ты езжай по дороге, через перелесок да прямо, а как до первой развилки доберешься, остановись. Я путями окрестными к тебе выйду, и путь вместе продолжим. Что отсюда мы вдвоем убрались, не должен видеть никто. Я в избу ворочусь, а ты прочь ступай.
Стоило бы и закончить на том, только ведьма, все еще в догадках своих терявшаяся, решила, что лучше будет, коли и за монстробоя она сама решит, а потому сделала шаг в сторону, остановилась, обернулась да и добавила.
- Жди меня в месте условленном. А коли не дождешься, то конь твой захромает да сдохнет. Ты не смотри, что я девчонка почти, я еще какая ведьма.
И, сделав глаза большие да рассмеявшись, знахарка деревенская поспешила в избу свою.

Вопреки подозрениям ведьмачьим, никакой пакости глупой Ивона и думать не думала. Молодая она, конечно, была, жизни не знала, но дуростью-то не отличалась да сук, на котором сидит, пилить не планировала. Вот кабы знахарка навсегда уйти собиралась, возвращения не чая, тогда и можно бы было кметов беспечных к ответу призвать, да и то не нужно. Много ли проку с чужих смертей? Будут потом во снах являться, с собой тянуть. Или еще, чего хуже, не сыщут покоя, под дверь явятся, завывать да милости клянчить. А могут и над деревеней сгоревшей летать начать. Вот и будет на месте домов жилых курган, не курган, а место темное, проклятое, где ни одной твари житья не будет. Девица хоть и ведьмой была, а такого зла не желала миру. Впрочем, она и страсти к разрушению да смертоубийству не питала. Справедливости ради могла чего навести, а тут-то какая кара, с чего бы вдруг? Погалдели мужики с бабами да разошлись; мутант кошкоглазый с миром уехал. Без награды, правда, должной, но то уже не колдовством решать надобно, а языком, а еще лучше отпустить да из головы выбросить. Знакомец новый именно так и поступил, и Ивона примеру его последовала.
Дошла она до избы своей, приоделась, чтобы в дороге попутчику не мешать: сменила платье длинное на рубаху полотняную светлую да штаны широкие цвета водицы болотной, напялила сапоги высокие, виды выдавшие, плащ дорожный на плечи накинула, узелок небольшой прихватила с собой да и вышла за дверь. На крыльце замерла на мгновение, к округе присматриваясь. Успокоились Погорельцы, уснули. На улице стихло все, и в домах свечи погасли, в одной только избе окошки слабо светились, но от ведьминого домишки до тех хором далеко было, и захотели бы люди, не увидали бы, как тень темная на тропинку ступила да к лесу метнулась. «Укрой меня, тьма, крылом своим. Защити от глаза дурного. Беду отведи», - такие слова проговорив, встрепенулась знахарка да и бегом побежала, норовя поскорее среди деревьев спрятаться. Дорогу до развилки она хорошо знала, заплутать не боялась, одно только страшило ее, что встретится где дикий зверь, да набросится. Вот тогда и останутся от нее одни кости да кровавые лужи.
Впрочем, повезло девице. Толи наговор ее добрым вышел, толи еще чего, а выскочила она из лесу живая да здоровая. Приметила монстробоя, на коне сидящего, одежду оправила, волосы на плечо одно положила, сердца стук бешеный уняла да и пошла вперед. Тихо так подошла. Ни одна ветка под ногой легкой не хрустнула, да только у ведьмака-то и слух был не то, что у человека обычного. Приметил он знахарку. На взгляд его кметка улыбкой ответила, смелее зашагала, тому радуясь, что не сбежал охотник на чудищ, а дождался, просьбе следуя. Дело, конечно, не в словах да угрозах было, но того Ивона не ведала. Для себя решила, что все у нее вышло так, как в голову пришло. То и порадовало. В прошлом напасть осталась, теперь только доброе ожидало, доброе да интересное. Это мужчина заезжий не понимал, что от него ведьме надобно, а сама-то колдунья хорошо знала, чего можно с мутанта спросить. И касались вопросы эти отнюдь не ритуалов страшных, выродков проклятых породивших, а работы ведьмачьей, но того гость заезжий ведать не ведал и знать не знал. Девица же до поры до времени о том речей не вела. С миром она подошла, мирно и говорить взялась.
- Вижу дождался меня, ведьмаче, - хмыкнула коротко знахарка, подходя вплотную да руку протягивая мужчине, чтоб на спину животине взобраться помог, - Это и славно. Спит деревня, а нам самое время в дорогу отправляться. Коль не раздумал на двор постоялый ехать, тебе налево сейчас. Недалече тут. Через лес проедем, а там и тракт виден будет. По нему всего ничего до первого самого поворота. Дорога там будет широкая по левую руку. Она до села доведет, что зовется Говядихой. Двор постоялый на самой окраине, с вывеской ржавой. «Красный петух» называется. Вот тебе и весь сказ. Трогай теперь. Коли смутит по пути чего, ты спрашивай, я отвечу, а так, как и обещала, не буду мешаться да отвлекать.
Забралась Ивона мутанту кошкоглазому за спину, талию его руками обхватила да и затихла, стараясь не много проблем доставлять. Наездница-то из кметки совсем никакая была. И хоть не показывала девица страху, а жутко ей было так высоко сидеть да на кочках подпрыгивать. «Только бы не слететь наземь да голову себе не разбить», - так подумала и неосознанно в одеянья попутчика сильнее вцепилась.

В молчании путь начался. Ведьма деревенская, как и обещала, язык за зубами держала да о том только думала, как бы с лошади не слететь; не нарушал безмолвия и мутант кошкоглазый, к дороге приглядываясь да следы всякие примечая. Толи беспокоило его что, толи привычка у монстробоя такая была, о том Ивона не ведала, а спрашивать не сочла правильным. Чего докучать попутчику? Захочет, сам заговорит, а нет – так и не за чем. Могло, конечно, и такое быть, что жаждал охотник на чудищ беседы, да не знал, как завести ее, но в том знахарка ему подсоблять не стала. И правильно сделала. Только от поворота отъехали, завел ведьмак свою песню, интерес выказывая да делясь наблюдениями. Девица в ответ только хмыкнула. Голову склонила к плечу, широкую спину рассматривая, а потом отвернулась к лесу да и отозвалась.
- А с чего ты взял, будто я деревню на вовсе покинула? – поинтересовалась беззлобно так, с хитрецой легкой в голосе, - Как с тобой укатила, так и назад ворочусь с обозом каким-нибудь или, вон, на своих двоих. Там, глядишь, и уладится все; день сегодняшний из памяти улетучится. А коли нет, так я себе сыщу оправдание. Скажу, что к тому месту ходила, где ты чудовище закопал, зелье вытягивала, беду отводила. Микола уймется уже к тому времени, а кметы поверят. Покричат, может, да разойдутся. Мне-то так двойная польза выходит. И ценного чего у тебя вызнаю, и время пережду неприятное.
Хмыкнула ведьма и хотела было привычно плечами пожать, не о чем, мол, беспокоиться, да опомнилась, что на звере высоком сидит и сильнее попутчика своего за талию обняла. Прижалась к нему всем телом, да опасливо вниз поглядев, продолжила.
- А что родные у меня в деревне той, ты не прав. Все, кто были, все уже на том свете. Сгинули. Мать давно уже померла, бабку вот год назад схоронила. А отца своего я в глаза не видела. Говорят, он толи солдат какой был, толи наемник. Мать моя его выходила, а он ее обрюхатил да был таков. Так что одна я в мире осталась. Но ты не бери того в голову, и меня не жалей. Это судьба человечья такая.
Вздохнула Ивона, улыбнулась коротко да и затихла, нового вопроса ожидая. Вот только вместо него тишину получила, а потому решила и дальше ведьмака речами своими баловать. Завела сказ про судьбу и долю людскую, и так мудрено да складно вещала, будто не девицей была малолетней, а старухой древней, умудренной годами да опытом.
За разговором и доехали. Замаячили впереди крыши домиков деревенских, собаки залаяли, а ветер легкий запах хлеба да сена с собой принес. «Отлепилась» от мутанта кошкоглазого знахарка, осмотрелась, самой себе кивнула, сравнив то, что помнила с тем, что пред глазами теперь предстало, выждала, когда монстробой с лошади слезть поможет, встала на землю ногами обеими да и, не дожидаясь попутчика, в корчму пошла. Гнало ее внутрь время позднее, прохлада вечерняя да любопытство девичье. Гостила она в «Петухе Красном» вместе с бабкою, а теперь вот узнать хотела, жива ли хозяюшка добрая, али место ее другой кто занял, более хитрый да более сильный. И не зря ведь так торопилась. Едва зашла знахарка в трактир сельский, приметила за стойкой мужичину плечистого да пузатого. Лысый он был, как коленка, борода только рыжая курчавилась, да усы в стороны топорщились, будто у таракана запечного. Кметка аж в сердцах сплюнула от досады, и хотела уже столик какой занять, как увидала девушку возле него невысокую. Говорила она хозяину чего-то, нашептывала. И вот в этой простушке Ивона бывшую владелицу корчмы и узнала. «Замуж ты, что ли, вышла?» - так подумала, глаза сузив, а приблизиться вот не успела уже – ведьмак приволокся да прямиком к столику и направился. Делать нечего, пришлось за ним поспешить. Краем глаза только ведьма увидела, как уходит женщина прочь за занавеску цветастую. «Глядишь, завтра покажется. Там и словами уже перекинемся». Рассудила знахарка, за стол уселась, руки перед собой сложив и, покуда трактирщик искал, кого к посетителям подослать, беседу неторопливую завела.
- Вот и на месте мы, - тихо проговорила, глаза поднимая на собеседника, - Тебе теперь комнату снять, отдохнуть да отправиться в путь-дорогу. Мне же назад ворочаться. Только и есть у нас ночь одна на все про все. А я много чего у тебя узнать думала. Коли не против ты, сразу давай и начнем. Только вот прежде скажи, как мне звать тебя. Не мутантом же кликать, да не ведьмаком величать. Меня саму Ивоной мать нарекла. Дервенские чаще Ивою кличут. Ты зови как удобно тебе. Мне без разницы.
На том и затихла девица. Времени-то, конечно, не много у нее было, да спешить в таком деле не стоило. Не на допрос она монстробоя вызвала, а так на беседу дружескую, а ее на желудок сытый вести проще было да толковее.

Назвался ведьмак. Ивона в ответ кивнула только, мол, поняла тебя, услышала да запомнила. «Эскель, значит», - так подумала, имя чужое будто на вкус пробуя, глаза чуть сузила, в лицо монтробоя заглядывая да на взор его беззастенчиво отвечая, и хотела уже разговор продолжить, как к столу их корчмарь подоспел усатый. Запыхтел, засопел да завел песню про яства местные, предлагая кулебяки с грибами отведать да сидру хлебнуть, и так, зараза, расхваливал, что ведьме деревенской аж захотелось и того и другого. Подумала она, собеседника своего выслушала да и, рассудив, что ничего дурного с кружки сидра разбавленного не выйдет, пожелания свои озвучила. Трактирщик же, поняв, что речи его ненапрасными оказались, довольно осклабился да и был таков. Знахарка хмыкнула коротко да к мутанту кошкоглазому лицом оборотилась. Заговорил он как раз, и так сказал, что неясно было шутит али гневается. Пришлось девице напрячься да потрудиться, чтоб настроение мужицкое почувствовать да слова подобрать верные.
- Скажи, Эскель, - так начала, улыбаясь легко да дружелюбно, - Разве похожа я на охотницу аль на воительницу какую, до подвигов жадную?
Прозвучал вопрос, но ответа не требовал. Рассмеялась кметка, понять давая охотнику на чудовищ, что предположение его по сердцу ей пришлось, хоть и удивило значительно. Можно, конечно, было ведьмака-то понять, поди не каждый день ему бабы деревенские в попутчицы навязываются, но Ивона самой себе совершенно не странной казалась. Кого ей, ведьме, еще расспрашивать, коли мать с бабкой в земле сырой похоронены, а соседи все глупые, темные, ничего не знающие?
- Я оружия в жизни в руках не держала, - речь свою девица продолжила, не давая собеседнику с возражениями или еще чем вклиниться, - Да и, признаться, знать не желаю, как там железяками всякими размахивать надо. Не мое это. Потому и про тварей, что мир населяют, не стану расспрашивать. То есть, как не стану. Стану, конечно. Да только меня не способ страховидлу убить интересует, а повадки ее, приметы всякие али еще чего. Ты пойми меня, ведьмаче. Я в деревне живу, на болоте самом. Места у нас дикие, гиблые. Нет-нет, да и заведется в них что-нибудь. Соседи мои все, как один, слепы да глухи, а я, если и чую чего, не всегда истолковать могу. А мне бы знать точно, когда пора брата вашего кликать, а когда своими силами можно управиться.
Прервалась знахарка, глаза на монстробоя подняла, губу пожевала задумчиво, руку к лицу притянула, в волосах длинных пальцы запутывая, да и к теме заведенной снова вернулась. Много кметка сказала, да только едва ли ведьмак понял, чего она от него хочет-то. Пришлось пояснить, сузить вопрос свой.
- Ты не подумай, что я про всех страховидлов тебя рассказать прошу. Мне не много от тебя надо-то. Раз уж поймал ты в лесах наших какую-то гадину, про нее вот мне и поведай. Что за чудо-юдо такое окаянное. Как найти его, как распознать, что завелось в окрестностях что-то подобное. А еще скажи, какие бестии обычно на болотах-то водятся. Особенно те интересны мне, что на людей обычных с виду похожи.
На том Ивона и замолчала; уши навострила, внимать да запоминать готовясь. Не та это, конечно, тема была, ради которой ведьма из деревни родной уехала, но начать можно было и с того, что попроще. «Да и к тому же», - рассудила девица, - «Вреда с того никакого не будет. Знания-то все польза».
А тут как раз и трактирщик назад воротился. Принес сидру душистого да компота яблочного. Поставил пред знахаркой тарелку большую с кулебякой грибной, а ведьмаку под нос сунул плошку с супом наваристым да четыре ломтя хлеба свежего положил.
- Угощайтеся, - так пропел да и прежде, чем отойти, добавил, - Если надо будет еще чего, вы зовите. Есть у нас и картошка тушеная с чесноком да овощами всякими; есть и птица свежая, и рыба речная имеется. Репа есть пареная, каши из печи. Все на любой вкус. А что до комнаты, вы потом подойдите ко мне, потолкуем. Коль сойдемся в цене, так Лукерья проводит вас. Ну, не буду докучать более.
Поклонился корчмарь да и был таков. Ведьма только в след ему улыбнулась ласково. Хоть и сменился в «Петухе Красном» хозяин, а одно неизменно осталось: всяких здесь привечали открыто да накормить норовили вкусно.

Манили путников блюда принесенные, ароматом своим соблазняли да видом. Ивона первая не вытерпела. Потянулась к кружке с сидром яблочным, глоток большой сделала да и, посудины не выпуская из рук, к собеседнику своему оборотилась. Тот спокойно сидел, на еду лишь украдкой поглядывал глазами своими голодными, однако, не торопился набрасываться. Терпел отчего-то. У ведьмы деревенской воздержание такое только ухмылку и вызвало. «Ишь, какой вежливый», - так рассудила девица и, улыбку хитрую в кружке спрятав, внимать принялась. Благо не просто так монстробой трапезничать не спешил, хотел он ясность кое-какую внести. Знахарка за то благодарна была, только виду не подала; продолжила слушать да напиток потягивать.
- Баба, значит, - протянула кметка задумчиво, когда охотник на чудищ всяких рассказ свой прервал, - Коли все так, как ты говоришь, может, я ее и видела да не смекнула, что за тварь такая передо мной. Уж не знаю, откуда ты путь держал, но ежели от тракта к нам завернул, то должен был и сельцо одно проезжать и две деревеньки. Мало ли там старух проживает уродливых да по болотам шастает. Может, страховидла твоя у соседей наших кормилась, а нас и не тронула. Во всяком случае, в деревню мою носа своего она не показывала. О том бы я точно ведала. А что до приметы твоей, скажи, на каком болоте-то хорошо пахнет? Там же вода стоячая, тухлая; деревья сгнившие да кустарники. А ежели и покойник какой еще в жиже плавает, так это хоть нос затыкай. Как уж тут чудище-то учуять?
Договорила Ивона да рассмеялась заливисто. Звонко так и по-доброму. Вот и не был ведьмак городским жителем, а о некоторых вещах так толковал, будто в лесах не часто гостил. А еще держался так странно, будто спугнуть боялся. «Эх ты», - подумала девица, глаза поднимая на собеседника да кусок пирога отщипывая, - «Привык, видно, со всякими кралями дела водить, вот и судишь по ним всех женщин. А я, между прочим, баба обычная деревенская. Не манер не знаю, ни учения. Живу, как сердце подсказывает, а не как в книгах пишут». Вздохнула ведьма, кружку в сторону отодвинула да и, пожалев мутанта кошкоглазого, снова к нему обратилась.
- Ты меня не стесняйся, - так начала, пирог сочный прожевывая, - Я не в барской семье воспитана, и такого на своем веку видывала, что и не каждому мужику встречалось. Я, когда мне шестнадцать было, троих душегубов на смерть прокляла, а потом смотрела на тела их уродливые. Там у одного нижняя часть тела напрочь отсутствовала, кишки только болтались да мясо с кожей. У другого шея была распорота, голова даже сказать не могу, на чем держалась. Третий же весь раздулся да язвами гнойными покрылся. Я картину эту запомнила да домой пошла ужинать. А ты мне про тварей болотных боишься рассказывать. Я тебе потом сама кой-чего поведаю, поймешь тогда, что вовсе я никакая не неженка. А пока суп свой хлебай, а то остынет и гадким сделается. Я-то и подождать могу.
На том и затихла знахарка, к кулебяке да сидру ворочаясь. Могла бы она и еще чего поспрошать, да не взялась монстробоя тревожить. Он и так с дороги устал, стоило ему силы набраться да в тепле и сыти расслабиться.

Не спешил монстробой к трапезе приступать. Вот и замолкла Ивона, а он знай себе про бабу водную говорить продолжал да наблюденьями своими делиться. Ведьма на то вздохнула только и, дабы от речей новых удержаться, к кружке с сидром губами прильнула. «Молчи, девка, молчи», - так себе наказала, - «Успеешь еще слово свое вставить да о важном прознать. Пока же слушай да на ус мотай. Больше проку выйдет». Подобному знахарку деревенскую бабка еще научила. Молчаливой она была, а о многих тайнах земных ведала и не потому, что весь мир исходила, а оттого, что слушать умела. Всякие странники в Погорельцы-то забредали, у каждого находилась своя история, а ворожея, раны заговаривая, рта своего не раскрывала, кивала только, переживанья выказывания. Мать Ивонина совсем не такая была, да и Ивона сама тоже не в бабку пошла, а в родню какую-то непонятную. Говорливой выросла, на язык острой. За словом в карман никогда не лазала, всегда знала, когда да чего ляпнуть. А еще, в силу возраста своего глупого, привычку дурную имела перед собеседником похваляться знаниями да умениями. Вот и признавала, что Эскель-то толковее ее будет, а все равно так и норовила подцепить как-нибудь да на промах указать. Хорошо хоть сдержалась, иначе скоро бы беседе конец настал и пришлось бы в деревню ворочаться не солоно хлебавши. А это уже совсем неприятный расклад был, всю затею смешной делал да глупой.
Долго ведьма молчала. Кулебяку свою жевала, сидр пила и внимательно так собеседника слушала. С супом покончив, оставил мутант кошкоглазый бабу водяную в покое да на знахаркины таланты переключился, а там уж, вопрос в воздухе подвесив, решил и про тварей болотных поведать, и стольких перечислил, что кметка деревенская в названиях одних запуталась. Тут и смекнула, что коли хочет чего узнать, надо прямо спрашивать да конкретно, иначе завязнет во всех страховидлах этих похлеще, чем в зыбком болоте.
- Я, ведьмаче, тебе так скажу, - неторопливо заговорила девица, вкрадчиво, пирог в сторону отодвинула, локти на столешнице устроила, принимаясь волосы свои длинные перебирать пальцами, - Про то, откуда знанья взяла, у ведьмы не стоит спрашивать. Это такое же таинство, как и те испытания, что собратьев твоих из людей мутантами делают. Но, чтоб ясность внести, кой-чего расскажу. В деревне я родилась и выросла, ни науке какой, ни грамоте не обучена. Я за жизнь свою ни книжечки не прочла, а потому нет в таланте моем ничего, что на бумаге писано. Принцип сам я от бабки своей почерпнула, а дальше уж по наитию. Просто сделала, что в голову пришло, а оно и сработало. Подробнее рассказать не проси меня, не за чем тебе знать того. А что не стала я чародейкаю... Да я, признаться, и не знаю, как ими становятся. Говорила матушка, что вроде бы как, ездит кто-то по городам да селам, таланты ищет, а у нас вот и не был никто. Так уж вышло.
Тут Ивона затихла. Плечами пожала растерянно, сидру отпила, горло промачивая, а потом и продолжила разговор, к той теме переходя, что ее больше других заботила.
- Что о силе моей ты спросил меня, то и к лучшему, - так промолвила ведьма, глаза поднимая на собеседника, напротив сидящего, - Так тебе яснее просьба моя покажется. В общем слушай. Говорил ты про гулей всяких, кащеев да призраков, будто бы удивить хотел, а я мертвецов с самого детства видеть могу. А коли ритуал какой проведу, то и не только видеть, а говорить еще, подсобить просить да просьбы их исполнять. Духи всякие да покойники сами ко мне идут, а уж на зов-то и подавно откликаются. Но одна беда, такие среди них порой попадаются, что и знать не знаешь, как отвязаться-то. Это обычного какого горемыку я могу на тот свет проводить, а вот с сильными, яростью да болью напитанными, совладать у меня никак не выходит. Защититься еще удается, отпугнуть там или отвадить, а вот изгнать, то увы, не в силах моих. Ты, ведьмак, со всякой тварью дело имеешь, вот и научи меня, как быть с беспокойниками-то всякими. Как им помочь, коли не через бой? Может, есть ритуал какой? А еще расскажи мне, как с теми говорить, что не только моему глазу видимы, а и всем остальным являются? И как поступить, чтобы к сонму их не примкнуть потом?
На том знахарка деревенская речь свою и закончила. Напряглась, посерьезнела. Глаза черные сузила в щелочки, пальцы сцепила. Важно ей это было, от того, можно сказать, жизнь ее и зависела.

Отозвался ведьмак, слово «призраки» протянул, будто на вкус его пробуя, а потом уже к размышлениям приступил, заговорил неспешно, задумчиво. Ивона прислушалась, запомнить слова норовя да понять, когда, как и что делать следует, однако, чем дольше мутант кошкоглазый о методах своих деревенской ведьме рассказывал, тем ясней понимала она, что не то совсем вызнать хотела. «Вот вроде и уши у тебя есть, ведьмаче, и меня ты слушал, не отвлекаясь, а все равно не услышал ни вопросов моих, ни историй». Вздохнула знахарка опечаленно, глаза свои подняла на охотника на чудищ диковинных и хотела уже рот раскрыть да в новые объяснения пуститься, как поднялся мужчина на ноги да к трактирщику и отправился. Хоть кричи его, чтоб ворочался, хоть беги, догоняй. «Вот же! Чтоб тебя неладная прибрала!» Насупилась девица, недовольство свое показывая, проводила спину могучую взглядом недобрым, поводила губами досадливо да к трапезе своей и вернулась. Дело ли добру пропадать?
В комнату ведьмаком снятую кметка уже позднее пришла, как с едой и выпивкой управилась. Осмотрелась. Приметила комод небольшой, в углу примостившийся, кинула не него узелок свой дорожный, на постель плюхнулась да, косы расплетать принимаясь, разговор завела.
- Не боюсь я тебя, - так промолвила, скидывая сапоги теплые да ноги на постель поднимая, - Больно бы надо. Надо мной уже лиходеи надругались однажды, а что после с ними случилось, о том я тебе рассказывала. Боль-то перетерпеть можно, зато от Смерти никак не спрячешься.
Улыбнулась Ивона знакомому новому улыбкой хитрой, внимательно так на него посмотрела, прищурилась, делая вид, что сказать что-то хочет, да и отвернулась, веревочки, что косы держали, вытаскивая. Заструились волосы по плечам ведьминым, растеклись водопадом черным, и стала ведунья деревенская девчонкой самой обыкновенной, ничем этаким не примечательной. Разве что речь завела необычную.
- Снов тебе добрых, ведьмаче, - так свой сказ начала, - Коли утомился с дороги, отдыхай теперь. Наутро продолжим беседу нашу, однако, есть кое-что, что тебе понять да запомнить надобно. Я не охотницей на покойников стать хочу, не погибелью их, а другом надежным да верным. Мертвые в мир наш не просто так возвращаются. Коли явились, значит, держит их что-то: толи дело неконченное, толи то зло, что живые им сделали. Я в споре этом всегда на сторону души неприкаянной встану. У людей-то полно заступников, а у мертвых нет никого. Я тебя за то не виню, что ты смотришь на духов да призраков, как на тварей опасных, уничтожить которых следует. Только я иначе смотрю. Не они зло, а те, кто их таковыми сделал. Их убивать да карать и следует. Ты подумай об этом перед сном, а как по утру поднимешься, покажу я тебе кой-чего интересное.
Прервала знахарка деревенская речь свою пламенную да гневливую, на кровать улеглась, в одеяло теплое закуталась да к знакомцу новому спиной повернулась. А после взял девицу сон крепкий да сладкий; и ничего ночью этой не снилось ей: ни мертвецы не являлись, ни виденья смутные.

Проснулась Ивона поутру уже. Потянулась сладко, одеяло откидывая в сторону, поднялась на ноги да прошлась по комнате тихонечко, стараясь учителя своего нежданного ото сна не отвлечь, подхватила узелок свой дорожный, да к кровати и воротилась. За один конец платок черный дернула, за другой, а там уж котомочку и распутала, расстелила ткань, руками разгладила, с ножа оплетку сняла, вздохнула тихонечко да на монстробоя спящего уставилась. Помнила ведьма обещание свое вчерашнее, но исполнить его не могла, покуда мужчина на то не дал дозволения. Недоброе дело она затеяла, ненужное, и будь постарше такой бы мысли в голове ее не родилось, а по молодости-то да по глупости, кто ошибок не совершает? – Тот только, кто тихо да ровно сидит, ни во что не вмешиваясь да ничего не делая.

Пробудился ведьмак. Сел на полу, глазами похлопал да, ведьмочку отыскав, на нее уставился, утра доброго пожелал, сном знакомки своей интересуясь.
- И тебе, Эскель, доброго, - так Ивона проговорила, ножик свой острый крутя в ладонях, - Хорошо мне спалось. Не на что жаловаться. Ни клопы не мучали, ни покойники. Тихо здесь. Корчма такая людная да на хорошей земле стоит. Не знаю, что раньше тут было, но ощущение какое-то, будто святилище или еще чего в этом роде. Для тебя оно ничего, а для меня вот не больно сладко. Помню я уговор наш вчерашний, от затеи своей не отказываюсь, только место нам другое сыскать придется. Дом какой-нибудь брошенный али пустырь. Я ведь только того и ждала, чтобы ты пробудился.
Подскочила знахарка с кровати, платок свой опять завязала, ножик за пояс сунула да к двери и направилась.
- За мной иди, - так проговорила и таким тоном, будто возражений не принимала, - Меч только свой прихвати серебряный. Коли ты прав, он нам понадобится, а коли я… Будет так только, для спокойствия.
Улыбнулась девица, волосы свои длинные пятерней расчесала, щеколду подвинула, дверь толкнула да и была такова. Утро стояло раннее, корчмарь да жинка его спали еще, сны смотрели; у выхода самого охранник сладко посапывал. Тихо кметка мимо него проскользнула, будто и не было никого. Ветерок легкий только прошелестел, да дверь трактира тихонько скрипнула. Выйдя на улицу, оборотилась ведьма, посмотреть следует монстробой за ней или отстал где, но, не дожидаться решив, от кормы на большак вывернула да в сторону леса направилась. «Пойдет мутант кошкоглазый за мной. Как пить дать, пойдет», - так рассудила, глаза щуря хитро да о своем думая, - «Может, затея моя ему и не по сердцу, а испугается, как бы я чего такого не вытворила. Мало ли, что у девки болотной-то на уме?» Тут бы Ивона и рассмеялась, да ни к чему было монстров всяких к себе привлекать и лиходеев каких, и того хватило, что пес ненормальный какой-то следом увязался, голодный такой на вид, драный весь с глазами безумными. Впрочем, несчастный отстал по дороге, а знахарка с тракта сошла, в перелесок свернув. Одну поляну миновала, другую, на третьей только остановилась, что была от глаз людских деревьями да кустами укрыта. Плюхнулась на колени, развернула платок и уселась попутчика своего дожидаться. Когда же выступил он на поляну, с такими словами к нему обратилась.
- Вот теперь и узнаем, чья была правда. Я сейчас ритуал один сделаю, отыщу в лесах этих аль в селе каком мертвеца неприкаянного. Не сама призову из тех мест, где покойники обитают, а того сыщу, что никем не зван, а там уже вместе с тобой к нему и пойдем. Коли он нападет, я науку твою послушаю, коли нет, и я с ним смогу побеседовать, то ты правду мою примешь, а по ней и рассудим, чего мне от тебя получить-то полезнее.
На том и затихла ведьма, глаза подняла да уставилась выжидающе.

Ожидала Ивона, что мутант кошкоглазый не примет затеи ее, отговорить от глупости попытается, остановить как-то да образумить; понимала она, что не дело затеяла, ведала, что не много с того добра выйдет, но упрямство сильнее разума оказалось, верх одержало. Ведьмак, к тому же, девицу подзуживал. Видел, что не хочет она отступать да со мнением его соглашаться, а все равно на своем стоял, о зле твердил да за меч верный хватался. «Ну что ж, будь по-твоему. Коль не хочешь мне на слово верить, смотри да слушай, что выйдет. Может, ты, монстробой, моего и ученее, да только и я не вчера на свет появилась. Многих духов да призраков видела, и ни один из них не тронул меня». На том ведьма и успокоилась. Фыркнула коротко, на собеседника посмотрела, глаза сузив, нож из-за пояса вытащила да промолвила.
- Никого вызывать я не стану. На другое ритуал проведу. Что говорить буду, того не слушай, тебе это звук пустой. Только смотри внимательно да под руку мне не лезь. Я свое дело знаю, - поднялась знахарка на ноги, глазами по сторонам повела, губу покусала задумчиво да, для себя чего-то решив, вновь к попутчику своему обратилась, - отойди, Эскель, в сторону, а то мне помешаешь случайно, что-нибудь не так и пойдет.
Ответа ведьмачьего дожидаться не стала кметка. Едва речь свою закончила, к платку воротилась расстеленному, на колени упала, из мешочка маленького, что с собой прихватила, косточки птичьи высыпала, кровью собственной обагрила их да, глаза прикрыв, затянула песнь монотонно так, голосом повелительным.
- Отзовись, душа неприкаянная, с того света на этот явившаяся! Услышь меня! Подчинись зову! Кровью заклинаю! Государыню Смерть призываю в свидетели и заступницы! Услышь голос мой! Скажи, где искать тебя! И как льется кровь из плоти моей, так дорогой под ноги стелется! И ведет та дорога к смерти, с нее начинается, ею полнится, ею и кончится! Отзовись, беспокойный! Отзовись! Заклинаю! Жизнь моя, что смерть твоя воедино завяжутся! На то воля моя! Да будет так! Да будет так! Укажи мне путь, Государыня!!
Последнее слово ведьма громко так прокричала, голову задирая да в небо смотря глазами невидящими, а как звук над землей разнесся да стаял, так грудью полной вдохнула да, качнувшись, поднялась на ноги, принимаясь осматриваться. Тихо было в лесу утреннем. Ни птицы не пели, ни звери не рыкали, ни люди лихие края сего не тревожили. Ветер и тот умолк, прекратив листвой поигрывать да траву шевелить; и в безмолвии этом услыхала Ивона плач детский да голос далекий.
- Мама! Мама!
Насторожилась. Напряглась. На охотника на чудовищ покосилась, глаза сужая, в сторону чуть ступила да вновь замерла, прислушиваясь.
- Мама! Мама!
Голос чуть ближе стал. Звонкий такой, пронзительный, и слова в нем отчетливо слышались. То не плач был младенчика человечьего, а крик души неприкаянной, молящий о помощи.
- Слышишь? – обратилась девица к попутчику, кусты рукой раздвигая да к покойнику устремляясь, - Я звала несчастного, он и откликнулся. А зла здесь как никакого не было, так и нет. Следом ступай. Хоть и верю я, что призрак несчастный нам ничего не сделает, только просьба его может не самой простой оказаться.
- Мама! – голосок дрогнул, обращаясь в плач, а за ним вслед и сердце знахарки дрогнуло, наполняясь сочувствием.
«Не того я желала», - так кметка деревенская заметила, обернулась на мужичину вооруженного, палец ку губам приложила, говорить запрещая.
- Я к нему пойду, ты поодаль держись, а то призрак мой тебя испугается, убежит еще, и гоняйся за ним по всему лесу, колючки да ветки цепляя. Как скажу выходить, там уже и покажешься.
- Мама! – дух неприкаянный, магией растревоженный, ото сна своего пробудился, завозился, заметался. Не ведал он, что случилось с ним, помнил только, что матушка рядом была, а теперь вот к ведьме стремился, будто она и являлась его родительницей, - Мама, ты где?
Ивона как раз из-за дерева выступила, вышла на полянку лесную, грибами усеянную, покойника увидала да присела возле него на корточки.
- Здравствуй, малыш, - так промолвила, руку здоровую духу протягивая, - Искал меня? А вот видишь, сама я тебя нашла. Теперь-то все хорошо будет. Домой отведу, теплом обогрею. Веришь мне?
Призрак, замер. Глаза свои детские распахнул да на девицу и уставился. Долго молчал, не то почуять чего пытаясь, не то понять, а после подплыл осторожно так, боязливо.
- Мама! Мне страшно! Тут так пусто и холодно! Мама!
Вздохнула кметка. Хотелось ей ребенка несчастного по волосикам потрепать светлым, на руки подхватить и телом своим согреть, да только хорошо она помнила, что делать сего не следует. Как бы душа не просила, а к себе ее нельзя подпускать – силы начнет тянуть, а там и тебя за собой уведет невольно. Потупилась девица.
- Знаю, мой милый, - тихо так промолвила, ласково, - Теперь я с тобой. Я тебе помогу. Ну, давай мне руку. Провожу тебя до дому.
И, как не ждал Эскель от покойника зла какого, а тот ладошку свою маленькую протянул знахарке и туда пошел, куда она повела его, и казалось несчастному, будто живой он, вместе с мамкой гуляет по лесу, а там уже и дом родной близко, манит теплом да уютом, и двери в том доме открытые. Шаг, другой, третий, осталось лишь внутрь войти, к котейке любимому броситься… Хрустнула ветка под ногой ведьминой, дрогнул воздух. Призрак, что рядом шел взвизгнул тихо да прочь кинулся. «Это чего еще?!» - ахнула Ивона, призадумалась, у попутчика своего совета прося да помощи, - «Так же спокойно шли, ровно все было, никто не тревожил…»
- Малыш! Где ты? – позвала девица беспокойника, но тот, затаился где-то да промолчал, - Ничего не понимаю.
Последние слова уже просто повисли в воздухе, ни к кому конкретно не обращенные. Призадумалась знахарка, нахмурилась, волосы пятерней погладила.
- Найти его надобно, - так промолвила, - А лучше не его самого, а то, что его держит здесь. Уж не знаю, чего. Может, помер он где-то рядом, может матушка его на опушке сгинула, а, может, ценное что-то потерялось. Не знаю, всего скорее, могила его поблизости, иль не сама она, а то, что ей называется. Видишь, застрял он здесь. До сюда дошел, а дальше не идет. Не пускает его, похоже. Или сам боится… Помоги мне, ведьмаче. Зло ты в лесу этом сыскать хотел, а нашел мальчонку лет десяти. Велико чудовище, правда, да?
Съязвила девица деревенская да и затихла, принимаясь по сторонам осматриваться да стараясь след духа взять. Коли было что-то, что его с миром живых связывало, через покойника место верное и искать следовало.

Тут-то и пожалела ведьма, что ничего колдовского с собой не взяла почти. Платок-то да кости птичьи для гаданий всяких годились, для призыва еще, куда не шло, подойти могли, а вот для всего прочего свечей не хватало да смерти. Видала Ивона призрака, умом понимала, что беда с ним случилась какая-то, а вот места нужного никак не могла сыскать. Волновалась еще значительно, о покойничке маленьком переживая, а беспокойство всегда делу мешало, отвлекая да настроиться не давая. Вздохнула девица, губы поджала, назад воротилась да на том самом месте присела, где мальчонка от нее убежал. Призадумалась. Положила ладонь на землю, траву потрогала, а потом глаза подняла да внимательно так на север куда-то глянула.
- Там где-то, - так промолвила, к ведьмаку обращаясь да руку вперед вытягивая, направление указывая, - Не знаю, где именно. За кустами вон теми колючими, что ли… Верно ты чуешь, кровью оттуда пахнет. Причем, знаешь… Много там крови. Человечья, звериная и еще страховидлы какой-то. Земля стонет. Будто оплакивает. Нам такое место сыскать следует…
Прищурилась знахарка, видения свои уловить пытаясь да передать поточнее, рукой повела по воздуху, неясное что-то изображая, а после снова заговорила, но уж более ясно да четко.
- Там вода должна быть стоячая. Но не болото. Может, лужа какая-то глубокая в овраге или озерцо лесное неприметное. Не знаю. Воду показывает. Над водой ракита старая. Ветки ее в том озере плавают. Вот она плачет. Если к ней меня подвести, она расскажет, что было здесь. Она знает. Она все видела и все помнит. Силы мне не хватает то место сыскать, где останки лежат мальчишечьи, мне тут помощь нужна, а без ритуала никак не призвать помощников. Ты не обессудь уж, Эскель, что по лесу таскаю тебя, но одной мне в местах незнакомых бродить-то боязно. Это у себя в Погорельцах хозяйка я, а тут так, гостья пришлая. Не знает меня земля местная, неохотно так отзывается.
Поднялась с колен кметка деревенская, нож за пояс засунула, постояла немного, выжидая, не явится ли вновь призрак ее, но ничего не приметив нежданного, развернулась да в указанную сторону направилась. Долго шла, сквозь кусты продиралась, останавливалась, деревья трогала, к силам природным воззвать пытаясь, на землю садилась, ища ответы, но в итоге путями окольными на место, что описывала, и вышла. Не озеро то было и не лужа. Родник большой бил сильно, размыл почву, отчего появилась в ложбине сырость, да только со временем иссякли воды подземные, и остался в лесу ручей не ручей, а подобье его какое-то. А у самой воды ива росла. Старое дерево, могучее. Вот и не было почти ветра, а листочки на ветках его шелестели, шепчась о чем-то.
- Здесь это, - обронила ведьма едва слышно, - Я пойду к стволу подойду, послушаю, что ракита мне рассказать изволит, а ты стой тут да меч держи наготове. Ощущение у меня нехорошее, будто смотрит на нас кто-то. Вот оттуда, - подняла Ивона руку свою, в локте согнула, да за спину себе указала, пальцем большим поведя чуть в сторону, - Не мертвый это… Живые глаза. Оно… Оно давно здесь живет. Это его место. Когда люди ходят, ему не нравится… Вот и те не понравились… Здесь цветы росли. Большие такие, белые. Женщину вижу. С ней ребенок. Мальчик, который нам встретился. Давно. Года четыре прошло… Три, может. Не меньше. Они гуляли. Устали. Их что-то привлекло… Не знаю, что. Не понимаю. Но они пришли сюда. А потом…
Потупилась девица, губу прикусывая да брови сдвигая, помолчала немного, сосредотачиваясь, ладонь на древесный ствол положила, глубоко так вдохнула и, на несколько лет назад воротившись, продолжила.
- Потом их напугали. Оно. То, что за нами наблюдает. Оно их заманило, кажется. Сзади ручей глубокий, он тогда больше был. Впереди монстр какой-то. Не могу его описать. Страшно очень. Страх горло сжал, - знахарка горло свое обхватила ладонями, будто показывая, как именно сжал, - Не сдвинуться с места. Очень страшно. Женщина кричит. Мальчик плачет. Оно близко. Она его видит. Знает, что не уйти. Беги, - говорит, - беги не смотри. Хватает мальчишку на руки и сажает на ствол. По нему, чтобы на другую сторону перебрался. Все. Оно нападает. Ее больше нет. Быстрая смерть. Тело далеко. Оно утащило потом… А мальчик. Мальчик сорвался. Упал… Оно его там настигло и бросило. В воде тело должно быть…
Закончила знахарка речь свои, а когда глаза черные на мужчину, что рядом стоял подняла, то должен он был увидеть, что лица на спутнице не было. Побледнела она, похолодела, будто и впрямь только что двух смертей ужасных свидетельницей оказалась. Впрочем, может, оно и на деле так было. Мутанту кошкоглазому то, едва ли, открылось бы, а вот чего должен он был почувствовать, так это присутствие страховидлы какой-то могучей. Рядом она находилась и на людей глазами живыми смотрела.

Медлило чудище лесное. Пряталось меж деревьями, выжидало да наблюдало. Не нравилась ему та девчонка, что к природе да Смерти воззвать посмела, но еще более тот чужак нелюб оказался, что удумал оружие обнажить и землицу им ковырнуть. Рассвирепел старый леший, заскрипел, будто старый дуб в денек ветряный, дом свой родимый защитить поднялся. Ивона только того не видела и не чуяла. Не успела она от первого видения отойти, как за ним следом иное пришло.
- Еще смерть вижу, - проговорила ведьма деревенская, сквозь пространство да время глядя, - Мужчина. Лет пятидесяти. Голова вся седая. Шишка на лбу, справа где-то. Он по осени пришел. Года два, два с половиной назад. Грибы собирал да ягоды. К ручью вышел. Хотел воды зачерпнуть. Оно его выследило и набросилось. Долго умирал. Вижу, как через лес его тянут куда-то. Он живой еще. Волосами за ветки цепляется. Потом как-то так тряхнуло его и об пенек головой ударило. Там след кровавый еще остался. Его нашли потом. Охотников выслали. Они тоже померли. Все трое. И собака померла. Ее как раздавили будто. Сверху такой глыбой, что ли. Это дальше было. Не здесь. А здесь…
Затихла девица, в виденьях своих утопая, и тогда только опомнилась да прервалась, когда монстробой за плечо ее тронул да на землю помог опуститься. Тут уж она потупилась, вздохнула прерывисто да колени свои обхватила ладонями, головой кивнув неосознанно. Только прежде, чем Эскель со страховидлой схватился, еще кое-что голосом своим неживым добавила.
- А здесь еще смерти были. Я какую-то девушку видела с добрым молодцем. Они года два назад, что ли, померли. У места этого слава должна быть дурная и название мрачное такое. Вертится в голове, - разомкнула знахарка пальцы, воздух потрогала, - Что-то кровавое. Красная Ложбина, Кровавый Овраг. Как-то так. А ведьмака сюда звали, - то кметка попутчику своему вдогонку уже крикнула, на ноги подскочив, - Да только он не пошел! И людям наказал не совать носа!
На том Ивона и замолчала. Устала она, измучилась на смерти глядеть чужие, к раките старой приникла лбом, ладонь на широком стволе устраивая, глаза прикрыла, да сама к себе обращаясь, тихо так зашептала.
- Нельзя сюда было идти. Не было тут тропинок да дорожек лесных. Заколдованное место, чужое. Это же как в святилище какое проникнуть да разорить. Глупая я, глупая. Привела нас к погибели.
Горько сделалось на душе ведьминой. Не того она от затеи своей ожидала. Хотелось ей мутанта упрямого в правоте своей убедить да силой похвастаться лишний раз, а вышло-то вон чего… Хорошо хоть покойники, что в местечке проклятом сгинули, на зов ее не откликнулись разом-то. Одного мальчонки достаточно оказалось. «Ох, малыш. К чему ж ты привел меня?» - так девица подумала, сглотнула встревоженно, по лицу провела ладонями да к Эскелю лицом повернулась. Далече он был, мечи только свистели, воздух распарывая, и на солнце играя бликами. «Хоть бы выстоял…» Не успела подумать знахарка да послать монстробою напутствие, как почуяла, что за руку ее что-то трогает. Ледяное такое, противное. Обернулась она, а там призрак недавний. Страшным он таким сделался, посинел весь, раздулся. Испугалась кметка, заметно так вздрогнула, ладонь свою из хватки покойника вырвала да назад и попятилась, не зная, куда уж деваться-то. «Позади ручей, сзади чудище», - вспомнились ей ощущенья недавние, и такой накрыло несчастную безысходностью, что закрыла она лицо руками, на колени упала и горько заплакала.
- Мама! – снова голос этот детский, пронзительный, - Мама! Мамочка! Где ты?!
«Замолчи, замолчи, замолчи, исчезни!» - так Ивона запричитала, раскачиваясь, только силы в ее голосе больше не было, одни страхи девичьи да желания человеческие. Призрак то хорошо почувствовал, постоял немного на месте том, где мать его родная со свету сгинула да поплыл над водицей мутной.
- Открой глаза! Посмотри! – услыхала ведьма в своей голове, подчинилась приказу, опомнилась.
Подняла голову, на овраг проклятущий глянула. В середине его, аккурат под ракитою, призрак висел изувеченный; ни вперед не летел, ни назад не ступал. Тут-то девица и смекнула, что сделать надобно, да зачем мальчишка назад пришел.
- Что ты хочешь? Чтоб я тело твое из воды вытащила? – так промолвила.
Дух кивнул, а потом исчез, будто не было. Тут как раз уж ведьмак воротился. Прислонился спиной к дереву старому, прикрыл глаза свои странные. Знахарка деревенская, видя раны его да страдания, рядом присела, коснулась ладонью лица попутчика.
- Смотрю, вышел ты победителем, - проговорила задумчиво да в ту сторону глянула, где недавно ей тварь мерещилась, - Это и к лучшему. Страховидлы лесные они, может, и правы по-своему, только больно уж много крови здесь. Земля-то не скоро очистится, не удивлюсь даже, коли время от времени, будут покойнички путникам здесь мерещиться. Много смертей. Нехороший такой перелесочек. Тут в какую не пойди сторону, везде чудище это след свой оставило. Не знать покоя тем, кто здесь бродит. Я бы хотела помочь, да то не в силах моих, одного бы спасти, да с миром отправить. Знаю я теперь, где искать останки его, он сам мне на место то указал, только, знаешь, в воду лезть мне самой как-то боязно. Вдруг там еще чего сидит злобное, али змейка какая плавает ядовитая. Ты, как лучше себя почувствуешь, может, сможешь достать покойничка? А я пока траву поищу подходящую, да венок сплету заговоренный, чтоб в могилку его положить несчастному. Коль все правильно будет сделано, никакая силища темная малыша с того света на сей не воротит.
На том кметка и замолчала. Поднялась на ноги, посмотрела на лужицу мутную, едва слышно выдохнула да на Эскеля воззрилась выжидающе. Полагала она, что мутант кошкоглазый от такого дела доброго не откажется, но как сделает он, того наверняка-то не ведала.